– Какого лешего тут происходит? – устало спросил он куда-то мне в шею.

– Как ты?

– В ушах шумит, глаза режет и горло… вообще в хлам. Но чувство такое, как будто я рад. Ну… что выжил, – он и правда говорил с заметной хрипотцой.

– Идем, – я встала и потянула его за руку, – По дороге объясню. Ты машину можешь вести?

– Даша или как там тебя, – он кивнул мне под ноги.

Я опустила глаза, потерявшейся ботинок так и не появился. А жаль, столько магии и все впустую.

– И там еще люди, я слышал, – он кивнул в сторону офиса администратора.

Я тоже прислушалась. Действительно, из-за белой двери доносились звуки похожие на писк и возню. Открыв ее, мы обнаружили всех работников и клиентов мастерской, уложенных связанными на полу, с кляпами во ртах и выпученными от страха глазами. Ничего себе производительность у демона! Упаковать так больше тридцати человек! Среди пленников обнаружилась и Куколка.

– Вот же сволочь! – простонала она, растирая покрасневшие от веревок запястья, – Я ему кричу, это я, Геночка! А он меня кулаком. Нет, ты представляешь! Я на него в суд подам! За харассмент!

– Дядя Гена не виноват, – попыталась урезонить я его возлюбленную, – Сам бы он тебя пальцем не тронул.

– Неужели?! – Куколка ткнула наманикюренным пальчиком в огромный синяк на левой скуле, – Сейчас же пойду в травмопункт и сниму побои.

– Дядя Гена был под воздействием опасных веществ. Он себя не помнил и не мог контролировать. Ему конкуренты в кофе дурь подмешали, чтобы дестабилизировать работу нашей мастерской.

Придумала, что смогла. Не объяснять же и ей про демона. Мне вон еще Романова убеждать.

– Он сейчас в технической коморке, лежит в отключке. Не думаю, чтобы он даже вспомнил, вот это все.

Я красноречиво обвела глазами людей, уже освобожденных нами от пут, но в себя до конца не вернувшихся. Видимо, демон вырубил их каким-то заклятием. Странно, что на Куколку обрушился с кулаками. Она ведь ему нравилась.

Я выпросила у девушки сапожки. Каблук у них был хоть и небольшой, но для меня весьма существенный. Чувствовала я себя как на ходулях, на которых выступают ярмарочные артисты. Меня даже покачивало на такой высоте. И я отчаянно цеплялась за Романова пока мы шли до его машины.

Зеленый автомобиль пропал, а свою Сашка нашел закрытой и припаркованной у обочины.

– Чудеса! – восхитился он, – Я думал на штрафную стоянку уже отогнали.

Он открыл передо мной дверь, и я с дурными ощущениями забралась в салон. Так называемая подушка безопасности, которая, по моему мнению, как раз представляла самую большую опасность, простыней свисала с приборной доски. Я осторожно убрала ее под ноги.

– Не показывай ей свой страх, – хохотнул Романов, возвращаясь к своему обычному состоянию легкой иронии.

Ничего уже не напоминало о том, насколько он был близок к гибели, кроме все еще воспаленных глаз. Если бы у меня было время, я сварила бы ему исцеляющее зелье, а так, могла лишь посочувствовать. Болеть и слезиться они будут еще неделю.

– Ну, так что тут за хрень происходит? – поинтересовался он, когда мы выехали на улицу.

Я коротко и по делу объяснила, что случилось со мной, с Дашей, ну и с нами вообще. Он косил на меня недоверчивым взглядом, закусывал губу, фыркал и мотал головой. Но в общем-то историю мою он принял. Потому что доказательств было немало. Примерно две автобусных остановки он молчал, осмысливая услышанное. А когда затормозил у очередного светофора, повернулся ко мне и спросил:

– То есть получается, что я целовался с трёхтысячелетней мумией?

– И это все, что тебя сейчас волнует?! – мужчины!

– Не, ну ты же бабка, по факту!

– В своем времени мне девятнадцать лет, между прочим.

– Но ты не в своем времени! Вот ужас, правда?!

– Забей, – я вздохнула, – Целовался ты с губами Даши. Хотя она своего разрешения на это и не давала.

Тут я мстительно усмехнулась и добавила:

– И не даст!

Он ожидаемо поскучнел и теперь готов был к серьезному диалогу.

