Юрек, пассивный свидетель этой сцены, взывает ко мне – охрипшим от переизбытка чувств голосом. Он вступается за девочку, у которой отобрали все, которую обидели, а он, держа ее последний кубик, пребывает в полной растерянности. Обращаясь ко мне, Юрек дает понять Хельке, что сочувствует ей, поддерживает ее и осуждает Ханю.
Ханя поняла. Получив кубиком по голове, она только легонько потирает ушибленное место – и даже не помышляет о том, чтобы дать сдачи. Чувствует себя виноватой – возвращает кубики, отдает больше, чем взяла, и извиняется перед Юреком.
В записи я предпочел опустить жесты, движения (да и попробуй их передать), записывая только слова, чудесные в своей простоте и с такой выразительностью повторяемые.
Хелька трижды повторяет «на», отдавая Юреку кубик, Юрек дважды повторяет, что Хелька теперь не может строить, Ханя дважды – что отдала кубики. Мне кажется, автор и актер достигают большего драматизма повторением одного возгласа, нежели длинной тирадой. «Мама, мама!», «У меня нет дочери, больше нет дочери!», «Я невиновна, абсолютно невиновна!» – это способно произвести сильное впечатление. Думаю, стоит обратить особое внимание на повторы в детской речи. Они наверняка очень часты.
Сцена эта порождает во мне множество мыслей.
1) В мире чувств дети гораздо богаче нас – они думают чувствами.
2) Если даже описывая эту сцену, я совершаю над собой насилие, чем было бы мое вмешательство? «Ханя, отбирать нехорошо – отдай», «Хелька, драться нехорошо – извинись»…
3) Какая же замечательная школа жизни для детей – наш детский сад!
Хелька:
– Ты умеешь так строить?
Нини:
– Мы с тобой не разговариваем.
Юрек хочет взять, Хелька его отталкивает, Юрек не протестует.
Хелька:
– Я вам дам (кубики).
Нини:
– Не надо… не надо.
Ханя:
– Я красивый замок построила.
Хелька:
– Некрасивый, некрасивый!
[Пробел]
Хелька:
– Ты умеешь так строить?
Молчание.
– (?) без тебя обойдемся.
Хелька мне:
– Я красиво построила?
Я:
– Красиво.
Хелька:
– А вы умеете?
Я:
– Умею.
Лишь теперь, отвергнутая, униженная, она обратила на меня внимание, заговорила. Бедняжка!
Хане болтливость Нини отчасти импонирует, отчасти докучает.
Хелька поправляет сдувшийся мячик:
– Вот как надо – видите?
Юреку:
– Дай мне коробку.
Юрек – защитное движение[1].
Хелька гладит его по лицу. Он не дает, отходит. Хелька грубо отнимает, убегает, садится рядом со мной.
[Пробел]
Хелька:
– Ты умеешь так строить?
Юрек:
– Нет. Бзз… взз… взз… вззы… бззззы…
Наконец-то… Но в какой карикатурной форме – я бы не удивился, если б она вздохнула.
Эти записи выдают усталость. Я продолжаю их вести, потому что понимаю ценность такого дневника, но я устал, бесконечно устал, а потому халтурю. Прокомментирую последнюю сцену (уже не доверяю памяти): Хелька, которой так хотелось услышать, что они не умеют того, что умеет она, наконец-то достигла своей цели. Юрек не умеет, Юреку обидно признаться, что он не умеет, так что «бзз-взз-взз» – пренебрежительная реакция на вопрос, попытка сменить тему. Точно так же недавно поступила сама Хелька.
Воспитательница:
– À sa place![2]
Хелька – Нини:
– Что такое «пляс»?
Хелька обращается к Нини, а не ко мне.
Молитва: участвуют Ханя и Крыся. Хелька, подавленная, после молитвы – решительно – Юреку:
– Это мое место, мое!
Юрек уступает, пересаживается.
После круга[3] Ханя сгоняет Юрека с его креслица, тот послушно пересаживается на другое.
Хелька на своем месте колотит ногами по столику, стучит столиком, хлопает по столику ладошкой.
[Пробел]
У Хельки кубики; она вынимает один, со стуком кладет на стол (движения вялые), подпирает голову руками. Начинает строить – ворота замка, как у Хани; не получается; треугольная верхушка падает с основания снова и снова – в третий раз, в четвертый. Хелька убирает кубики обратно в коробку.
Пробелы – свидетельство моего поражения. Я всего на миг отвернулся, оставил ее возбужденной, одинокой. И нашел расстроенной, несчастной. А на столике уже коробка с кубиками; когда она вынула ее из шкафа, как? Ничего не знаю. Устал и проглядел.
