Балабанова больше не могла видеть, как рушатся ее идеалы: она хотела уехать, вернуться в Италию, надеялась, что сумеет сделать это с итальянской делегацией, прибывшей в Россию в июне 1920 года. Но ей не удалось бежать. Ей не выдало визу итальянское правительство, и эстонское не выдало транзитную. И именно Центральный Комитет коммунистической партии препятствовал ее отъезду, там не хотели «отпустить на свободу» такую авторитетную и влиятельную диссидентку. Балабанова не отступилась, она предложила работать на Москву в посольстве в Осло. Ответ: «Нет». Тогда Анжелика отправилась в Кремль за разъяснениями. Сначала Ленин отвечал уклончиво, потом заявил, что, если она хочет уехать, ей надо написать «брошюрку» против Серрати, лидера итальянских социалистов, который не соглашается превратить ИСП в коммунистическую казарму, в покорный придаток Москвы.

– Ты сам пиши такую брошюру, Владимир Ильич. Позиция Серрати совпадает с моей, – ответила она ему^[319].

После этой беседы у Анжелики случился нервный срыв, он усугубился тем, что она почти ничего не ела: в России был голод, а она не пользовалась привилегиями номенклатуры. Летом 1921 года она наконец получила поддержку из Швеции: премьер-министр от социал-демократической партии Ялмар Брантинг готов предоставить ей визу, если она подтвердит, что срочно нуждается в медицинской помощи за границей. Балабановой совсем не трудно получить такую справку, единственным препятствием остается партия. На этот раз она обращается не к Ленину, а к одному из его доверенных лиц, Молотову, который всячески пытается ее отговорить, вплоть до того, что предлагает ей лучших врачей в стране и должность наркома пропаганды. При условии, что она решит вернуться в ряды партии. Но «неудобная моралистка» (так называет ее Ленин) отказывается. Вернуть ее уже невозможно. Партия дает добро на ее отъезд, но при условии, что она не будет распространяться по итальянскому вопросу и об уничтожении ИСП.

ИСП была первой партией, на живом теле которой большевизм ставил свои опыты, столь пагубные и гибельные для рабочего движения. И все это тогда, когда Ленин принимал непосредственное участие во всех большевистских делах, вдохновлял их, руководил ими. Именно ему мы обязаны той ошибочной линией, которой впоследствии придерживался коммунизм во всем мире. Именно тогда впервые ленинские методы были применены в широком масштабе: пренебрежение всеми этическими канонами, выбор соратников, доверенных лиц не по заслугам, не по положительным качествам, а, наоборот, по слабостям, по продажности, потому что Ленину нужны были не соратники, а сообщники. А под «доверием» он понимал свою уверенность в том, что выбранный человек выполнит любое его распоряжение, не исключая тех, что противоречат его собственной совести^[320].

Что и говорить, ленинские методы заставили ее осознать многое. Впервые с этими методами Анжелика познакомилась в 1915 году. Вместе с Кларой Цеткин она организовала подпольный съезд, делегатами были женщины, примыкавшие к социал-демократии, выступавшие против войны. Конференция собралась в Берне на Пасхальной неделе. Военная мясорубка уже перемалывала своих жертв. Ленин послал на конференцию свою жену Надежду Крупскую и Лилину, спутницу Зиновьева. Обе большевички не принимали ни одного решения, не посоветовавшись с вождем, который всем руководил, целыми днями просиживая в кафе. Они спрашивали его, кто и что должен говорить. Позиция Ленина ставила под угрозу успех женской конференции, делегаты которой, рискуя жизнью, доказывали, что социалисты еще могут придерживаться единого мнения, что еще живы идеалы международной солидарности. И тем не менее Ленин велел Крупской и Лилиной внести в повестку дня требования разорвать отношения с реформистами, создать новый Интернационал и превратить вооруженный конфликт в гражданскую войну. Женщины-делегаты отвергали ленинский диктат. Начались лихорадочные переговоры с Лениным. Большевичек умоляли не срывать конференцию.

