Итак, Балабанова не может уехать с итальянцами. Она могла бы подтвердить слова Серрати, который, вернувшись домой, объяснил своим товарищам, что большевики показали недостаточную информированность о ситуации в ИСП и Италии. Она могла бы пересказать один эпизод, свидетелем которого была.

После съезда Коминтерна Бухарин и Зиновьев очень хотели, чтобы Бомбаччи и Грациадеи поскорее вернулись в Италию. Они должны показать, что находятся на переднем крае борьбы (в Италии рабочие уже заняли фабрики), в то время как редактор Avanti! все еще в «отпуске» в России. Оба российских лидера делают все, чтобы удержать Серрати, приглашая его провести несколько дней «отпуска» вместе. Но итальянец объясняет, что должен вернуться, потому что у него есть личные дела. И он рассказывает о займе, полученном от одного человека во время войны. Этот человек исчез, и Серрати начинает что-то подозревать: он думает, что это агент-провокатор, который теперь может обвинить его в том, что он находится на службе у полиции. Перед поездкой в Россию Серрати опубликовал в социалистической газете объявление о том, что он заложил у нотариуса денежную сумму, эквивалентную займу. И вот, как это ни банально, он должен вернуться, чтобы решить этот вопрос. Бухарин и Зиновьев смеются. «И поэтому вы хотели бы сократить свое пребывание в России? Давайте, оставайтесь!» – говорит первый. «Стоит ли, – замечает второй, – думать о таких пустяках? С нами, большевиками, случалось и не такое. Кого из нас не подозревали в том, что он немецкий агент? Об этом даже думать не стоит»^[489]. Но Серрати не поддается на уговоры и садится в поезд. При этом разговоре, происходящем на вокзале в Москве, присутствует Балабанова, которая не может расстаться с Серрати. Она сопровождает его до границы. 20 сентября 1920 года она в последний раз видит своего друга Джачинто. Анжелика возвращается в Москву «с душой, наполненной ностальгией по социалистической Италии»^[490].

Через несколько месяцев в ряде европейских газет появляется крупный заголовок: «Редактор Avanti! лидер ИСП, получает деньги от доверенного лица итальянской полиции». Сфальсифицированная новость приходит и в российское посольство в Риме через агентство печати. Когда Анжелика читает сообщения этого агентства в российских газетах, она думает, что «трусость, предательство и ложь не имеют предела»:

Это был последний удар, отразившийся на всем моем существе и последствий от которого не могли ослабить годы!^[491]

Во время съезда она прямо просит Ленина разрешить ей уехать, но ничего не может добиться. Более того, через несколько месяцев он хочет, чтобы она написала памфлет против Серрати, который в это время в своей партии ведет борьбу не на жизнь, а на смерть против коммунистов-раскольников под лозунгом «В своем доме решаем мы сами».

«Я против Серрати? Вы один можете написать такой памфлет, Владимир Ильич. Позиция Серрати – это и моя собственная позиция. Но вы прекрасно знаете, что Серрати – джентльмен, один из лучших социалистов, и в душе вы цените его и восхищаетесь им за смелость, с которой он нападает на ваши доктрины, ваши методы и на вас, но вы хотите скомпрометировать его в глазах других!»^[492]

Но не только итальянский вопрос толкает Анжелику на отъезд. В 1921 году происходят очень серьезные события. Крестьяне отказываются отдавать излишки и нападают на колонны с зерном, направляющиеся в голодающие города. Беспорядки в сельской местности множатся, и Кремль приказывает расстреливать целые семьи и сжигать деревни. Потрясением для Балабановой становится восстание рабочих в Кронштадте, последовавшее за подавлением демократии Советов. Десятый съезд КПР вводит единое руководство производством и назначение на профсоюзные и партийные должности высшим руководством. Однако некоторые большевики ставят это решение на обсуждение, в частности лидер металлистов Юрий Лутовинов и комиссар соцобеспечения Александра Коллонтай. Они вместе с Александром Шляпниковым возглавляют движение «Рабочая оппозиция».