Перечитал записи. Плохо. Мне-то понятно, но читатель разберется, лишь внимательно прочитав текст несколько раз. Таких читателей будет мало. Нужно писать проще – доступнее. На второй день решаю действовать по-новому, иначе. Сначала все записи подряд, затем изложение хода событий, образующих сюжет, и в самом конце – комментарии.
Вот план для студента педагогического училища.
1. Характеристика наблюдаемого ребенка.
2. Условия наблюдения:
а) место наблюдения – описание и план;
б) о себе: в который раз проводит наблюдение, откуда знаком с ребенком, что о нем знает, слышал, подметил, запомнил, прежде чем начал наблюдать;
в) собственное психическое состояние – охотно ли взялся за наблюдение, целенаправленно или случайно занялся этим, здоров ли, в добром ли расположении духа и т. д.
3. Записи in crudo[4] – с пометками «пробел» (в наблюдении). Знак вопроса в скобках, если не удалось расшифровать запись. Важно: сохранить сокращения.
4. Ход событий в кратком изложении.
5. Комментарии к записям.
6. Личное – собственные переживания и размышления.
Мне кажется, что этого плана, пусть не вполне осознанно, я в общем и придерживался. Это напоминает отчасти рассказ о спектакле, отчасти – сочинение о классической драме. Туманность моего повествования объясняется тем, что, читая сочинение о драме Шекспира или Софокла, я имею представление о Гамлете или Антигоне, мой же читатель не знаком ни с героиней – Хелькой, ни с самой пьесой.
Записи первого дня я оставляю в таком виде, в каком их сделал, как неудачный образец, плохой пример. Не уверен, что второй день окажется лучше.
(NB. Пишу я не в день наблюдения, а спустя четыре дня: наблюдения вторника комментирую в субботу, и это сбивает с толку.)
Второй день наблюдения
Записи:
Хелька даже не взглянула на свой столик.
Крыся играет с Маней.
Хелька пытается заговорить со Стасей – никакой реакции.
Хелька пытается заговорить с Янеком – долго.
Хелька зевает.
Хелька и Вика:
– Мне восемь лет.
– Владеку тоже восемь лет.
Вика идет проверять, Хелька сомневается.
X.:
– Владек, тебе сколько лет?
Владек:
– Семь с половиной.
Крыся за столиком старших. Хелька наблюдает за ней.
Молитва, круг. Хелька громко, вызывающе:
– Ой, халат! Мамочка сказала халат…
Бежит. Опрокидывает скамейку.
Громко – воспитательнице:
– Перевернулась.
Мне:
– Рукава вывернулись.
Некрасивая. В следующее мгновение – очаровательная. Полностью погрузилась в свое занятие – пытается застегнуть сзади пуговку халата.
– Пожалуйста…
Хочу помочь, но:
– Я сама, сама…
Тянет вперед и пальцем раздвигает края петельки.
– Пожалуйста, застегните.
Протягиваю руку – отодвигается. Снова пробует; последнее усилие, как бывает у взрослых, – а вдруг в последний момент удастся; последняя попытка.
[Пробел]
Застегиваю:
– Попробуй расстегнуть, это легче.
Не хочет. К столику с буквами – к Крысе.
Учится уважать реальные достижения.
Хелька – буквы – мечты о величии.
Я за столиком; она обращается к пани Н.
Копается в буквах:
– Правильно?
– Нет!
(До чего же все-таки деморализуют детей восторги взрослых!)
Мне:
– Правда ведь, вот так надо складывать?
– Нет.
– Ну посмотрите!
– Нет.
Перекладывает одну букву.
– Посмотрите!
– Неправильно.
Не хочет, чтобы я ей показывал.
Я бросаю оскорбительную реплику (потому что сержусь на нее):
– Ты еще маленькая.
Отходит – показывает пани Н., что столик сломан, потом куклу:
– Правда она некрасиво одета?
Перечисляет, во что кукла одета.
– А у меня что-то есть в кармане. Вот что у меня есть?
– Не знаю, откуда я могу знать. А ты знаешь, что у меня есть?
– А вот и знаю. (Заглядывает.)
Буквы:
– Ну пожалуйста, посмотрите (пани Н.), – правильно?
– Нет.
(Не хочет смириться с тем, что это работа.)
Пани Н. показывает, как складывать, – Хелька не смотрит: ей хочется очаровывать, царить, а не трудиться.
Спрашивает меня:
– А теперь?
– Нет!
Снова к сломанному столику, показывает Янеку. Беседа с пани Н.
Книжка с картинками; разглядывая, напевает одну из песенок детского сада – «Полишинель».
– Вы можете кота нарисовать? А я могу.
(Дома умеет то, чего «не умеют» взрослые.)
Разговаривает с Тадеком, что-то ему запрещает.
Скучает.
– Возьми кубики, строй домики, как Ханя.
