— Это что, бордель?

— Да.

Они стоят посреди дворика в окружении откровенно одетых женщин. Их соски закрывают крошечные разноцветные лепестки, между ног протянуты узкие полоски ткани. Некоторые щеголяют жилетками из ленточек, на других — мини-юбки и оленьи рога, кто-то вообще обернул себя мишурой наподобие рождественской елки… И на всех — туфли на высоченных каблуках. Девушки в основном темнокожие, совсем юные, их длинные волосы распущены, голые ноги натерты ароматическими маслами. Они выглядят потрясающе: сильные, как амазонки, и одновременно грациозные и нежные, внушающие и страсть, и ужас.

Посредине дворика расставлены столы как для пикника, женщины пританцовывают под музыку на небольшом танцполе, над ним развешаны плазменные экраны. На одном экране голую белую женщину с бритым лобком сзади обнимает мужчина. Она стонет от наслаждения, просит продолжения. Внезапно Гэвин ощущает движение там, где не чувствовал ничего уже много месяцев.

— Вау! — восклицает он.

— Вот именно! — откликается Рафаил.

Сам Гэвин общался с проститутками только на мальчишнике перед собственной свадьбой. Обычно в этих случаях нанимают двух-трех профессионалок, которые исполняют для жениха приватный танец с раздеванием, а затем натирают его пеной для ванны. И на его мальчишнике такое было — он не смог убедить друзей в том, что это его не интересует… Но вот так, наедине с проституткой, Гэвин не был ни разу. И не видел ничего подобного.

— Расслабься, проституция здесь легализована, — заявляет Рафаил. — Это огромная кормушка для птичек, самая большая на Карибах. Тут работают около ста пятидесяти женщин. И мои кузины тоже подвизаются на постоянной основе. Во-первых, здесь безопасно, а во-вторых, платят очень хорошо, причем наличкой.

Как раз в этот момент к ним подплывает девочка-женщина, накрашенная и максимально обнаженная — на ней только флуоресцентные стринги и микроскопический топ, на голове — серебристый парик а-ля Клеопатра. Ей около восемнадцати, и такое впечатление, что она только что вернулась с бразильского карнавала.

— Моя кузина, — с гордостью представляет ее Рафаил. — Тина, это Гэри.

— Гэвин, — поправляет он.

— Ну да, Гэвин. Он приехал из Тринидада. Может быть, познакомишь его с подружками?

— Нет, не надо! — Гэвин поддается панике.

— Но почему же?

— Я это… вы понимаете… Я слишком толстый.

— Ну ты даешь! — Рафаил разражается смехом. — Вес еще никому не мешал заниматься сексом.

— Рафаил, а сам-то ты женат?

— Да, и счастливо! Моя жена — шкипер, она знает, что кузины здесь работают, знает, что я иногда наведываюсь сюда.

— Классная у тебя жена.

— Согласен. А твоя не такая?

— О, это долгая история…

Они направляются к бару, Рафаил заказывает два пива и по рюмке текилы. К ним присоединяются подруги Тины; одна садится Гэвину на колени, на ней красные стринги, а грудь прикрывают лишь красные лепестки. Удивительно дело — лепестки не падают, но когда Гэвин спрашивает почему, девушка молча улыбается, видно, не понимает по-английски.

Пиво течет рекой, и вскоре Гэвин уже танцует с девушкой в красном, а его член распирает брюки. Он ведь так и не переоделся с утра — настоящий моряк: с плавания сразу отправился в бордель. Гэвин чувствует что-то вроде любви к партнерше по танцу. Ему хочется обнять ее, помахать перед ней своим членом, рассмешить, как когда-то смешил жену. Он прижимается к ней, заставляет член покивать, но девушка не смеется, лишь вежливо улыбается.

— Вы хотите иметь секс со мной? — спрашивает она.

— О… Да. Я бы хотел. Но, наверное, мне надо сказать нет. Я ведь женат.

— Я хорошо делаю секс.

— Я в этом не сомневаюсь.

Она кладет руку на его вздыбленный член, улыбается хищной, волчьей улыбкой. Эрекция сразу спадает.

— Видишь? — смущенно произносит Гэвин. — Он снова мягкий. Я женат, и моя жена следит за нами.

Она с деланым ужасом смеется. Они снова начинают танцевать, с каждым шагом все ближе к бару, но тут к ним подходит Рафаил.

