Лайнер, на котором она едет в Соединенные Штаты, называется Champien. Он отправляется из порта Марселя. На причале сотни людей – машут ей белыми платочками. Многие плачут. Но только не Анжелика. Ее не трогают ни возгласы, ни прощальные крики. Она смотрит на удаляющуюся землю бесстрастно, она как бы окаменела, не может ни плакать, ни радоваться. Она чувствует свою беспомощность, винит себя за то, что потеряла в России семью, что не видела мать со дня, когда та ее прокляла, за товарищей, оставшихся во Франции, брошенных на произвол судьбы, за всех погибших, которых она оставляет здесь.

В зале «Карта мира» едва слышны звуки, доносящиеся с площади Венеции. Муссолини сейчас на вершине успеха, он государственный деятель, признанный во всем мире, оппозиция разгромлена. Он снимает очки, кладет их рядом с пухлой папкой отчетов высокопрофессиональной политической полиции. На сегодня достаточно.

Глава тринадцатая

Война и революция

Лайнер, направляющийся в Нью-Йорк с Анжеликой Балабановой на борту, пересекает океан. Разум от морской болезни мутится. Однако она не может отключить мозг, перестать думать о кошмаре, который оставляет позади. Она лежит в каюте, во рту горечь, в висках пульсирует кровь, голова раскалывается. Точно такие же ощущения она испытала в комнате Ленина, когда пришла к нему просить разрешения покинуть Россию.

Она до сих пор помнит каждую деталь своего последнего разговора с Владимиром Ильичом, свои ощущения от того, что перед ней человек, завоевавший огромную власть и все же страдающий от обострения политической ситуации и «недостатка человеческого материала, который нужен чтобы довести до конца начатое»^[309].

Их последняя встреча происходит в Кремле в августе 1920 года. Анжелика напряжена, взволнована. Она знает, что больше никогда его не увидит. Именно там, в той спартанской комнате, которую Ленин выбрал для кабинета, Балабанова ощущает конец своей революционной жизни. Ей не нужно объяснять причину своего решения: они говорили об этом много раз. Под проницательным взглядом вождя большевизма она возвращает все мандаты, которые использовала при исполнении обязанностей на службе правительству и партии. Однако ей нужны удостоверение личности и пропуск.

«Вам, товарищ Балабанова, нужно удостоверение личности? Да вас везде знают! Даже в самых отдаленных украинских деревнях… Но, если вы хотите… от всей души, от всего сердца!»^[310]

Когда настает время прощаться, Ленин делает вид, что не замечает серьезности момента. Он даже шутит, что она, дескать, более известна, чем он: вспоминает, как однажды вечером у дверей Кремля охранник спросил у него документы, а Балабановой отдал честь и улыбнулся. Ленин садится за стол, достает бумагу на имя председателя совета Рабоче-Крестьянской обороны Российской Советской Федеративной Социалистической Республики и пишет: «Товарищ Анжелика Балабанова долгое время работает в партии Интернационала и является одним из самых активных его членов. Я прошу всех оказывать ей содействие»^[311].

Формально разрешение на выезд выдается только год спустя Центральным комитетом Коммунистической партии России, который недвусмысленно запрещает Балабановой «выражать свое мнение по итальянскому вопросу как устно, так и письменно». Также ей надлежит хранить полное молчание о стычках между большевиками и итальянскими социалистами, о политических нападках на Серрати, о заговорах Коммунистического Интернационала. Анжелика не согласна с этим, и Ленин упрекает ее в том, что она всегда чем-то недовольна:

– Так трудно угодить вам, товарищ Балабанова. Если бы мы не разрешили вам уехать, вы были бы недовольны; теперь, когда я разрешаю, вы все равно недовольны. Что я могу сделать, чтобы угодить вам?

– Ничего. Другой на моем месте, – отвечает она, – отдал бы десять лет своей жизни, чтобы получить от вас такое разрешение, какое вы мне выдали. А мне от этого ни жарко, ни холодно. Вот вы считаете, что я хорошо работала, а я всего лишь выполняла свой долг. Если вы считаете, что я делала это лучше, чем другие, то и это было моим долгом. Вы не можете мне дать то, что я хотела бы получить. Я хотела бы иметь моральную и политическую возможность остаться в стране революции. Вместо этого…

– А почему вы уезжаете, почему не остаетесь? – спрашивает Ленин.

