– Конечно, были. Это же клуб, – голос получается робким, но стараюсь не опускать глаза.

За несколько мгновений Стёпа заносит ладонь и бьёт меня по лицу. Я прижимаю дрожащую руку к щеке. Из глаз катятся слёзы.

– Шлюха! – Выбегает из квартиры. Громкий хлопок входной двери звенящим эхом распространяется по пространству.

Ноги ослабевают. Я падаю, упёршись руками в пол. Голова кружится. Меня выворачивает. Слёзы льются с новой силой. Вырываются всхлипы…

Мама, женщина пятидесяти пяти лет с тугим пучком из каштановых волос на голове, ставит чай на стол передо мной. Папа, шестидесятилетний седой мужчина с выраженными морщинами на лбу, сидит напротив меня. Родительница садится между нами.

– Дочка, ты не переживай, – папа держит горячую кружку. – Ты молодая, тридцать лет всего. Организм справится.

– Отец прав, – она складывает руки на столе и слегка наклоняется вперёд. – Ты знаешь, мы тебе со всем поможем. У тебя есть Стёпа, он парень хороший. Ты ему рассказала?

– Да.

– Как он отреагировал?

Отпиваю чай. Язык обжигает.

– Он волнуется.

– Конечно, – отец тяжело вздыхает. – Если бы твоя мама сказала, что смертельно больна, я бы с ума сошёл.

Мама берёт меня за руку.

– Всё будет хорошо, Анечка. Всё будет хорошо.

Да, со мной не может случиться ничего плохого. Всё должно быть хорошо.

Стадия II. Гнев

Мне надоела эта длинная церемония.

– Послушайте, – сказал я, – или застрелитесь,

или повесьте пистолет на прежнее место, и

пойдёмте спать.

М.Ю. Лермонтов

Я стою на кухне, согреваясь в лучах утреннего солнца. Зачёркиваю вчерашний день на календаре красным маркером. Сегодня второе июня. До операции осталось восемьдесят четыре дня.

Собираюсь и иду на работу. Я редко хожу пешком. В пространстве витает гипнотизирующий шелест листвы и крыльев голубей. На его фоне другие звуки меркнут.

Мимо меня проходят люди. Вот девушка с ребёнком.

– Мам, купи мне машинку на пульте управления.

Она тянет его за руку.

– Мы опаздываем! Иди быстрее!

Вот мужчина в костюме уткнулся в телефон, а там целующаяся парочка. Все живут своими жизнями и не подозревают, что творится в других.

Подступает тошнота. Во рту неприятный солоноватый привкус. Я успеваю добежать до ближайшей урны.

– Акх… кх…

Из-за головокружения не решаюсь подняться. Одной рукой держусь за урну, второй вытираю губы салфеткой.

За что мне всё это? Что плохого я сделала?…

Аврал на работе не прекращается. Я сижу за письменным столом. Передо мной ноутбук, кружка кофе и кипа бумаг. Отчёты, отчёты, отчёты, отчёты…

Начальник выходит из своего кабинета.

– Анна Александровна, назначьте встречу с нашим инвестором на четверг.

– Хорошо.

– Отчёты готовы?

– Нет, Виктор Юрьевич. Заканчиваю.

– Вы всю неделю их пишите. Сколько ещё времени Вам нужно? В этом месяце без премии. Хорошего дня. – Уходит.

Да плевать мне на твою премию! Она мне не понадобится!

Смешиваются злость, обида и отчаяние. Я не заслуживаю такой ранней смерти. Я всю жизнь старалась всем помочь, ни с нем не ссорилась, делала то, что от меня хотели. И что я получаю взамен?

Руки опускаются. Это… несправедливо. Почему какие-то алкаши, наркоманы, никому ненужные эгоисты живут до глубокой старости, а я должна умереть?…

– Анечка, милая, ты обязательно выздоровеешь.

Мы сидим в гостиной на диване. Мама кладёт руку на моё колено и поглаживает. Меня это действие начинает раздражать.

– Мы можем говорить о чём-нибудь, кроме моей болезни?

– Конечно-конечно. Когда Стёпа собирается делать тебе предложение?

– Мы пока не планируем расписываться. – Отворачиваюсь к окну.

– Почему? Вы уже пять лет вместе. Пора и о детях подумать.

– Мама, ты издеваешься? Какая свадьба? Какие дети? В «не говорить о раке» входит и «не намекать на него».

