Он озадаченно нахмурился.

– Ты что-то поменяла? – спросил он, оглядываясь, словно имел в виду дом.

Он повернулся к Эмили как раз в тот момент, когда его жена открыла рот от удивления.

– Твои волосы. Ты их подрезала?

Ее голубые глаза сверкнули. Она была в ярости, и ему это понравилось. Эмили превратила их дом в берлогу, и Хавьер с трудом сдерживался от замечаний.

– Вообще-то, я их отрастила, – ответила она с легким рычанием, и он едва не улыбнулся.

Он указал на свою голову.

– Извини, память меня подводит, – тут же солгал он.

Он подошел к Эмили, которая стояла у стены, и посмотрел на уродливую льняную скатерть на любимом столе. Яркие цветовые акценты в гостиной, если честно, пугали его до смерти.

Эмили была такой хорошенькой в белой блузке и закатанных до щиколоток джинсах! Глядя на ее босые ступни, Хавьер вспомнил, как Эмили хихикала, когда он их целовал. Воспоминание спровоцировало знакомый гнев по поводу того, что жена предала его и бросила.

Он приблизился к ней, и она вытянула шею, глядя на него снизу вверх, настороженно, округлив глаза. Эмили внимательно следила за ним, когда Хавьер медленно наклонялся к ней все ниже. Она могла увернуться в сторону, но не сделала этого. Теплый запах ее кожи дразнил его, подталкивая к ней и усиливая желание. Когда Хавьер оказался к ней вплотную, она разомкнула губы в легком вздохе, а он повернулся и поцеловал ее в щеку.

Напряженные мышцы живота надавили ему на ребра, и он не сдержал резкий вдох от боли. Гнев Эмили в мгновение ока сменился беспокойством, и она положила руку ему на плечо.

– Ты в порядке? – взволнованно спросила она.

– Да, – сказал Хавьер, отмахиваясь от ее вопроса, несмотря на сильную боль, которая снова и снова накатывала на него, и усталость.

Он никогда не чувствовал себя таким слабым и ненавидел свое нынешнее состояние.

Если бы он подождал хотя бы секунду, то увидел бы сочувствие в голубых глубинах ее глаз, но он этого не сделал, преодолевая собственный дискомфорт.

Хавьер неуверенно прошел в гостиную, щурясь при виде ярко-розовых картин, которые Эмили принесла в комнату. Он был уверен, что они стоили неприлично дорого, отчасти потому, что у его жены всегда был хороший вкус, даже когда она пыталась доказать обратное. Кроме того, он знал, сколько она потратила за прошедшие три дня.

Он плюхнулся на новый и крайне неудобный диван у дальней стены, впечатленный тем, чего Эмили добилась всего за три дня. Но он был готов заплатить любую сумму, чтобы вернуть свой прежний диван. Твердая холщовая подушка не помогала избавиться от напряжения и боли, которая с каждой секундой усиливалась. Подняв глаза, он уставился на здоровенного белого керамического попугая.

Похоже, в его жену вселился дьявол.

Хавьер быстро вдохнул и опять почувствовал острую боль. Он был готов признать, что солгал, и даже хотел извиниться перед ней за то, что заставил ее приехать сюда. Но после того, что его жена сделала с домом…

Эмили явно объявила ему войну.

Она меняла интерьер их дома, чтобы поиздеваться над Хавьером и заставить его признать, что он лгал. Ну, она зря надеется на легкую победу. Потому что Хавьер Касас никогда не проигрывает, а она очень скоро будет молить его о пощаде.

Эмили приготовила заправку для салата, пытаясь избавиться от ужасного ощущения, что она все сделала неправильно. Хавьер ничего не сказал, никак не отреагировал на изменения в доме. А она так надеялась на попугая!

Может быть, у него действительно амнезия?

Она заметила, как он пытался скрыть боль.

Она видела, как он страдает. Он всегда скрывал любые признаки своей слабости. В начале их отношений ее привлекал его стоицизм, но в конце концов он начал ее бесить. Врач отправил ей по электронной почте список лекарств и доз, которые потребуются Хавьеру следующие две недели. Потом ему придется прийти на осмотр. Она сдержала смешок. Прямо сейчас ей самой не помешает выпить таблетки от головной боли.

