Выехав на площадь, машина остановилась у здания с колоннами и арочными сводами.
– Ратуша, – объяснил капитан. – Тоже тринадцатый век. Теперь здесь наша комендатура.
У входа стоял солдат с карабином за плечом. Увидев подъехавший «Хорьх», он вытянулся, подозрительно оглядев с головы до ног выпрыгнувшего первым Клима. Тут же сообразив, что от него требуется, и опустив чемодан, Клим снова полез в карман пиджака за приказом, но капитан жестом остановил его, на ходу протянув часовому красные корочки. «Главное управление контрразведки СМЕРШ» – успел прочесть Клим.
– Пошли, пошли! – выкрикнул с тёмной лестницы опешившему Климу капитан. – Потолки низкие, голову не расшиби!
На втором этаже, перед дверью с наскоро написанной на русском и немецком табличкой «Комендант», висело узкое, в человеческий рост, зеркало. Клим замешкался перед ним, одёрнув куцые полы пиджака и пригладив на голове непослушные вихры. «Студент – на лбу написано», – вспомнил он фразу капитана. На него глядел юноша с впалыми щеками и выступающими скулами, рослый, хотя и худощавый. Длиннорукий, отчего выменянный им на рынке в Саратове на губную гармошку, давно видавший лучшие дни серый в полоску костюм из твида выглядел как на корове седло. Клим обзавёлся костюмом ещё два года назад, и тогда он сидел на нём вполне пристойно. Но эвакуация в российскую глубинку сыграла с ним оригинальную шутку. Он вдруг пошёл вширь и в рост, отчего самый презентабельный предмет гардероба приходилось надевать всё реже и реже. Однако, получив своё первое серьёзное назначение в качестве переводчика, не вспомнить о костюме он не мог. Зато теперь приходилось контролировать каждое движение, дабы не разошлись и без того натянутые швы на спине и рукавах.
Капитан прислушался, проверяя, на месте ли хозяин кабинета, и, довольно кивнув, толкнул без стука дверь.
– Пантелей Фомич, принимай пополнение! – С этими словами он решительно вошёл в кабинет.
Комендант сидел на старинном дубовом столе, свесив ноги в хромовых сапогах, и диктовал распоряжение стучавшему на печатной машинке старшине.
– Смотри, какого гренадёра тебе привёз, – капитан подтолкнул вперёд застрявшего на пороге Клима, и, вдруг вспомнив нормы приличия, добавил: – Здравствуй, старина.
– Пал Палыч, ты откуда? – спрыгнув со стола, протянул руку Хлебников.
– В штаб армии по делам летал, а тут смотрю – такой богатырь шатается неприкаянный. Дай, думаю, заберу – может, тебе сгодится.
Несмотря на добавляющую росту фуражку, рядом с Климом капитан смотрелся на полголовы ниже и казался щуплым подростком. Пожав руку коменданту, он прошёл вглубь кабинета и рухнул на обтянутый красным велюром, такой же древний, как и стол, диван.
– Нужен тебе переводчик? Получай – Клим Данилыч Судак, собственной персоной. Кадровики, Фомич, о тебе не забыли.
– Ах, переводчик! – обрадовался Хлебников.
Тогда Клим уже в третий раз за последний час полез в карман за приказом.
– Вот. В ваше распоряжение.
Не разворачивая, комендант бросил приказ на стол.
– Знаю. Я же о переводчике сам и просил. Значит, дали всё-таки. Немецкий, надеюсь, хорошо знаешь?
– Товарищ подполковник, немецкий язык – моя главная специализация, – по-военному отрапортовал Клим.
– Ну… проверять не буду, – одёрнув портупею, приосанился Хлебников. – Дурака бы не прислали. Тут, Клим, вот в чём дело. Росток, уж пять дней прошло, как мы взяли, аккурат в подарок к Первому мая. Теперь фашист далеко. По ту сторону, – махнул он неопределённо рукой в окно на запад, – уже союзники расположились. Ныне задача перед нами другая встала: налаживать отношения с городским населением. Так сказать – строить мир. Горожане здесь покладистые оказались, самим война порядком надоела. Приходят и поодиночке, и делегации присылают. Помощь предлагают. А я, ну ты сам понимаешь, кроме «Хенде хох!» ничего им сказать и не могу. Гарнизон весь прошерстили – может, из наших кто в языке силён? Так все такие же специалисты, как и я, оказались. Пришлось звонить наверх и там просить. Спасибо, что не отмахнулись. Так что будешь постоянно при мне. Сейчас пока располагайся, старшина тебе поможет, – Хлебников обернулся к писарю и вытащил из машинки начатый лист. – Потом допечатаем. Пристрой его на постой, поближе к комендатуре, чтоб всегда был под рукой. Да и безопасней, а то, глядишь, где-нибудь в подвале, на окраине, недобитый фриц затаился, а ещё одного переводчика мне не дадут. На котловое довольствие обязательно поставь. В общем, Котёнкин, сам знаешь, что надо делать. Но не задерживайтесь – сегодня вечером он мне уже будет нужен.
