– Да… – вздохнули атаманы, почесали в затылках.

– Это ж какое мы дело затеяли! – Овчинников все-таки дотянулся до бутылки – доразлил ее. Мы молча опрокинули бокалы.

Обер-гофмейстер граф Никита Иванович Панин смотрел в окно Гатчинского дворца, как марширует рядом с гвардейцами низенький Павел I. Его бывший ученик был одет довольно легко – в однобортный темно-зеленый мундир с двумя рядами пуговиц, с низким воротником красного сукна и аксельбантами. Несмотря на порывистый ветер и моросящий дождь, Павел упрямо не уходил с плаца.

– Все экзерцирует? – К Панину подошел худощавый мужчина в черном парике, слегка поклонился.

Это был кавалер Франсуа-Мишель Дюран де Дистрофф. Французский посланник при дворе Екатерины II.

– Экзерцирует, – согласился Панин, тяжело вздохнув. – Франсуа, я переманю вашего повара! Сей же час поделитесь секретом вашей худобы!

Панин в шутку похлопал себя по необъятному животу.

– Это есть импосибле! – засмеялся посланник. – Мой сьекрет в постоянном твижении.

– Да… – Панин с хмурым лицом отвернулся от окна, – еще Аристотель сказал: движение – жизнь. А если движения нет… Особенно в государственном смысле.

– Вы весьма правы, граф! – де Дистрофф перешел на французский. – Общество должно развиваться. Государство – словно человеческое тело. Застой крови вредит здоровью.

– Сколько раз уже было говорено матушке… – лицо Панина сморщилось. – Еще десять лет тому назад я представлял Екатерине Алексеевне проект учреждения Императорского совета и реформы Сената! Законы утверждаются министрами и только после попадают на подпись императрице… А там один шаг до конституции.

– А это ваше ужасное крепостное рабство! – посланник покачал головой. – Это же варварство.

– Богатые вы… – вздохнул граф. – У нас отними у помещиков крестьян – с чего они жить будут? Вмиг обнищают да заговор организуют. Впрочем, я не могу подобное обсуждать с дипломатом. Прошу меня понять.

– Исключительно приватно! – де Дистрофф помахал треугольной шляпой с белым пером, которую держал в руках. – Я знаю о вашем отношении к Франции и смею надеяться, что когданибудь…

– Бросьте, кавалер! Я не для того столько лет трудился ради создания Северного аккорда…

– Но теперь, когда вы в опале, вас отстранили от обучения наследника, а ваши союзники – Пруссия, Англия – не стремятся вам помочь, я хочу заверить вашу светлость, что во Франции остались друзья, которые…

– Что этот французик тут делает? – по коридору дворца шел плотного сложения мужчина в генеральском мундире. – Братец, нам бы перемолвиться конфидентно…

– Ваша светлость, я всегда к вашим услугам. Разрешите откланяться… – посланник изобразил легкий поклон и, не глядя на генерала, быстро заспешил прочь.

– Слетелось воронье, – граф пристукнул тростью по паркету, глядя вслед французу. – С чем пожаловал, Петя? Тебе разрешили выезд из поместья?

– Я инкогнито… – генерал кинул треуголку на подоконник.

– По краю лезвия ходишь, Петя! Матушка недовольна тобой. Называет тебя за твои шутки и насмешки «персональным оскорбителем». Орловы требуют твою голову!

– Доносили уже, – Петр Панин достал табакерку, заложил понюшку в ноздрю. Чихнул. – Плевать. Про Емельку слышал?

– Вся столица бурлит – сколько крепостей взял… – Никита Панин тоскливо посмотрел в окно. За стеклом стучали барабаны, играли флейты гвардейцев. – К Оренбургу подступает.

– Кара послали. Бездельника этого…

– Чем худ сей генерал? Кажется, в Польше подавлял уже восстания…

– Ты, Никита, не путай поляка с русаком. Если нашенские бунтуют – вся Европа дрожит. Попомни мое слово!

– Откель же Катькины войска пойдут?.. – первым задать правильный вопрос сообразил быстрый Овчинников.

Творогов подвинул к себе карту, закряхтел.