— Пойдем со мной, — говорит он. — Тина пригласила нас к себе выпить.

— Пойдем! — Гэвину весело, он чувствует себя в безопасности. Видимо, его член все-таки принадлежит жене.

Они идут по аллее, которая называется «Кудрявые киски». Вся улица состоит из маленьких домиков-квартирок. Двери открыты, внутри видны расстеленные кровати, на порогах сидят девушки всех цветов и мастей, полненькие, худенькие… Кто-то принимает душ, кто-то валяется на постели, обнимается с подружками. А некоторые двери закрыты, и над ними горит красный фонарик.

Рафаил заходит в комнату к Тине, садится на стул около кровати. Видно, он сильно накачался, разговаривает с ней по-испански. Гэвину неловко, он идет по аллее дальше, по дороге здоровается с девушками, и каждая по-своему приглашает его: кто-то медленно облизывает губки, кто-то раздвигает ноги, показывая вульву, кто-то сует руку между бедер и начинает себя ласкать. Он улыбается, качает головой: «Нет, спасибо!» — и вдруг утыкается в дверь, у которой стоят три женщины.

На их спинах прикреплены пушистые крылья — черные женщины с белыми крыльями, одна — в прозрачной рубашке. Он видит ее идеальные груди, две черные фиги, соблазнительную выпуклость живота, золотое колечко в пупке. Она приподнимает подол рубашки, вертит перед ним изящными бедрами, а две другие хихикают.

— Хочешь иметь со мной секс? — спрашивает богиня в прозрачной рубашке.

Он не знает, как ответить. Он никогда в жизни не встречал столь божественного, прелестного существа.

— Нет, я в порядке, спасибо.

— Неужели? — Красотка медленно расстегивает пуговки на рубашке, показывает ему обнаженную грудь: идеальные конусы, оканчивающиеся позолоченными соска́ми.

Она проводит пальчиком вокруг одного из сосков, и тот сжимается, вырастает вверх. Гэвин чувствует, что тоже растет вместе с этим соском. Как же он соскучился по жене!

— Хочешь меня купить? — спрашивает девушка и, смеясь, исполняет что-то вроде самбы для него и своих подруг.

— Да, — слышит Гэвин свой голос, — да, хочу.

Она берет его за руку, заводит в комнату, поворачивается спиной, и Гэвин, не в силах справиться с собой, падает на колени, погружая лицо в ее плоть, пробуя на язык душистую солоноватую свежесть.

Глава 10

ТАНЦЫ С ДЕЛЬФИНАМИ

Гэвин просыпается на борту «Романи». Солнце лупит в стекло, рядом с ним мирно посапывают Оушен и Сюзи, из пасти собаки несет тухлятиной. Жара прямо-таки удушающая, но он не может пошевелиться, не может вспомнить, что с ним произошло. Как он сюда попал? Голова раскалывается, как будто мозг запихнули в слишком маленькую черепную коробку. К горлу подступает тошнота. Он с трудом доползает до палубы, перегибается через борт. Его отчаянно рвет в море. Едва удерживаясь, чтобы самому не упасть в воду, он пытается передохнуть, но его снова выворачивает — наружу вылетает текила вперемешку с пивом и всем тем, что пыталось ферментироваться в его желудке за последние двенадцать часов.

Вернувшись в кокпит, Гэвин валится на скамью, щурится на ослепительное синее небо, набирает в бутылку пресной воды, выливает себе на голову, жадно пьет. Вода стекает по нему волнами одиночества, его трясет, кожа покрывается мурашками. Он не может понять, что чувствует, но по щекам неудержимо ползут слезы. Его тело попало в полосу шторма, его качает то вправо, то влево, рассудок отказывается подчиняться.

Постепенно в памяти всплывают фрагменты прошедшей ночи. Крылатые женщины, господи, их же было трое! Ну и оргию они устроили в маленькой комнатке… Он ведь купил всех троих! С одной занимался сексом у стены; она повисла на его шее, обхватила ногами, подпрыгивала. Это продолжалось довольно долго. Он был в пьяном бреду, но отчетливо помнит, что объяснялся ей в любви, как только что вернувшийся с войны влюбленный солдат. Он даже пел ей. Ну не идиот ли? Пьяный в стельку жирный идиот. Трахал шлюху и пел песни, — боже, как же низко он пал!