Эмили погрызла ноготь на большом пальце правой руки, не обращая внимания на пиршество, которое она приготовила к ужину. На самом деле она заранее приготовила Хавьеру еду, которую он больше всего ненавидел, пока они были вместе. Но она выбросила ее в мусорное ведро после того, как он поцеловал ее в щеку. Ее сердце колотилось как сумасшедшее, словно Хавьер по-прежнему стоял рядом с ней, а его взгляд обжигал ее душу.

Проводя овощечисткой по кабачкам, которые она хотела добавить в любимый салат Хавьера из свежей зелени с фисташками, она задумалась по поводу его потери памяти.

Справится ли она? Сумеет ли притвориться, что не страдала в те часы, дни и даже недели, когда Хавьер не приходил домой? Она была одна в чужой стране, не зная ни языка, ни людей, с которыми могла бы подружиться. Он делал ей подарки – дорогие, безусловно, изысканные, – но среди них не было ничего, что она выбрала бы себе сама.

А когда они были вместе… Ее щеки залил румянец, который не был связан с жарой на кухне. Какое-то время они оба были одержимы страстью. Но Эмили вскоре обнаружила, что этого мало для сохранения брака.

Она доделала салат, посыпала перцы морской солью и вынесла блюда к столу на зелено-белом кафельном патио. Солнце клонилось к темным скалистым хребтам по другую сторону ущелья, а вдалеке виднелось море, сверкающее как драгоценный камень. И хотя нервы Эмили были на пределе, она не сомневалась, что здесь ее настоящий дом.

«В болезни и в здравии…»

Она знала, что обязательно поможет Хавьеру, но на этот раз будет осмотрительнее.

Хавьер наблюдал за своей женой, стоящей во внутреннем дворике, из любимой комнаты, которая была теперь оформлена в ужасающем стиле. Стиснув зубы, он собрался с духом и встал, желая принять обезболивающее, а не ужинать.

Он приготовился к тому, что Эмили состряпает его самое ненавистное блюдо – тушеную солонину. От одной мысли об этом у него скрутило живот. Но аромат, доносившийся из открытых дверей, был аппетитно знакомым, и он с радостью пошел к столу.

– Ты в порядке? – спросил Хавьер.

Эмили повернулась к нему с печальной улыбкой на губах, которая прежде соблазняла его:

– Я собиралась спросить тебя о том же.

Он кивнул:

– Морсилья, салат, перцы Падрон, жареные баклажаны, манчего… Эмили, это настоящий пир!

Усевшись за стол, муж не знал, с чего начать. Словно почувствовав абсолютную силу его голода, жена покачала головой и слегка улыбнулась.

– Приятного аппетита, – сказала она.

Еда была восхитительной. Цитрусовый салат с лимоном, паста из айвы с полутвердым сыром и морской солью и мясистые баклажаны.

– Я думаю, ты приготовила мои любимые блюда, – сказал он.

– Да, – ответила его жена, словно это было очевидно.

Хавьер посмотрел на Эмили. Откинувшись на спинку стула, она держала бокал белого вина в руке, и было в ее глазах то, чего, возможно, он никогда больше не увидит, и от этого разволновался, – ему это не понравилось. Но она, должно быть, неверно поняла его замешательство.

– Так поступают, когда кому-то нездоровится.

– Как именно? – поинтересовался он, окончательно сбитый с толку.

Она нахмурилась:

– Готовят человеку любимую еду.

У Хавьера пересохло во рту. Он кивнул и, подняв глаза, увидел, что она смотрит на него. Он улыбнулся, взял вилкой кусочек баклажана и отправил его в рот.

Нет. Его мать никогда так не делала, когда он был нездоров. Она либо не замечала признаки его болезни, либо топила сына в щедрой и подавляющей заботе, чтобы привлечь внимание к себе, а не к Хавьеру. Он невольно позавидовал тем, кто живет в нормальной обстановке.

– Что готовила тебе твоя мать? – спросил он.

Эмили выдержала его взгляд:

– Солонину из говядины.

Он чуть не подавился едой, потом увидел, как весело сверкнули глаза его жены. Он сглотнул и, скорее по привычке, чем из любопытства, спросил: