– Как вы заботитесь о своих сокровищах? Вы портите ее красоту на этом палящем солнце. – Он достал свой кошелек. – Назови цену. Я плачу.

Когда мужчина начал что-то бормотать про аукцион, он стал проявлять нетерпение.

– Назови цену, говорю тебе, чтобы я мог забрать свое имущество с этого зноя до того, как оно будет вконец испорчено.

Он наполнил их ладони серебром и золотом – я и не подозревала, что на свете существует столько золота и серебра. И это была моя цена. Такой ценной я оказалась. Потом он стал отдавать приказы. Какой-то мужчина взбежал на возвышение и перерезал веревки. Я упала на колени. Красивый мужчина протянул мне кувшин с холодной водой. Я была не в состоянии поднести его к губам, и он сам держал его у моего рта, пока я пила. Потом сам унес меня на руках прочь с рынка. В тень. В конюшню.

Там он позволил мне отдохнуть и напиться воды, кто-то принес мазь для моей обгоревшей кожи. На следующий день он пришел и посмотрел на меня.

– Ну вот, уже гораздо лучше. Теперь я должен проверить, верно ли поступил, столько заплатив за тебя.

Все закончилось очень быстро. Он остался доволен.

– Женщина, которая знает свое место, не сопротивляется и не молчит с отвращением на лице. К тому же самая красивая женщина, какую я видел. Ты станешь сенсацией в Ареко. Да, могу сказать, что я сделал хорошее вложение. Я с удовольствием дал бы тебе помыться, но мы должны поскорее уезжать. Я провернул несколько сделок, после которых оставаться здесь было бы неразумно.

– Да, мой господин, – ответила я.

Я, Гараи из народа кочевников, назвала его так. У нас нет правителей. Мы подчиняемся только самой земле и ее призывам. Поэтому мы постоянно кочуем, воздаем честь святым местам и стараемся держаться подальше от оседлых. Тех, кто придумал дома и монеты, господ и законы. Человеческие законы на нас не распространяются. Силовые линии земли, ее кровеносные сосуды, направляют нас в наших скитаниях. Земля дарит нам пропитание и защиту, в которой мы нуждаемся. Свою историю мы несем с собой в мифах и преданиях. Наши мудрецы заботятся о нашем духе и теле, ведут нас вперед во время песчаной бури. Но теперь у меня появилось новое «я». И это мое новое «я», новая Гараи имела господина, которому кланялась и подчинялась во всем.

В тот же день мы покинули Харреру. Я сидела в конце каравана на осле с поклажей вместе с другими покупками моего хозяина. Он дал мне шаль и накидку, защищающую от солнца, у меня было предостаточно воды, меня кормили утром и когда мы останавливались на ночлег. Я спала со своим господином в его шатре. Он не связывал меня – да и куда бы я могла сбежать в бескрайней пустыне? Я умерла бы еще до того, как скрылась из виду.

Каждую ночь мой господин проводил со мной. Однако я понимала – мое прежнее «я» надо спрятать в самый отдаленный уголок моей души. То, какой я была, больше не должно выйти наружу. Ибо хотя мой господин обращался со мной хорошо, и чем сговорчивей я была, тем лучше, вся правда о нем была мне известна. Я видела ее в глазах тех мужчин, которые похитили меня и моих сестер в ту ночь. Видела ее в глазах мужчин, продавших меня за серебро и золото. Для них я была вещью. Существом, не имеющим чувств и собственных потребностей. Существом, которого можно бояться, на котором можно нажиться или использовать по своей прихоти. Как только я начну доставлять им неудобства, они отделаются от меня. А я хочу жить, этого хочет прежняя Гараи. Она мечтает снова увидеть пустыню Мейрем, услышать пение своей матери в сумерках, держать в руках ладони своих сестер. Новая Гараи не верит, что это возможно. Но прежняя Гараи отказывается сдаваться.

Теперь мы в Ареко. Это столица страны моего господина. Мы приехали вечером, после путешествия, продолжавшегося несколько лунных месяцев. Мне дали возможность искупаться и отвели в маленькую комнатку в доме моего господина. Он рассказал мне, что будет жить здесь временно, пока не построят его новый дворец в Охаддине. Потом он переведет туда весь двор правителя. Но правитель об этом еще не знает. Назавтра мой господин собирается показать меня всем, чтобы все подивились. В мою комнату принесли одежду, незнакомые мне предметы из шелка с яркими вышивками. Гребни, чтобы скрепить ими мои волосы. Кольца на пальцы и браслеты на руки. Красивые вещи, призванные показать всем, насколько я ценна. Здесь они все помешаны на вещах. В клане у нас было только то, что необходимо, что мы можем унести на спине. Ножи, веревки, лекарственные растения, огниво, еда. Может ли кольцо согреть тебя ночью? Можно ли наесться гребнем для волос? Может ли вышитая куртка вылечить гниющую рану?

