Именно эта линия утверждается на съезде, проходящем в Лугано 27 сентября 1914 года. На нем присутствуют Лаццари, Балабанова, Ратти и Серрати от руководства партии, Моргари, Модильяни, Турати, Музатти – от парламентской группы. А что Муссолини? Он не является, зато втайне от партии печатает в Avanti! сообщение о съезде, который должен был пройти в строгой секретности.

Эта итальянско-швейцарская встреча оказалась совершенно бесполезной. Там проголосовали за идеалистическую и двусмысленную резолюцию, которая ставила враждующие буржуазии в равное положение. Ни слова не было сказано о нападении «Тевтонской орды» на Сербию и Бельгию. Не высказано никакой солидарности с Францией. Участники просто заняли позицию третьей стороны. Тем временем редактор Avanti! преспокойно освещал луганский съезд. Еще накануне этой встречи он опубликовал написанное курсивом резкое письмо под названием «Слово пролетариату!» с нападками на «поджигателей войны». Однако кое-что было не на руку Муссолини: 2 октября немецкая газета Vorwärts^[198], близнец Avanti! прервавшая работу в начале войны, вернулась в киоски с неожиданным заявлением генерала фон Кесселя, в котором говорилось, что лидеры немецкого социализма обязуются «больше не затрагивать тему классовой ненависти и классовой борьбы». Эта статья как бы пробудила Муссолини, она подтолкнула его «освободиться от аргументов, внушенных Балабановой»^[199].

А статья в Resto del Carlino, подписанная Массимо Рокка под псевдонимом Либеро Танкреди, и вовсе прижала Бенито к стене. Автор приглашал его «обнажить душу» и снова взять в руки бразды правления газетой, которые он передал «членам правления партии», прекратить играть роль «соломенного редактора», пишущего под дудку Балабановой, «адвокатши немецкого социализма»

Ты единственный человек, способный иметь свое собственное мнение среди кучки мелких личностей, которые сегодня управляют Социалистической партией. […] Ты заблудился между двумя общественными и одним частным мнением, ты искал любой предлог, чтобы примирить их и оправдать себя в глазах друзей и в своих собственных. Вся твоя кампания основана на этом умственном сдерживании: уверенность или надежда на то, что, хотите вы того или нет, – правительство начнет войну… А я прошу тебя прекратить это… пока ты не разъяснишь свою позицию, скажу я тебе, твоя работа на сегодняшний день политически нечестна^[200].

Анжелика думает, что это обычные слухи, распространяемые буржуазными и националистическими журналистами, желающими посеять раздор. Но статья Рокки производит эффект разорвавшейся бомбы: начинается охота на человека. «Клевета, все это одна клевета. Наши противники способны на все», – кричит Бенито, читая вместе с Анжеликой открытое письмо Либеро Танкреди.

Когда я говорила ему, насколько серьезна клевета, он пытался отвлечь мое внимание, обращая его на те части статьи, которые касались лично меня. Там, где были злобные, оскорбительные для меня нападки, которые для меня имели второстепенное значение, как всегда, когда речь идет о личных нападках, я никак не могла понять, почему Муссолини так сильно реагировал и не придавал значения тому, что там говорилось о партии^[201].

Балабанова отмечает, что статья, которую Муссолини печатает в ответ, – очень угодливая, но в конце концов поддается на его заверения. Resto del Carlino продолжает нападать: теперь Муссолини уже не «соломенный» редактор, его лицо «бронзовеет». Руководители партии в смятении. Их заваливают письмами и просят разъяснить ситуацию; чтобы прекратить инсинуации, руководство решает провести заседание. Верхушка собирается 18 октября в Болонье. Утром все лидеры социализма направляются в столицу Эмилии. В поезде Милан – Болонья едут и Анжелика с Бенито. Они сидят в одном купе, лицом друг к другу. На остановке к ним подсаживается член руководства партии, он бледен, взволнован, и, не обращая внимания на Бенито, здоровается с Анжеликой. Он отзывает ее в сторону.

– Вы читали сегодняшнюю Avanti?

– Нет, когда поезд отправлялся из Милана, ее еще не было в продаже.

– А Муссолини ничего не говорил о своей статье?

Анжелика качает головой:

– Нет, о какой статье?

– Вот, почитайте!