На открытии съезда Коллонтай распространила среди делегатов брошюру. В ней содержался призыв к большей самостоятельности рабочих организаций, к большей демократии, к меньшей бюрократии: враги побеждены, чрезвычайное положение закончилось, теперь мы можем вернуться к порядкам 1917 года. Балабанова никогда не видела Ленина таким сердитым. Он ни с кем не здоровается. Он выходит на сцену и обрушивается на Коллонтай с ругательствами и даже намеками на ее личную и сексуальную жизнь. В частной беседе красный диктатор называет ее шлюхой. Ему никогда не нравились теории Александры о свободе и сексуальном равенстве, которые она применяет в своей личной жизни. Ленин вводит в семейную жизнь с Крупской свою любовницу Инессу Арманд^[493], но при этом считает мелкобуржуазным все, что касается частной жизни, чувств и эротизма. А Александра, как и Анжелика, убеждена, что революция покончила со всяким угнетением, в том числе и с сексуальным. Но вскоре наступает разочарование. Товарищ Владимир Ильич использует все свое оружие, чтобы уничтожить каждого, кто осмелится подорвать единство партии и ее военную дисциплину.

Во время речи Ленина Коллонтай остается бесстрастной. И столь же невозмутима она, когда выходит на сцену, чтобы отстоять свои аргументы. В эту минуту Анжелика восхищается спокойствием и самообладанием женщины, осмелившейся бросить вызов вождю большевиков, так же, как это сделал Серрати. Особенно она восхищается, когда Коллонтай приводит несколько примеров порочных методов против партийных «бунтовщиков»: например, «попытку отправить Анжелику Балабанову в Туркестан есть персики»^[494].

После съезда Коллонтай впадает в немилость: ее отстраняют от руководства женским коммунистическим движением. Эту должность предлагают Балабановой, но она теперь отказывается от любого участия в политической деятельности, жизни государства и делах Интернационала. Александру не исключают из партии, но удаляют из страны, назначив послом в Норвегии, Швеции и Мексике. Ее портрет убирают из помещений партии. «Когда мы впадали в немилость, наши изображения удалялись из группы достойных»^[495]. Там оставалась только Крупская.

Еще одно доказательство немыслимой тирании Анжелика получает в один из вечеров весной 1921 года в доме писателя Рязанова. Историк-марксист только что вернулся со съезда профсоюзов, на котором обсуждалась его программа, гарантирующая право профсоюзов избирать своих руководителей. Во время ужина Рязанову звонят по телефону. Когда он возвращается к столу, на лице его отчаяние. Он очень бледен.

«Невероятно. Это просто деспотизм. Вы знаете, что случилось? Меня вызвали в Революционный трибунал. Я должен явиться сегодня вечером. Меня отдали под суд за то, что я осмелился выступить с программой, противоречащей программе Центрального Комитета партии, и за то, что я требовал хоть какой-то независимости профсоюзного движения».^[496]

Подавление Кронштадтского восстания, перекинувшегося на Петроград, становится последней каплей, переполнившей чашу терпения Балабановой. Это первое восстание рабочих прямо в колыбели революции. Чисто политический протест против диктатуры партии. Матросы легендарного острова распускают городской Совет и создают коммуну без коммунистов. Восставшие требуют еды, обуви, одежды, а еще демократии, тайных выборов в Советы, свободы печати и собраний для социалистов и анархистов. Словом, возврата к законности. В феврале 1921 года восстание проникает в города. Перед лицом «третьей революции, которая разорвет последние цепи, порабощающие рабочий класс» (так кричали кронштадские рабочие), реакция Москвы была жесточайшей. По приказу генерала Тухачевского в бой вступают элитные коммунистические части. Начинается ужасающее кровопролитие. Тщательную работу по зачистке инакомыслящих выполняет ВЧК. В этом году растет число ГУЛАГов в Сибири. После Кронштадта наступает очередь Тамбова: уничтожаются целые деревни, причем используются даже удушающие газы.