Клара Цеткин, председатель конференции, бледная, с больным сердцем, очень нервничала, пытаясь контролировать ситуацию. Женщины-делегаты, раздраженные и разочарованные, были готовы покинуть конференцию, так и не добившись своей цели^[321].

Казалось, переговоры зашли в тупик. Ленин, сидя за стойкой бара, прищурившись смотрел на делегатов, которые пришли просить его не губить дело в такой драматический момент. Последнюю попытку предприняла Клара Цеткин, она спустилась в кафе, закрылась в комнате с Лениным и достигла договоренности: Крупская и Лилина подпишут единый документ при условии, что их резолюция будет внесена в протокол.

Через несколько недель, когда молодые социалисты вновь собрались в Берне, большевики были все так же циничны и неколебимы. Еще хуже поступили они в отношении тех молодых людей, что прибыли в Швейцарию с риском для жизни.

Молодой немецкий социалист вышел на сцену и произнес гневную речь. Он напомнил ленинцам о последствиях, которые ждут его за пересечение границы, ведь он подлежит призыву в армию. Но это будет стоить того, если он сможет привезти в Германию весть, что идея братства между народами по-прежнему жива и что война не разрушила межклассовые связи. Ленин остался глух к этому проникновенному призыву. Его цель – создать прецедент, настоять на своей стратегии: разделить рабочее движение, отделить коммунистов от социалистов, создать «свой» Интернационал. Выход из тупика нашел Роберт Гримм. Швейцарский социалист приехал к Ленину, финальная сцена все та же: Ленин разрешает своим сторонникам голосовать за программу большинства, но требует, чтобы программа большевиков была занесена в протокол, так она сможет войти в анналы международных встреч.

По мнению Анжелики, Ульянов поступал так не из садизма или фанатизма, здесь был ясный расчет. Пока пламя войны пожирало Старый континент, он вел шахматную игру.

Националистический шовинизм разъедал даже пролетарские организации. Единственной партией, не выбросившей знамя пацифизма, была ИСП, которая, однако, спряталась за двусмысленным и компромиссным лозунгом «Ни участвовать, ни саботировать».

В декабре 1914 года Балабанова покидает Италию и переезжает в Берн. К этому времени становится ясно, что Италия тоже вступит в войну, и Анжелика оказывается в центре постоянных спекуляций по поводу ее якобы прогерманской позиции. Кроме того, она иностранка, ей лучше дистанцироваться. Но она не уходит из руководства ИСП: до 1918 года она будет представлять итальянских социалистов за рубежом.

30 июля 1915 года газета Avanti! с большим размахом объявила о миссии депутата-социалиста Оддино Моргари: установить связь со всеми группами, выступающими против войны, и договориться о совместных действиях. Так возникла идея созвать международный съезд, подобный тем, когда встречались женщины и молодые социалисты. Моргари отправился в Брюссель, чтобы убедить Вандервельде, председателя распавшегося Второго Интернационала, в необходимости поддержать мир. Однако он понимал, что между ними лежит пропасть. С точки зрения Вандервельде, пока в Бельгии находятся немецкие солдаты, ни о каком мире не могло быть и речи. Затем Моргари поехал в Париж, где встретился с Троцким, который приветствовал проект, начатый итальянцами. Они встретились в кафе на Больших бульварах с некоторыми депутатами-социалистами, которые поначалу были готовы рассмотреть идею конференции. Однако, когда Моргари стал вдаваться в подробности технического порядка, например, что для въезда в Швейцарию необходимо получить фальшивые паспорта, французы «потемнели лицом, – вспоминал Троцкий, – и один из них поспешно подозвал официанта и попросил счет»^[322].

Решающая встреча произошла в Берне. Здесь Моргари вел переговоры с Робертом Гриммом, журналистом из «Бернской газеты». И Гримм взял на себя ответственность за организацию мероприятия. Ему в помощь итальянские социалисты определили Балабанову, которая лично написала приглашения на всех языках. Ленина забыли, он трактовал этот шаг как стремление изолировать более радикальные группы и освободить место последователям ненавистного Каутского, которых он без обиняков назвал «дерьмовыми» оппортунистами. В итоге Ленина в последний момент включили в список.