Горечь и чувство вины не покидают «дорогого товарища», она признает ошибки – как свои, так и организаций, в которых она вела борьбу. Она не согласна с товарищами, которые 1 мая 1940 года закрыли газету Avanti! выпустив последний номер: она слепо верит, что социалистическая идея в конце концов восторжествует и враги не смогут преградить ей путь, ведь «по природе вещей добро должно победить зло». Но по мнению Анжелики есть все же нечто, что может задушить социализм и его интернационалистский дух. И это не фашизм, а коммунизм, то есть «те, кто был его пророками, и кто, похоже, был его воплощением». Именно из-за этого она решила покинуть Россию и разорвать все отношения с ее лидерами. Даже с Троцким, которого она считала одним из «самых влиятельных интеллектуалов» своего времени.

Перед смертью от руки сталинского убийцы Троцкий пытался всеми способами убедить Балабанову вступить в его Четвертый интернационал. Когда он приехал в Нью-Йорк по пути в Мексику, он связался с ней. И из Мехико он прислал ей письмо, в нем поблагодарил за поддержку, которую она всегда ему оказывала с тех пор, как его выслали из России.

– Ваш протест меня не удивляет. Я знал, что вы будете с нами против этой банды из…

– Конечно, я с вами против них, – ответила Балабанова, – но я хочу напомнить вам, что те отвратительные методы, которые сегодня используются против вас, применялись с вашего одобрения против Серрати и других революционеров, о чьей добросовестности, честности и преданности социализму вы прекрасно знали.

– Это были другие времена, другие условия. Кроме того, дорогой товарищ Анжелика, давайте не будем вспоминать прошлое. Не будем разрушать наши дружеские отношения.^[588]

Нет, Анжелика не думает, что тогда были другие времена, потому что теперь последователи Троцкого применяют те же методы против Американской социалистической партии. Ее антикоммунизм стал жестким, радикальным, как всегда, когда она делала тот или иной выбор. Она отождествляет большевизм с фашизмом. Она обвиняет первый в том, что он убил дух рабочего движения во всем мире и извратил его. Она считает позорным поведение коммунистов во время гражданской войны в Испании, сталинские процессы и чистки – ужасными. Война с нацизмом и фашизмом навязала союз со Сталиным и Красной армией, которая выстояла против немецких танков и теперь вошла в Берлин. Но этот тактический союз надо разорвать немедленно, как только закончится война.

В три часа ночи 25 июля 1943 года фашистский Большой совет голосует по повестке дня Гранди – Чиано. Дуче уходит в отставку. В семнадцать часов Муссолини выходит на виллу Савойя для встречи с королем. Двести карабинеров окружают здание. В укрытии стоит машина скорой помощи, ожидая «выдающегося» заключенного. Дни Бенито сочтены. Генералу Бадольо поручено сформировать новое итальянское правительство.

В Соединенных Штатах жара, воскресенье. Нью-Йорк задыхается от духоты. Анжелика решает отправиться с друзьями за город на пикник. Она отказывается от участия в большом собрании, организованном итало-американскими левыми. Там, в зале Купер-Юнион, между Астор-плейс и Третьей авеню, звучат сенсационные новости из Рима. Аплодисменты, энтузиазм в зале. Паччарди вызывают на трибуну. Сальвемини ищет Анжелику, чтобы сообщить ей радостные известия, но не застает ее дома. Только вечером, вернувшись в город, она узнает новость от журналиста Генри Бекетта, который берет у нее интервью. На следующий день выходит «Эксклюзивный номер, посвященный Анжелике Балабановой» под заголовком Mussolini’s “dearest” rejoices; “Should have happened sooner” («“Дорогая подруга” Муссолини торжествует: “Это могло бы случиться раньше”»).