Из корзин с товарами моего господина я украла бумагу и приспособления для письма. Моя мать знает буквы и умеет писать. Этому она обучила и меня, поскольку готовила меня стать ее преемницей, мудрейшей в клане. Но у меня нечасто были причины упражнять свои умения. Что мне записывать? Все знания матери заключены в ее голове, как семена в семенной коробке. О чем бы я ее ни спросила, она могла извлечь знания из тайников своей памяти и ответить на мои вопросы. Для чего же писать? Она обучила меня этому искусству просто потому, что сама им владела, а ей хотелось, чтобы я научилась всему, что умела она.

И сейчас впервые в жизни у меня появились причины что-то записывать. Дело идет медленно. Моей руке не хватает ловкости, которая дается привычкой. Но я продолжаю бороться. Я нахожусь в чужой стране. Вокруг меня говорят на чужом языке. Кое-что я понимаю. В моем клане мы говорили на сиддхи – одном из языков кочевых народов, но я знаю и множество других языков. Так само собой получается, когда постоянно путешествуешь и встречаешься со множеством людей. Даже не знаю, сколько языков знает мать, – наверняка больше, чем пальцев у нее на руках. Язык, на котором говорят здесь, в Ареко, тот же, который я выучила, когда мы посетили святую гору Омоне. Она находится гораздо дальше к югу, чем мы обычно заходим, а язык, на котором говорили в провинциях вокруг горы, был непохож на все прочие, какие я слышала до того. Мне показалось, что он звучит жестко и сердито, совсем не так, как мягкие певучие наречия возвышенностей. Здесь, в Ареко, говорят на диалекте – произношение немного иное, но многие слова те же. Я очень этому рада. Это сильно облегчает жизнь новой Гараи. Она мало что может сказать, но от нее этого никто и не ожидает. Достаточно того, что она понимает.

Мне спокойнее оттого, что у меня есть мой язык, на котором я могу писать. Никто не сможет прочесть то, что я написала. Записывая, я поддерживаю свой язык живым. Впрочем, слова на бумаге кажутся мне мертвыми. Словно жизнь вытекает из них, когда я ловлю их кончиком пера. Помимо букв, в языке еще так много всего. Интонация, ритм, тон, паузы – все это я не в состоянии запечатлеть. Или же все это невозможно поймать, не убив? Как ялопона – редкую птицу, живущую как раз на склонах Омоне. Говорят, что его песня может исцелить дух, если он заболел, застрял в скорби или страхе. Ялопон берет свои силы у самой Омоне, и если поймать птицу и унести с горы, то она скоро умрет. Возможно, так же обстоит дело и с душой языка. Не знаю, я никогда раньше не писала так много. Но теперь я должна попытаться – боюсь, иначе я забуду, кто я. И в золотой клетке, в которую меня сейчас посадили, я захирею и умру, как ялопон.

Я пишу по ночам, пряча записи в своей комнате. Все, что есть настоящая я, Гараи с горячей кровью, нужно скрывать и прятать.

Я сладкое мясо саламандры.

Я закат над золотыми камнями Мейрем.

Я песня силы в сумерках.

Я босые ступни на просыпающейся по весне земле.

Я острые листья Языка Богини.

Я красные шрамы на светлой коже.

Сегодня я впервые встретилась с женой моего господина. На меня пришли посмотреть многие, даже сам правитель. У его сыновей были похотливые глаза. Но единственный человек, с которым я встретилась, единственный, кто заговорил со мной, была жена моего господина. Она пришла в мою комнатушку после того, как мой господин показал меня всем. Она высокая и угловатая, в ней совсем нет мягкости и вкрадчивости. Она носит дитя, где-то на полпути, как мне показалось. Выглядит она старой, гораздо старше, чем мой господин. Должно быть, у нее есть какая-то тайна, раз ей удалось женить на себе такого мужчину. Наверное, ее отец был несметно богат.