– И думать неча! – я ткнул пером в Казань. – От Москвы, через Нижний на Казань. Потом по сибирскому тракту к нам.

– С Симбирской губернии також кто-то двинется, – сообразил наконец Творогов. – По самарской линии в направлении Татищевой крепости. Другого пути тут нет.

– Надо усилить ее, – согласился я. – Как разверстаем казачков, пошлем сборный отряд. Кто там сейчас управляется?

– А ты запамятовал, царь-батюшка? – удивился Овчинников. – Поп Стефан Симеонов. Он тебя первый признал.

М-да… Вот он кадровый голод. Крепостью управляет священник! Впрочем, у Екатерины ситуация тоже пиковая. Все боевые генералы в Турции или давят восстания в Польше. Франция науськивает Швецию напасть на Россию и отнять часть завоеванных ранее земель. Так что и в Питере приходится держать несколько генералов – на случай если им срочно надо будет воевать в Финляндии. На нас пошлют Кара, который, прямо скажем, звезд с неба не хватает. Праотцу довольно легко удалось его разбить под Юзеевой, после чего военачальник бросил войска и сбежал в Москву. Пришлось назначать нового генерала – Бибикова. Впрочем, в защиту Кара можно сказать то, что ему дали весьма мало войск. Да и центральные власти просто не представляли масштаб армии Пугачева в ноябре 1773 года.

– Казачки гутарили, что в Верхнеозерной крепости сидит бригадир Корф, – вспомнил Творогов. – Поди его тоже на нас пошлют.

Ну вот и определились три главных удара по Оренбургу. Один главный – Кара и два вспомогательных. Плюс костью в горле сидел так и не взятый Яицкий городок. Местные казаки его блокировали, и у коменданта не было сил на вылазки, но это только пока.

– Месяц у нас есть, – тяжело вздохнул я. – Навряд больше.

Внезапно зазвонили массивные напольные часы Рейнсдорпа.

– Некогда лясы точить, – я понял, что время стремительно утекает, как вода из рук. – Айда на осмотр города!

Мы встали, вышли из комнаты. Только стали спускаться по парадной лестнице, как меня перехватил Шигаев.

– Петр Федорович, свет наш солнышко! – полковник умильно улыбается. – Все сделали по твоему слову, вот казна. Прикажешь счесть при видоках?

Шигаев кивает на двух казаков, которые держат на весу деревянный ящик с замком.

– Верю тебе, Максим Григорьевич. Ступайте за мной.

Пришлось отправить генералов седлать коней, а мне идти в подвал. Выставив вон любопытного Шигаева и сменив на посту Никитина, я принялся копаться в губернаторской казне. Чего тут только не было! Разнообразные драгоценности, иностранные монеты, включая французские, прусские… Рейнсдорп явно не был простым чиновником. Я дал себе слово разобраться, в чем дело. Собрав кое-какие нужные ценности и рассовав их по карманам, догнал генералов. Незнакомый молодой джура[5]уже держал моего оседланного вороного. И ведь не спросишь кличку лошади! Окружающие не поймут.

Наше путешествие по городу сразу началось с неприятностей. Сначала мы встретили пьяных казаков. Трое всадников, покачиваясь, ехали по улице и орали песню:

– Вам ли не доносили мой указ о запрете пьянства?! – не выдержал я, дернув за узду коня ближайшего казака.

Генералы двинули своих лошадей и прижали пьяниц к дому.

– Царь-батюшка! – молодой парень с огромным чубом прижал руку к сердцу. – Ну как не выпить? Такая же виктория! Век люди помнить будут.

– Чья сотня? – поинтересовался я.

– Полковника Лысова, – повесил голову парень.

– Слезайте с лошадей, сдавайте оружие. Вы под арестом на два дня… – я кивнул джуре, что нас сопровождал: – Где гауптвахта знаешь?

– Да, царь-батюшка!

– Веди.

Генералы подкрутили усы, но ничего не сказали. Спустя четверть часа мы были возле приземистого серого здания. Овчинников постучал в дверь, и к нам вышел… каторжник Хлопуша. Его заклейменное лицо озарила страшная улыбка. Арестованные казаки дружно выдохнули.