К сожалению, злодейское ГОВНО разработало эффективную контрмеру против отважного и неукротимого кнеза — общим решением по альянсу перестали мыть уши, а стало быть не могли слышать выдвигаемых Шатуном ультиматумов, хоть бы глашатаи и на каждом углу их выкрикивали. А тот, будучи человеком (ну, вы поняли, полукрайдером-полудраконом) до мозга костей приличным, конечно же никак не мог позволить себе обрушивать крайние меры на того, кто о них не уведомлен заблаговременно. Но, как большинство уссуров, Шатун никогда не сдавался и продолжал стращать злодеев, вызывая у Хастреда искреннюю и неподдельную зависть теперь уже своим бескрайним словарным запасом и пышной (хотя и слегка однобокой, с явным уклоном в садизм) фантазией, с коими наверняка мог бы выйти в писатели, кабы не нашел уже себе занятия более важного и нужного. Однажды у кого-нибудь из этих поганцев серная пробка из уха вывалится под собственной тяжестью, тут-то и накроет его зловещая тень колосса, и с доброй улыбкой голодного тигра Метрий Шатун протянет к нему свой молот, в гуманных целях обработанный мудреным аптекарским составом — вазелином... А там, глядишь, и остальная жизнь наладится, может даже эльфы с дварфами еще на пару веков примирятся, чтоб не будить это грозное лихо. Похоже на план, не так ли?
Впрочем, мы отвлекаемся. Хотя, с другой стороны, что есть наша жизнь, как не постоянная попытка отвлечься от невыносимой тягости бытия.
Гоблины наскоро привязали лошадей к ближайшим деревьям и двинулись вперед, на звуки, как Хастред вскоре начал разбирать, самого конкретного боя. Чумп скользил между кустами беззвучно, как акула на глубине. Хастред тоже старался, но размеров он был как раз тех, чтоб пытаясь пройти между двумя кустами — цепляться за оба, а под увесистой его пятой смачным треском отзывались не только сухие опавшие ветви, но и массивные корни. По пути книжник остановился возле уложенного малого в кольчуге, с натугой перевернул его ногой на спину и выдрал из груди глубоко врубившуюся франциску. Успел мельком оценить кольчугу — очень старую, поржавевшую, в нескольких местах залатанную клочьями кожи. Никакой кнез не потерпит такого наплевательского отношения к справе, да и дубина оружие не табельное. Кажется, обещанные бандиты отыскались. Вот и пришло время проверить генеральское суждение о восьми футах.
Холодок в груди Хастред придавил мысленным сапогом, чуть не отморозив о него моральную пятку, и почесал вслед за Чумпом, стараясь производить шума по крайней мере не как стадо подкованных лосей.
Долго двигаться не понадобилось — два десятка шагов (три удара плечами о стволы, одна протяжка длинной гибкой ветвью по глазам, одно спотыкание о заковыристый корень и две потери равновесия на сырой почве), и среди деревьев появились суетящиеся фигуры. Числом, к облегчению Хастреда, много менее двух десятков — скорее уж полдюжины. Чумп, идущий чуть впереди, резко остановился, воткнул перед собой свой пучок стрел, одну кинул на тетиву, отмахнул до плеча и быстро, не зацеливая, выпустил; тут же схватил и пустил вторую, третью, четвертую. Кто-то гневно завопил, потом вопль оборвался, словно его обрезали под корень опасной бритвой, зато завопили на несколько голосов другие действующие лица. Хастред миновал ущельника, держась чуть правее его сектора стрельбы, и вывалился на небольшую полянку, где собственно вершилась история.
Знакомый уже рыцарь, сэр Напукон, героически сражался с превосходящими силами противника. Доспех, при прошлой встрече отполированный до сияния, ныне покрылся царапинами, вмятинами и засечками, а также облип в паре мест прелой листвой, словно сэру довелось покувыркаться по земле. Собственно, никто не застрахован, удивительно только что встать ухитрился с таким грузом на плечах. Как Хастред и предполагал, бурная активность не пошла рыцарю на пользу — пот катился по его побагровевшему лицу водопадом, волосы облепили голову, дыхание рвалось из груди гулкое и бурлящее, как похлебка в котле. Напукон пятился, отмахиваясь длинным полуторным мечом практически вслепую, из последних сил; разбойники пытались взять его в кольцо, если бы не латы — давно бы завалили, просто пустив кровь и оставив ею истекать, но пока что все их тычки приходились в надежную сталь доспеха.
