И удостоился возвращения копья к своей честной роже.

- Чьи ж вы лазутчики и куда направляетесь?

- Вот ты спросил, родное сердце, - возмутился Чумп. - Так и станем мы докладывать первому встречному. Впрочем, вижу по табарду, что пришли мы куда надо — где-то неделю тому я в вашем лагере бывал, друг мой как раз к вам примкнул, а меня на разведку отрядили.

- Верно говорит, - подал голос один из арбалетчиков. - Я видал его в лагере, он пришел с тем здоровущим мечником, Громобоем.

- Я полезный, - признал Чумп скромно.

- И орал на него, что тот дурачина и не в свою драку лезет, и жизнь тут соскладать вовсе не обязательно.

- И честный еще, - не стушевался ущельник. - Нет, вас не осуждаю, родина-мать, злые некроманты, традиционные ценности — милое дело, да и в целом судьба мужская... лучше, чем от водки и от простуд. Но мы ж по своим делам ехали, а вы своим месиловом его сбили с панталыку, отвлекли, можно сказать, наивную душу блестяшками.

Старший подумал и принял копье к плечу. Двое по бокам слитно повторили его движение, демонстрируя хорошую слаженность.

- Ежели Громобой за вас впишется, то поживите еще. Но оружие сдавайте, нечего по лагерю посторонним с топорами шляться.

- Это мы с огромным удовольствием, - объявил Хастред, который под своим доспехом взмок и обзуделся, а от топора и лука, навьюченных за спину, никаких облегчений не видел. - Можете понести, не возражаем. Громобой, говорите? Это вот так вы нашего генерала зовете? Не ожидал такой лирики.

- Тоже удивлен, - согласился Чумп. - Это ж вот воистину гоблином быть надо, чтоб всю карьеру себе сделать под именем Панк, а на старости лет зайти погреться и стать Громобоем. Как вышло-то так, уважаемые? Он мечом в грозу махал, и в него молнией шарахнуло?

- Какие грозы в марте-то, - усомнился Хастред, между делом стаскивая и передавая ближайшему воителю свое вооружение.

- Бьется очень лихо, - объяснил старший патруля. - Как дошло до рассыпного строя — быстро заимел всееобщее уважение. Щиты вдребезги, руки и головы наотлет. Если б такие генералы были в уссурийском воинстве, в нас, Вольном Корпусе, тут нужды бы не было.

- Так-то щиты рубить — дело не самое генеральское, - заметил книжник. - А вот в том, что касается генеральских дел, вроде стратегического планирования, он не особо силен. Для этого у него особый орквуд имелся.

- Вот именно, для этого у всех есть особые орквуды. А сами генералы нынче пошли отнюдь не мечом себе путь проложившие, но отчетами да языком, - старший презрительно сплюнул в сторону. - Длинным и шершавым. Кто своими руками, в крови по уши, битву не сламывал в свою сторону, тот разве представляет, как войну выиграть?

- Выиграть и вести — это две разных задачи, - наставительно заметил Чумп. - История знает множество примеров тех, кто войны успешно выигрывал, а потом, - скорчил зверскую рожу и чиркнул пальцем по горлу. - По многим разным причинам, но в основном от ревности вышестоящих чинов к заслуженной ратной славе и опасений их за свои троны и скипетры. Военачалие — тонкое искусство балансирования, чтоб и не облажаться на войне до лишения титулов и публичной казни, и не выскочить как пробка из бутыли игристого туда, где любовь и признание всенародное из тебя мишень сотворят. Специально для поддержания этой традиции принято награды и новые звания присваивать не за свершения, а за годы успешной эквилибристики — чтоб сомнений не возникало, в чем истинное мастерство, и даже самый неотесанный офицер понимал, на кого равняться, ежели погибнуть под чужими колесницами не единственное твое чаяние.

- А ежели единственное, то к нам милости просим, - старший наметил шутовской этикетный полупоклон.

- Или просто не стремиться в высшие эшелоны. Чем ближе к земле, тем все ярче, чище и очевиднее. Десятник копейщиков — он свою землю и своих детей защищает, под чьим бы знаменем ни стоял. А ежели привирать да начальство ублажать не обучишься...