– Вы сами знаете… Возможно, России не нужны такие люди, как я…

– Нет, они нужны, но их нет^[312].

Это последние слова, которые она слышит от вождя революции. Балабанова уезжает с ощущением, что Ульянов ясно понимает, как все обернется после его смерти. Сталин пока остается на втором плане.

В 1920 году казалось, отношение к Сталину было по большей части равнодушным, поскольку он был фигурой незаметной в движении. Озабоченность Ленина по поводу Сталина появилась в последний год его жизни^[313].

Ленин подготовил почву для сталинизма, но Анжелика никогда не согласится поставить на одну доску Ленина, грузинского диктатора и любого другого большевистского лидера. С Ильичом у нее очень близкие отношения. Им приписывают любовный роман, начавшийся в годы ссылки. Это ложь: тогда Анжелика считала его «невзрачным» во всех отношениях. Только летом 1917 года она поняла, что имеет дело с величайшим умом, роковым человеком, единственным, кто способен привести Россию к коммунистической революции. Восхищение не ослабело, даже когда начался «красный террор», преступления и политические действия, которые она сама осуждала. В ее глазах Ульянов – «типичный диктатор»^[314], все тот же, что и в годы ссылки. Лишенный риторики, пустословия. Непримиримый к себе и другим.

Справедливости ради следует подчеркнуть, что, несмотря на многочисленные жертвы и множество врагов основанного им режима, никто никогда не сомневался в абсолютной самоотверженности и самопожертвовании Ленина. В этом неизмеримая разница между Лениным, который считает себя исполнителем неминуемого приговора истории, и другими диктаторами, руководствующимися своим жалким эго^[315].

Но Анжелика стала свидетелем краха коммунистической утопии, «безмерной трагедии» Ленина, ставшей затем и ее собственной: «О нем можно сказать, перефразируя бессмертного Гете: “Он хотел добра, а создал зло”, и то и другое в превосходной степени»^[316].

Владимир Ильич тоже привязан к Балабановой. В день ее отъезда из России он дважды звонит ей по телефону. Анжелики нет дома: она отправилась попрощаться с товарищами, но ее предупреждают, что ее ищет Ленин. Она перезванивает ему, но не застает на месте. Она спрашивает секретаря Фотиеву, почему он звонил.

– Товарищ Ленин, – отвечает секретарь, – хочет узнать, не может ли он чем-нибудь тебе помочь. Он знает, что ты нездорова, и беспокоится, чтобы тебе были созданы все условия, чтобы у тебя было достаточно денег.

– У меня есть все, что нужно. Но, пожалуйста, передай ему мою благодарность и привет^[317].

До границы Анжелику сопровождает правительственный чиновник в специальном вагоне.

Вторая часть ее долгой жизни начинается, когда ей уже сорок четыре года. Теперь в Швеции она чувствует себя свободной, избавившейся от «бесконечных страданий».

Меня можно было бы принять за соучастника преступлений против человечества, предательства социализма, невероятной моральной подлости. У меня не было бы ни права, ни мужества встретиться взглядом, услышать осуждение тех, кому я поклялась в верности, став социалистом. Эту пытку я предвидела во время позорной кампании, которую большевики развязали против ИСП. Тогда не были преданы гласности ни мои протесты, ни мое к этому отношение, ни моя отставка. Время шло, Россия становилась военной державой с откровенно империалистическими целями, ситуация ухудшалась, и так бы продолжалось всю мою жизнь. <…> Подтвердить все это своим присутствием было бы худшим из осуждений, хуже всех страданий, всех мучений, хуже самой физической смерти. Радость, которую я испытываю, избежав этих пыток, безмерна, потому что я могу со спокойной совестью быть тем, кто я есть: я сама себе завидую, что я обрела эту возможность. Перед моими глазами до сих пор стоит Ленин, каким он был в тот вечер, и это мешает мне высказать окончательное суждение о нем. Мне тогда показались слишком очевидными его опасения и его усилия предотвратить крах, и это запечатлелось в моей памяти…^[318]