Чумп, как выяснилось, первым же выстрелом подбил, а вторым окончательно завалил одного из бандитов, который держался в сторонке и взводил самострел. Далее появление третьей стороны было замечено, разбойники ослабили натиск на рыцаря, кто имел щит — выставил его, чтобы не стать очередным рябчиком, а двое с охотничьими рогатинами постарались отгородиться от стрелка бронированной тушей Напукона.
- Пригнись, сэр Пердиваль! - рявкнул ущельник в спину рыцарю, когда заметил, что у него осталось всего три стрелы.
- Напукон! - выхрипел рыцарь из последних сил. - Ни... за... что... уххх.
Тут Хастред наконец добрался до передних рядов, и смешавшиеся было танцы возобновились под новую музыку, уже вовсе не такую минорную.
Пузатый разбойник в армейском шишаке (правда, лишенном форменной бармицы и забрала), случившийся ближе всех, отработанно ушел в защитную стойку, прикрыв корпус щитом и нагнетая силу для удара в отведенную руку с широким фальчионом. Будь у него высокий каплевидный щит — было бы сложнее... но щит был кустарный, сколоченный из пары широких досок, слишком короткий, чтобы прикрыть все тело, так что гоблин чуть пригнулся и коварно хряпнул топориком по сапогу на опорной ноге противника. Лезвие легко рассекло грубую кожу и стопу между пальцами. Толстяк взвыл и интуитивно пустил щит вниз, оставив голову без шанса защиты. Хастред тут же пихнул собственный щит ребром ему в переносицу. Под щитом звонко треснуло, разбойник глухо ойкнул и начал падать, утратив всякий интерес к продолжению банкета.
Не останавливаясь, книжник выдернул окровавленную франциску из его стопы и метнул в голову самому крупному из разбойников, пытавшемуся взять Напукона, как кабана, на рогатину. На этот раз колесо подвело — клиент успел судорожно дернуть головой, получил не то древком, не то обухом по скуле, на колено припал, но жив остался.
Не останавливаясь, поскольку неизвестно еще, сколько вражеских подкреплений на подходе, Хастред пошел в атаку на следующего, случившегося на пути. У этого щит был козырный, треугольный — экю, кажется, называется такая форма, их привычнее видеть у благородных рыцарей вроде Напукона, хотя с этого был старательно сколот герб. Легкий слегка изогнутый клинок, напоминающий кижингину катану, но с клювастой рукоятью под одну руку, какие популярны у легких гзурских отрядов, да и ноги колесом, как у настоящего кавалериста. Впрочем, лошадь ему не выдали, а на своих двоих Хастред чувствовал себя вполне уверенно. Он скачком перебрался к самому краю полянки, оставив кавалериста между собой и Напуконом, выдернул из-за пояса скрамасакс и на пробу отбил шашку щитом. Удар был неплох, вполне способен заставить почесаться, но и не так чтобы из ряда вон. Зато, нанося его, кавалеристу пришлось развернуться к Хастреду всем фронтом, а к Напукону напротив всем тылом. Рыцарь, как ни шатало его от переутомления, шанса не упустил — схватил рогатину, которой его как раз пытались пырнуть с другой стороны, под оголовок, а в спину кавалериста, будучи не в силах лишний раз поднять меч, с двух шагов бросился всем своим немалым весом стальной горы. Вот это было поистине впечатляюще — разбойник сдавленно крякнул еще только при ударе, а когда рухнул на землю с четким пониманием, что сейчас эта чудовищная глыба обрушится на него вдогонку, глаза у него сделались до крайности выразительные, круглые и несчастные. Напукон рухнул на него, будто овеществленная ярость пресловутого кнеза Шатуна, вбился стальным углом локтя в хребет, вдавил на ладонь в мягкую землю, только кровь брызнула сразу во все стороны, как из раздавленного бычьего пузыря. Обладатель рогатины потянул ее на себя и, пожалуй, сумел бы выдернуть из рыцарской перчатки, но совсем потерял из виду Чумпа. Стрела вошла ему в одно ухо, пробив насквозь кожаную наушную пластину грубого шлема, и вышла из виска с другой стороны.