Анжелика берет в руки Avanti! и читает название передовицы: «Об абсолютном нейтралитете и нейтралитете активном и эффективном». Ее будто ударяет током. Она продолжает читать: «По многим признакам можно предположить, что социалистическая партия не “откинулась” на подушки удобной формулировки, например, “абсолютного” нейтралитета. Удобной в отрицательном смысле. Позволяющей не думать и выжидать»^[202].

У Анжелики перехватывает дыхание. В статье говорится, что пора положить конец абсолютному нейтралитету, который ведет к «пассивной нирване», «циничному безразличию» к участникам конфликта. Неправда, что социалисты сохраняют нейтральную позицию: их нейтралитет «частичный», «австро-германофобский и, наоборот, – франкофильский». И еще: «Партия, которая хочет существовать в истории и делать историю, не может – под страхом самоубийства – подчиниться норме, которой придается значение непререкаемой догмы или всеобщего закона…» Как можно отвернуться от ирредентизма «итальянцев», живущих в Трентино? И разве не берутся в расчет позиции таких личностей, столь любимых итальянскими социалистами, как Чиприани, Вайан, Хиндман и Кропоткин? Если идеологически исключить войну, это может привести пролетариев, живущих в странах Тройственного союза, к мысли, что итальянские левые, сами того не зная, – соучастники Вены и Берлина.

Анжелика почти задыхается и не без труда дочитывает эту ужасную статью. «Чтобы избежать войны, нужно разрушить – революционным путем – государство». И даже когда это произойдет, кто будет отрицать, что революционное государство «не должно найти – именно в войне – свое благодатное крещение?» Муссолини наносит последний, самый жестокий удар: он призывает товарищей очнуться от пацифистского оцепенения, разорвать пелену «застывших формулировок» и подстроиться под «события».

Утверждать, что надо подстраивать события к формулировкам – это просто онанизм, это пустое, это глупо. Если бы завтра в силу самых разных обстоятельств оказалось, что вступление Италии в войну может привести к прекращению ужасной бойни, кто из итальянских социалистов захотел бы устроить «всеобщую забастовку» за предотвращение войны, которая, спасая сотни тысяч жизней трудящихся Франции, Германии, Австрии и т. д. стала бы лучшим доказательством международной солидарности?^[203]

Вдохновителем всеобщей забастовки является Анжелика. Она доходит до конца редакторской статьи, в которой Муссолини утверждает, что итальянские социалисты не должны «застывать в формуле»: «Итальянские социалисты, заметьте, что иногда случалось, что “буква” убивала “дух”. Давайте же не будем спасать “букву” партии, если это означает убить “дух” социализма!»

Балабанова ошеломлена, но не подает вида. Она возвращается на место, садится напротив своего бывшего ученика. Политический лидер не устраивает сцен: он ведет дебаты на политических форумах. И съезд, назначенный в Болонье, как раз тот случай. Анжелика еще не знает, что рядом сидит предатель, она не может в это поверить. Она предпочитает думать, что его окутал шовинистический дурман, который лишает его разума. Она говорит с намеренным русским акцентом: «Человек, написавший это, должен быть на фронте или в сумасшедшем доме. Ему нет места в социалистической партии». Муссолини бросает на нее свой знаменитый мрачный взгляд: «Весь Исполнительный комитет одобрит мою инициативу и последует ей»^[204].

Социалисты потрясены, растеряны. Они не знают, что у Бенито в кармане лежат деньги на новое издание – Il Popolo d’Italia. Прежде всего надо опровергнуть эту статью и удалить редактора Avanti! чтобы он не мог влиять на социалистическое общественное мнение. Но никому не должно быть известно о болонском съезде: все участники договорились хранить молчание. Журналисты не должны знать, что происходит за дверями собрания. Даже сотруднику Avanti! запрещено сообщать о том, что здесь обсуждается, его статья сдержанна, уклончива. В издании Il Giornale d’Italia все же публикуется статья Альцесте Делла Сета, который сообщает, что защищал Бенито: «Я сделал все от меня зависящее (впрочем, как и все остальные), чтобы не случилось взрыва, чтобы ситуация не обострилась, но потом возобладал авторитет партии»^[205]. Это Анжелика заставила его возобладать, ей надолго запомнились впечатления о болонской встрече.