- ...То так десятником и останешься на веки вечные, - согласно кивнул старший. - Это что же получается, везде и всегда так? Груз чести в гору не снести?

Чумп пожал плечами. Бердыш, меч и пояс с кинжалами он уже сдал, на засапожные ножи косился с сомнением и леностью, да никто на них особо и не зарился — видимо, сумел произвести хорошее впечатление своими рассуждениями.

- Ну, бывали эпохи, когда королевства были с гулькин хрен, всей армии пяток рыцарей, все в одной халупе спали и из одного котла ели, а воеводой или там командором считался один из них. Может, самый суровый, или самый заслуженный, или на худой конец самый мордастый, чтоб за стол с королем рядом посадить было не стыдно. Да только на конях скакать да мечом рубать ему приходилось как всем прочим — командорство было в ту пору добавкой к рыцарству, никак не заменой. Но шли годы, смеркалось, армии росли, выходить в чины становилось все канительнее, так что кто вышел — начинал прилагать усилия, чтоб пост не терять, а то еще и передать по наследству. Так родилась цветовая дифференциация штанов, то есть, тьфу ты, социальное расслоение, согласно которому годность в высшие чины определялась более происхождением и рекомендациями, нежели способностями и заслугами на ратной ниве. Специальное образование, конечно же, усугубило разницу между воеводой и ратником, коему некогда фолианты штудировать — кольчугу бы успеть залатать до нового боя. И вот тут понеслось, потому как любые вести с полей о потребности изменить то, чему учили в академии, воевода за отсутствием всякой практики полагает чушью и нытьем. Сколько тяжелой рыцарской конницы угробилось о баталию с пиками, допрежь чем допетрили переписать учебники? Примерно вся, только тогда думать и начали. Ну, а как полководец станет докладывать государю, что мол делал я все как по книжке двухсотлетней давности, да чета не так пошло, вот и отжали у нас две приграничных деревни? Тут как ни крути, а виноват выйдешь. Потому выбор очевиден — сказал как есть и загремел с поста ладно если в сотники... или же врешь, что все хорошо, прекрасная маркиза, это мы у них три деревни и пристань отхряпали. А как решиться в сотники, когда ты копья в руках не держал с самого никогда, а в седле сидеть тебе благонажитый геморрой не даст?

Ущельник испустил тяжелый вздох, окинул благоговейно внимающую ему аудиторию тоскливым взглядом и резюмировал:

- Случаются порой полководцы, которые не погнушаются сами в каре встать или с отрядом пойти на приступ, как вот этот наш генерал, он же ваш Громобой, да только его ж и на приличной кухне терпеть не станут, не то что при княжеских дворах — он пойдет как есть правду резать, весь политес обгадит. Так что — за честь не скажу, понятие для меня мутное, но царева служба, в том числе военная — она всегда больше про узоры, хоть бы и на сырой крице, чем про хорошую сталь с нужной заточкой.

Публика понимающе закивала, один из арбалетчиков даже похлопал в знак признания, а старший покосился на солнце, клонящееся к горизонту, и приглашающе указал копьем на распадок между двух ближних холмиков.

- Мог бы просто «да» ответить, - заметил ущельнику Хастред, двигаясь в указанном направлении.

- Да, - откликнулся тот утомленно.

- Да, но?...

- Да, но когда отвечаешь просто «да», кто-нибудь тут же спросит — «да, но?...». И вообще, если уж жалеть слова на важное, то на что ж их тогда тратить?

Хастред, к примеру, с готовностью тратил слова на всякое, включая невостребованную злыми издателями писанину и попытки привести отдельных эльфиек к своему моральному знаменателю, что по определению являлось чистой воды тщетой; столь же глубокое понимание Чумпом природы хумансовой знати явилось для него неожиданным. Сам книжник всегда полагал высокое начальство разновидностью природно-климатических сил, довлеющих над тем или иным регионом, и изучать их брезговал, потому что не видел никакой возможности на них воздействовать даже при полном разумении. А всякий раз мыться со скипидаром после погружения в политику ему не нравилось.