Первое, о чем спрашивает ее Беккет, – каково ее душевное состояние. Сердце Анжелики громко стучит, в голове проносятся тысячи мыслей, воспоминаний, новых надежд; но она женщина, закаленная жизнью, привыкшая сдерживать свои эмоции. Ее реакция чисто политическая: «Мои чувства? Я надеялась, что это случится двадцать один год назад, и это могло бы случиться, если бы ему не помогли сильные мира сего, которые сейчас стали причиной его гибели, – монархия и папа»^[589]. Ее лицо меняется, когда Беккет спрашивает, не испытывает ли она жалости, сострадания к «павшему Цезарю», к человеку, ставшему «увядшей надеждой ее молодости». Анжелика сердится: «Жалости? Как можно жалеть такого человека? Никогда бы не подумала, что он продержится так долго. Итальянский народ, рабочие и крестьяне, всегда были антифашистами. Если бы у них была возможность высказать свои желания, его карьера закончилась бы через полгода»^[590]. Журналист тут же наносит удар: он вспоминает, что ее считали учительницей, секретарем, а также женщиной Муссолини, который называл ее «дорогой». Анжелика сдерживается из последних сил. Она указывает интервьюеру, что «дорогая» – это просто слово, не более того, этим словом обычно друзья и товарищи называют друг друга, если между ними есть доверие. И чтобы поставить точку в этом вопросе, она напоминает об исках и опровержениях, опубликованных в газетах, которые осмелились выдать подобные инсинуации.

А сейчас, спрашивает Беккет, может ли дуче покончить жизнь самоубийством? Вопрос задан в упор, Анжелика минуту колеблется. И отвечает неторопливо:

Вообще-то, у него нет характера, он просто трус, но иногда и трус может покончить с жизнью. С другой стороны, Муссолини всегда был всего лишь плохим актером, всегда осознавал свое лицемерие, поэтому его падение, возможно, не станет для него глубоким потрясением. Возможно, он и сейчас продолжает играть^[591].

Интервью завершается предсказанием возможной «контрреволюции», если союзники помогут монархии сохраниться. Контрреволюции не происходит, итальянцы изгоняют Савойских, Муссолини не кончает жизнь самоубийством, его расстреливают. Европа освобождена, и, как только связь с нею восстанавливается, Анжелика начинает искать своих друзей, товарищей, их семьи. Кто из них остался жив, как их дети, в чем они нуждаются? В Италии, Германии, Австрии, Франции пустые прилавки.

Ее главная задача – отправлять продовольственную помощь, обувь, одежду и медикаменты. Через Момбелло, одного из немногих выживших «французов» из бывшей максималистской организации ИКП, ныне расформированной, ей удается выяснить адрес Марии Джудиче, у которой есть еще одна дочь от сицилийца, адвоката Сапиенца. Ее зовут Голиарда. Дома девушка часто слышала о мифической «русской тетушке», доброй, высокообразованной и обладающей потрясающим умом. Мать рассказывала ей о героических временах рубежа веков, о журналистских расследованиях, о союзе «Вперед, соратницы!», о феминистском движении в Милане, возглавляемом Кулишевой. А еще о «печально известном» Муссолини, о том, как он пришел в гости к Анжелике и осыпал Марию комплиментами по поводу приготовленных ею блюд. Голиарда, которой уже двадцать три года, мечтает однажды встретиться с Анжеликой, обнять ее.

Моя Анжелика, дорогая сестра, мы получили твою посылку, это была большая радость, как будто ты сама на минуту вошла в наш дом. Голиарда очень благодарна тебе за все, особенно за мыло. Там была бумага, кофе, чай и много других вещей, нужных и хороших, не было сахарина, неужели его забрали? В общем, большое спасибо. <…> О! Анжелика, я буду ждать тебя в Италии, Голиарда ждет тебя. Я только что из Министерства иностранных дел [министр – Ненни, прим. ред.]. Они заверили меня, что написали в консульство, дав точные указания относительно твоего приезда в Италию. Они рекомендовали мне написать тебе, чтобы ты обратилась в итальянское консульство, где тебе скажут, что нужно сделать, чтобы получить визу. Они хотели знать, какое у тебя гражданство. Я не могла им сказать, потому что сама этого не знаю^[592].

Балабановой не терпится вернуться в Италию и снова заняться политикой. Мария пишет ей, что «новый семейный совет» (т. е. второй съезд ИСРП^[593] после апрельского съезда 1946 года) должен будет принимать решения: «О! Если бы ты приехала поскорее, мы бы действовали вместе. Приезжай, приезжай, не знаю, что еще тебе сказать». Анжелика идет в консульство, просит визу в Италию: она не хочет пропустить битву со сторонниками объединения партий Ненни. Политическая путаница в головах у социалистов огромна, «но если отвращение испытывают многие, то решения и ясность есть у немногих».