– Как Кры-ы-ыся?
– Нет, как Ханя.
– Не хочу. Это просто. А вы можете халат пошить?
– Нет.
– А я могу.
– Ты даже застегнуть не можешь.
– Могу.
– Нет.
– Могу. (Дразним друг дружку.)
– А вы можете коляску нарисовать?
– Нет.
– А я могу.
– А кота?
– Могу.
Даю ей карандаш, бумагу:
– Нарисуй.
– А я умею карандаш рисовать.
Рисует утку (как рисуют трехлетки). Сдержанно, без лишних восторгов, признаю, что получилось хорошо.
– А вы можете?
– Да.
Смотрит удивленно, рисует.
– Ну что это?
– Не знаю.
– Ну что это, у кого столько ногов?
Я рисую утку.
– Дайте бумагу, я мисочку нарисую.
– Рисуй на этой.
– У-у-у… – но рисует.
Вместо мисочки – девочка с корзинкой.
– Ты хотела мисочку нарисовать.
– А красивая мисочка?
– Спроси Крысю.
Разговор Крыси с Хелькой – короткий.
– Что Крыся сказала?
– «А это хорошая корзинка?» – «Плохая».
Я рисую:
– Твоя лучше или моя?
Пальцем:
– Эта. (Показывает на мою.)
Мне ее жалко:
1) восхищение;
2) неприязнь, гнев;
3) сочувствие.
Я объединяюсь с Хелькой против Крыси. Хелькой восхищаются, Крысю обожают. Крыся старается быть первой на круге. Хелька хочет взять свое сразу, наскоком. Крыся ждет, пока само придет. Крыси:
1) пассивные, не расходуют энергию;
2) тихой сапой всюду проникнут, высмотрят, у кого что лучше получается, – долго лишь наблюдают;
3) побеждают без борьбы – внезапным рывком, одним махом.
Хочу помочь Хельке – научить.
– Дай мелок.
Она не знает где. Знает Крыся – приносит.
Рисую на доске домик. Хелька тоже пытается – плохо. Пририсовывает к моему домику окна. Мимо проходит Ляля.
Хелька:
– Вот, смотри – красиво?
Ляля:
– Красиво ты рисуешь.
X.:
– Вот, видишь – окна.
Хелька понимает, что произошло недоразумение, ей стыдно.
Деревья рисует – не хочет вытирать тряпочкой, вытирает обрывком бумаги. Стирает рукой, смотрит на меня, улыбается упрямо.
X.:
– Пожалуйста, нарисуйте что-нибудь.
Я рисую человека – она дорисовывает ему пальцы, исправляет.
Просит нарисовать еще что-нибудь. Рисую птицу.
X.:
– Это птица или жаворонок. (Ждет моих восторгов по поводу нового слова.)
Отхожу на минутку к Крысе – та клеит.
Хелька за мной – оттаскивает от Крыси (ревность).
Теряет мелок, долго ищет – находит.
Мелок упал, сломался. Удивленный взгляд; пишет на доске обломком, специально снова бросает на пол и смотрит (экспериментирует).
Хочет, чтобы я нарисовал еще.
Рисую цветок. Она дорисовывает.
– Что это?
– Очки.
– Зачем?
– Чтобы лучше видеть.
– А это зачем?
– Это чтобы держалось.
– Можно гвоздиками.
– Гвоздиками будет больно.
Снимаю очки, показываю. Она мажет меня мелом.
– Ты меня испачкаешь, Хелька.
– А это новая одежда?
– Нет, старая.
– А у меня новая. Зося сшила.
– А кто такая Зося?
– Человек – с головой, с руками, со лбом…
– А почему усы на лице? – через минуту.
Выясняем, что папа бреется. А я не могу – не на что. Она советует сделать из фольги или из бумаги. Вырезаю под ее руководством из бумаги. На листке остаются две дырки. Хелька прикладывает листок к лицу, пугает. (Ждет моего: «Ой, страшно, ой, боюсь!») Я молчу.
– Страшно?
– Нет.
Даю ей зеркальце, чтобы посмотрела: страшно?
Спрашиваю Крысю, страшно ли.
– Нет.
Хелька рисует что-то на маске, чтобы получилось страшно.
– Теперь страшно?
– Нет.
Она гримасничает.
– А теперь?
– Нет.
Я:
– А что, кто-нибудь этого пугался?
Не отвечает. Примеряет маску мне, пытается примерить Крысе.
Завтрак. X. громко:
– А я уже знаю, где моя бутылочка! (С молоком.)
NB. Крыся вместо «к» произносит «т», – может, этот дефект речи и делает ее немногословной, застенчивой; воспитатель должен о таких вещах помнить, предотвращать последствия.
(Не Хельку я два дня наблюдал, а законы природы, человека.)