Старшина встал, водрузил на голову пилотку и, степенно отряхнув галифе, недовольно заметил:
– Поставить на довольствие-то, конечно, можно, однако приказ бы ваш тыловикам не помешал, товарищ подполковник. А то ведь могут и заартачиться.
– Скажешь – позже пришлём.
Не хотелось Котёнкину покидать уютный кабинет и решать чьи-то там проблемы. Он это демонстрировал всем своим видом. Окинув угрюмым взглядом Клима, потом его чемодан, он тяжело вздохнул:
– Сказать-то можно, но, скорее всего, заартачатся. Им бумага с печатью нужна.
И вдруг ему пришла в голову спасительная мысль.
– А может, его пока в помощь к Титову отправить? Помните, он вчера спрашивал – как ему с союзниками контакт налаживать? А я бы тем временем приказ оформил вам на подпись, да и с жильём что-нибудь придумал.
Всем известно, что бывают роковые места. Случаются роковые знаки, даты, цифры. Бывают роковые жёны, сами того не желающие, с фатальной регулярностью отправляющие на тот свет бедных мужей. Ещё встречаются роковые попутчики, собеседники и даже участливые доброжелатели. А бывают просто роковые люди. Клим даже не догадывался, какую роковую роль только что сыграл в его жизни, казалось бы, простой фразой, этот улыбающийся, с милейшей фамилией старшина.
– А как у тебя с английским? – взглянул на него с интересом Хлебников.
– Английским я владею так же, как и немецким, – ответил Клим, и, дабы пресечь напрашивающиеся вопросы, добавил: – Ещё изучал испанский, хотя и не на таком уровне. К выпуску готовлюсь защищаться по шведской литературе. Если нужно, могу делать переводы. Со словарями справлюсь с итальянским и португальским.
– Ты погляди, какого я тебе умника привёз! – подал с дивана голос капитан. – Фомич, знал бы – оставил себе.
– Перебьёшься, – отмахнулся Хлебников. – Говоришь, дать его Титову? Ну что же, можно и Титову помочь. Не удивляйся, Клим, работы у тебя будет много. Чемодан пока здесь оставь, потом заберёшь. Старшина тебя отведёт на причал – ненадолго прокатишься в море. Только, Котёнкин, передай Титову, чтобы не задерживал. Если я решил ему помочь, так это не значит, что надо наглеть и садиться на голову. Клим мне самому вот-вот понадобится, так что Титову только из уважения к его заслугам дам в помощь. Обязательно слово в слово скажи.
– Скажу, – кивнул старшина. – Так и передам: одна нога там, другая здесь. А может, за переводчика с Титова рыбой взять? Они, когда срезанную мину расстреливают, так её много оглушённой всплывает. Мне рассказывали, что полбочки за раз набирают.
– Да иди уже! – скривился подполковник, бросив мимолётный взгляд на капитана. – Перед людьми за тебя стыдно.
Недовольный Котёнкин вышел в тёмный коридор, дождался Клима и, спускаясь по лестнице, принялся вполголоса жаловаться, не забывая давать наставления:
– Их послушать, так жратва сама с неба падает. Ты вот что, переводчик, если рыба будет – возьми. Сами будут потом есть и делать вид, что не знают, откуда она взялась. А рыба точно будет. Титов в прошлом рыбак, так что мимо рыбы не пройдёт. Рыба, рыба… – остановился и задумчиво потёр нос Котёнкин. – Не стесняйся – спроси про рыбу. А я тебя за это к одной немке подселю. Вроде как одинокая. Если не дурак, быстро общий язык найдёшь. Раз уж вместе при комендатуре службу нести будем, то ты меня слушай. А за мной не пропадёшь.
Выйдя на площадь, старшина лениво перекинулся парой слов с часовым, подставил солнцу лицо, словно вылезший из норы сурок, постоял, блаженно втягивая свежий воздух, затем спохватился: