Около парадных дежурят мрачные люди в черном, тут не встретишь выложенных галькой фламинго. Здесь полно баров, закусочных и рюмочных, бутиков и киосков, где продают лотерейные билеты. На тротуарах в открытых кафе люди пьют пиво и газировку с лаймом, некоторые стоят, задрав одну ногу и оперев ее о стену — привычная для Карибов поза мужчин всех национальностей. Здесь и казино имеется, правда, в другой стороне. Бритый мужчина с томными глазами улыбается ему с откровенным призывом.

Оушен зачарована этим местом, да и Гэвин тоже. Здесь все так напоминает креольский замес Тринидада, где грани старого мира стерлись, изменились до неузнаваемости. Та же атмосфера царит в Гаване, Джорджтауне, Порт-оф-Спейне, Виллестаде, где грандиозные старинные здания обрушиваются прямо на улицы, некоторые даже приходится укреплять досками. На крышах растут деревья, барочные вывески прошлой эпохи стерлись и заменены неоновыми — «Крейзи» и «Секси бэби».

— Здесь как дома, да, папа? — замечает Оушен.

— Ага.

— Только все говорят на этом смешном языке.

— Это папьяменто.

— А мы на каком языке говорим в Тринидаде?

— На английском.

— Но не все говорят на английском!

— Почему? Все говорят.

— Не все люди в городе.

— Представь себе, это тоже английский.

— Городской английский?

— Что-то в этом роде.

— А мы раньше говорили на голландском языке в Тринидаде? — После «голландских гондонов» Оушен впервые снова поднимает тему голландцев.

— Нет.

— А почему не говорили?

— Потому что голландцы не доплыли до Тринидада.

— А капитан Ахаб был голландцем?

— Нет.

— А кем?

— Американцем.

— Он был толстый?

— Нет.

— Ахаб доплыл до Тринидада?

— Нет, детка. Его вообще не интересовали Карибы. Он гонялся за китами.

Уже совсем стемнело, и небо потускнело до темно-серого цвета. Под крышами опустевших зданий мелькают летучие мыши.

— Пить хочешь? — спрашивает Гэвин.

— Да.

Они покупают холодную колу в рюмочной, садятся на улице под обширным зонтиком. Здесь шумно, полно народа. Вдруг Гэвин видит тех самых мужчину и мальчика, что потрошили рыбу на причале: они сидят за соседним столиком. Мужчина встает, чтобы заказать что-то у бара, и оставляет сына в одиночестве. Оушен тоже замечает его и сразу включает свой образ Бетти Риццо: буравит незнакомца надменным взглядом за убийство рыбы. Мальчик, не мигая, буравит взглядом ее в ответ.

— Оушен, веди себя прилично! — предупреждает Гэвин.

Пацан встает, подходит к ним.

— По-английски говорите? — спрашивает он.

Они кивают.

— Рафаил тоже говорит по-английски. — Он явно заинтригован поведением Оушен, рассматривает ее как какую-то неведомую, но занятную зверушку.

Мальчик застревает у их столика, они с Оушен начинают строить друг другу гримасы. Появляется отец с пивом и стаканом колы, подходит к ним. Похоже, он их тоже вспомнил.

— Привет, малой не слишком вас достает?

— Все в порядке, — улыбается Гэвин. — Похоже, наша молодежь уже влюбилась друг в друга.

— Ха! Это правда, ему нравятся молоденькие. — Мужчина говорит с американским акцентом. — А это вас мы видели сегодня утром на причале?

— Да. Хорошую рыбу вы выловили, большую. — Гэвин снова чувствует непонятный укол в сердце.

Эти двое — команда, союзники, мальчик ведет себя в присутствии мужчины с молчаливой, но уверенной грацией. А мужчине, похоже, нравится, что Оушен старается строить из себя крутую даму.

— Я — Рафаил, — он протягивает руку. — А это мой сын Джон.

— Гэвин, а это Оушен.

— А, названа так в честь моря.

— Да.

— Ты любишь море, крошка?

Оушен кивает.

— А что тебе больше всего нравится в море?

— Рыбы.

Гэвин улыбается.

— Я тоже люблю рыб, — ухмыляется Рафаил.

Оушен кривит губы с негодованием старой монахини, и Рафаил разражается смехом.

— Что это с ней?

— Не знаю, — пожимает плечами Гэвин. — Она иногда бывает…

— А, вся в мамочку?

Гэвин холодеет.