– Я все еще не понимаю, чего ты хочешь? – мы уже бежали по лестнице, к огромным белым колоннам, украшающим главный вход в музей имени Пушкина. Каблуки Куколки опасно подворачивались на каждой ступеньке, но я терпела. Чувствовала, что времени на сантименты нет. Демона мы изгнали, но в Дуат ли? Возможно, он вселился в другое тело и теперь нас преследует.

– Я хочу вернуться в свое время. А Дашу отправить сюда. Это будет правильно согласно Маат.

– А что там Даша делает? Ну, в вашем времени?

Я на ходу пожала плечами:

– Выживает. И судя по тому, что я все еще здесь, весьма успешно.

– Она сильная! – в голосе Романова послышалась гордость, и он расправил плечи.

Я усмехнулась. А сердце кольнула обида. Он любит Дашу. А я…

Романов купил два билета, и мы снова понеслись вверх по лестнице. Где находится египетский зал мы оба прекрасно знали.

– Я хотел заснять тебя здесь в том белом платье, – шепнул он мне на ухо, когда мы замерли у первой стеклянной витрины, в которую был заключен древний саркофаг.

– Очень романтично. Снимешь еще. Настоящую Дашу.

– Даша не умеет так круто говорить на этом вашем… древнеегипетском.

– Уж поверь мне! Теперь умеет и еще как!

– О!

Кажется до него, наконец, дошло, что Даша от него невообразимо далека. И он надолго замолчал. Мы проследовали до нужной мне витрины и замерли, пялясь на мою косметическую ложечку в виде обнаженной девушки плывущей с цветком лотоса в руках. Краски на ней потускнели, а крышечка утратила штырек-задвижку, но она все еще была моей. Единственной вещью в этом времени, принадлежащей Танеферт, девушке, которая жила за полторы тысячи лет до рождения новой религии. Той, которая заменила наших богов. Эта ничтожная бытовая вещичка превратилась в единственно возможный путь домой.

– Я должна взять ее в руку, – шепнула я Романову.

Он посмотрел на меня круглыми глазами, потом перевел взгляд на музейный экспонат, потом снова на меня и прошептал потрясенно:

– Ты спятила?!

– Только так я смогу вернуть свою Ба в тело Танеферт, а Ба Даши в ваше время. Вот…

Я вытащила из заднего кармана джинсов бутылек с розоватой жидкостью:

– Это зелье единения. Я должна его выпить и коснуться предмета из моего мира.

– А через стекло нельзя?

Я отрицательно помотала головой. Да и не стекло охраняло мою ложечку. А что-то куда более твердое и противоударное.

– Почему ты не захватила хотя бы монтировку из мастерской? – запоздало посетовал Романов.

Я пожала плечами. Потом оглянулась, в поисках того, чем можно было бы разбить противоударную витрину. Но это же музей. Не то, чтобы молотки и кувалды тут стояли у каждой стены.

Романов снова кивнул на мои ноги. Я перевела взгляд и усмехнулась:

– Каблуки?

Он наклонился, обхватил меня за лодыжку и приподнял ногу, согнув ее в колене. Потом поставил на место, разогнулся и отчитался:

– Набойка пластиковая, даже не металлическая. Толку от нее ноль.

– Молодые люди! – со своего стула активизировалась смотрительница зала – строгая старушка в форменном темно-малиновом костюме. Она встала и потопала к нам, чеканя каждый шаг квадратными каблуками, – Отойдите от экспоната.

– Что уже и смотреть нельзя?

– Смотреть можно, а хулиганить нельзя!

У бабушки сверхъестественное чутье. Впрочем, по моим наблюдениям работницы выставок и библиотек всегда обладают повышенной проницательностью. Нас с Ахмесом библиотекари старались вообще не пускать в хранилища. И даже папина разрешительная табличка не всегда помогала.

Но тут случилось странное, бабушка вдруг глумливо усмехнулась и топнула каблучком. Мы с Романовым на всякий случай попятились.

– Но… если очень хочется, то можно. Так ведь?

С этим она левой рукой махнула в сторону дверей в зал. И те с треском захлопнулись. А правую она выкинула к огромному саркофагу, который с грохотом опал трухой на пол.

– Вот жжет бабка! – не то восхитился, не то ужаснулся Сашка.