– Прости, прости, Анечка. Я совсем не это хотела сказать. Кушать хочешь? Испечь твои любимые пирожки? – Тянет руку к волосам.

Я уклоняюсь от сморщенной ладони и встречаюсь с жалостливым взглядом матери.

– Не нужно мне ничего!

– Аня…

В комнату заходит папа.

– Дорогая, ну правда, что ты пристала к дочке? Она не маленькая.

Мама складывает руки на коленях. Её глаза наполняются слезами. Не могу терпеть эту мерзкую жалость. Я встаю и выбегаю из квартиры.

– Аня! – слышу вслед голос отца.

Прихожу домой совершенно разбитая. Разуваюсь и бреду на кухню. Снимаю пиджак, вешаю его на спинку стула. Он почти сразу падает. Наливаю воду.

Заходит Стёпа, погружённый в телефон.

– Друзья позвали меня посидеть в баре. Пойдёшь со мной.

Стакан с грохотом опускается на стол. Его содержимое расплёскивается.

– То есть мне нельзя, а тебе можно?

– Я мужчина. Даже не начинай. Не порть мне настроение. Собирайся. – Идёт к выходу.

– Нет.

Мгновенно останавливается и поворачивается лицом ко мне.

– Что значит «нет»?

От его взгляда и голоса по коже пробегает холодок, но его недостаточно, чтобы меня успокоить.

– Стёпа, мне плохо. На работе проблемы. Меня постоянно тошнит, голова кружится и болит. Ничего, что я умираю?

– Хватит из себя бедную и несчастную строить. Ничего с тобой не случится. – Отвлекается на телефон.

– Что? – Наклоняюсь вперёд. Глаза покалывает. – Тебя когда-нибудь ставили перед выбором: умереть медленно или побыстрее!?

Отрывается от экрана.

– А что насчёт меня!? О моих чувствах ты подумала!? Достала!

Разворачивается и уходит, хлопнув дверью так, что стеклянные дверцы шкафа в прихожей зазвенели.

Я хватаюсь руками за голову. Дыхание становится прерывистым из-за боли. Мозг сейчас лопнет…

Снежана: Девочки, собираемся сегодня у меня. С меня еда и вино.

Марина: Что за повод?

Снежана: Я лечу на Мальдивы с новым папиком.

Инга: Ого!

Снежана: Жду всех в шесть. Не опаздывать.

Блокирую телефон и бросаю его на кровать, откинувшись на подушку. В тонкую полоску между не до конца закрытыми шторами проникает белый свет. Стёпы нет уже два дня. Я даже не подумала о его чувствах. Эгоистка. Ему сейчас, наверное, больно. Какая же я дура.

Щелчок закрывающейся двери вытаскивает из пучины самобичевания. Я вскакиваю с кровати и бегу в прихожую. Застаю там разувающегося Стёпу.

– Где ты был?

Он молчит. Снимает куртку.

– Любимый, прости меня. Я была не права.

Подходит ко мне и кладёт руки на талию. Перегар бьёт в нос.

– Ты меня сильно обидела, малышка, – проводит пальцами по моим волосам. – Придётся извиниться по-другому.

Прижимает ладони к ягодицам. Грубо сжимает их, целует шею. Упираюсь руками в его грудь, но сразу опускаю их. Я действительно виновата.

Хорошо, что он вернулся.

На столике сет роллов и вино. Вокруг него стоят диван, на котором сидим я и Инга, и два кресла с Мариной и Снежаной.

Собравшая нас открывает бутылку красного сухого.

– За меня!

Поднимаем наполненные бокалы, чокаемся. Я выпиваю половину и медленно кручу сосуд в руке, наблюдая за игрой света на поверхности жидкости. После всех этих переживаний чувствую себя опустошённой.

– Думайте, что вам привезти. Мы уезжаем уже через два дня, – подруга всё время улыбается.

– Как вы познакомились? – Инга берёт ролл палочками.

– О, это было, как в кино!…

Они продолжают радоваться жизни, а мне осталось восемьдесят два дня. Злость и зависть расшатывают рассудок. Веселятся они.

На языке появляется солоноватый привкус. Рвота чувствуется в горле. Я ставлю бокал на стол. Он, покачнувшись, падает. Красная жидкость стекает на ковёр. Я бегу в туалет и склоняюсь над унитазом, падая на колени.