Оушен хмурится и высовывает язык.

— Смешная у тебя девчонка!

Как же Гэвин соскучился по разговору на равных, особенно со взрослым мужчиной! Рафаил и Джон присаживаются за их столик, заказывают еще выпивки. Рафаил настаивает, чтобы Гэвин попробовал штобу — разновидность мясного рагу с рисом и горошком. Разговор течет непринужденно. Гэвин выясняет, что Рафаил родился в Колумбии, переехал на Кюрасао еще ребенком вместе с родителями. Даже поступил в университет в Нидерландах, но вылетел оттуда и завербовался в голландскую армию — там он выучился стрелять и водить танк.

— Вау! — Гэвин впечатлен.

Рафаил производит впечатление человека, крепко стоящего на ногах. Такой не будет спасаться бегством, не будет отбывать офисную повинность с девяти до шести, и он не смотрит на часы, опасаясь, что опоздает к жене на ужин. И в то же время Гэвину хочется задать вопрос, который вертится у него на языке: а где же жена-то? Где мать мальчика? Почему отец и сын болтаются по миру вдвоем?

Но он не спрашивает, вместо этого позволяет себе напиться. Всего-то три кружки пива, и он уже хорош. Оушен так и засыпает на стуле, положив голову на стол, под которым Сюзи во сне дрожит и сучит лапами, охотясь на кошек.

Джон уходит куда-то в угол, не мешает отцу общаться. Проходит еще час, еще пара кружек пива, и Гэвин неотчетливо соображает, что не сможет сеть за руль и вернуться обратно, в гавань. Он даже не помнит, где оставил машину, не говоря уже о яхте…

* * *

Гэвин приходит в себя на пассажирском сиденье белого фургона Рафаила. Оушен и Джон спят на скамейке в пассажирском отсеке, Сюзи похрапывает на полу. Они стоят на огромной парковке. Одиннадцать вечера. Он так не вырубался с того дня, как заснул, стоя в офисном туалете. Зачем он так напился? Голова гудит.

— Где это мы? — хрипло спрашивает он Рафаила.

— В Кампо Аллегро. Это «Хэппи кэмп».

— А что это такое?

— Да просто курорт. Ну, мужик, ты и спать! Так сильно устал?

— Мне уже лучше, — Гэвин потягивается, зевает.

— Да ты и выглядишь лучше. Ладно, не буду задавать лишних вопросов.

— Лучше не надо.

— Слушай, мне кое-кого надо тут повидать. Ненадолго, о’кей?

— О’кей. Я посторожу.

— Да ладно тебе, не глупи. Пошли со мной, с детишками все будет в порядке, у Джона есть мобила на всякий пожарный. Давай поднимайся.

— Ты серьезно?

— А как же! Это место охраняется, тут везде сигнализация. Ворота заперты и все такое. Я здесь ночевал много раз, уж поверь мне. Самая охраняемая парковка на всем острове.

— Тут все выглядит как в армейском бараке.

— Так это и были бараки. Когда-то.

И правда, повсюду ходят мужчины в армейской форме.

— Нет, я не могу оставить дочку. Ее мать удар бы хватил… Да ладно, что это я. Я остаюсь, а ты иди.

— Хорошо, хорошо. А если я позову мою кузину Лейлу присмотреть за детьми? На часик или около того. Тогда пойдешь?

— Кузину?

— Да, у меня их целых три. Они все здесь работают: Лейла, Тина и Марианна. Хорошие женщины. Они тоже из Колумбии, а Лейла — сама мать, уж поверь мне. Хорошая мать, как мама твоей девочки. Давай пошли, я куплю тебе выпить.

Снова выпить? Но почему бы и нет? Когда он позволял себе радоваться жизни? До того, как женился? Гэвин замечает, что его голова радостно кивает сама по себе.

Рафаил воспринимает это как согласие, вытаскивает телефон, что-то говорит в рубку по-испански. Через несколько минут появляется Лейла, пухленькая, симпатичная, в обтягивающих джинсах и куртке со стразами. Темно-карие глаза обведены синим, как крылья бабочки-махаона, но смотрят серьезно. Она кивает Гэвину, садится на его место, открывает журнал «Хэлло!».

Пройдя по лабиринту улиц, они останавливаются перед дверью, возле которой выстроилась небольшая очередь из мужчин. Всех тщательно обыскивают. И только после того, как они входят внутрь, Гэвин наконец понимает, где оказался.