– Почти год я работал над сценарием, – продолжал он, понизив голос. – Четвертый канал вылетел в трубу. Заинтересовалась Би-би-си, действительно заинтересовалась. Если бы была возможность так переделать сценарий, чтобы его можно было показать Фелисити Кендал, у них потекли бы слюнки. Так, ладно. Все еще нет денег, и ничего не светит впереди. Но я продолжаю работать. В конце концов, как сказал этот человек, это мой ребенок, и вы не дадите вашему ребенку умереть от голода лишь потому, что вы не предпринимаете должных усилий, так ведь? В это время все серии и сам департамент по сериалам засасывается в один конец пылесоса Би-би-си и выбрасывается через другой конец. Кажется, никто из них не знает, стоят ли они на головах или же на ногах. Их сценарии прикрыты, нет больше и Фелисити Кендал. Маккензи приносит нашего обожаемого, но немного постаревшего младенца сюда, в этот центр драмы независимого телевидения. Внезапно моя идея становится чем-то другим, идеей кого-то другого. Даже идеями. Теперь это какая-то гидра со многими головами, пытающаяся бежать одновременно в шести различных направлениях и отчаянно стремящаяся быть всем для всех людей. От того, что я имел в виду в самом начале, почти ничего не осталось.

– Но, – отметил Резник, – это ваша идея. Роберт Делевал откинул назад голову и рассмеялся.

– Подписано, запечатано и доставлено, продано тому, кто больше заплатил. Да, даже писатели должны есть. Ваш ребенок? А вот документы об усыновлении. Конечно, мы воспитаем его правильно. О, нам, может, придется пошлепать его иногда, чтобы слушался. Несколько грубое обращение, но вы же знаете: тот, кто это делает, сам испытывает боль!

Резник осмотрел столовую, надеясь увидеть Дайану Вулф. То, что началось так интересно, перешло в смесь злобы и жалости к себе.

– Вы знаете, что нужно автору для того, чтобы добиться успеха в своем деле? – спросил Делевал.

Резник пожал плечами. Пора было извиниться и уйти.

– Вы знаете?

Делевал теперь почти гремел, и сидевшие за ближними столиками перестали делать безразличный вид и открыто уставились на него.

– Что ему нужно, – Делевал был уже на ногах и повернулся к сидящим в зале, – кроме ножи носорога и постоянно кивающей в знак согласия головы, кроме чрезвычайно длинного языка, который не грубеет по краям?

Он схватил тарелку со стола и поднес ее к лицу.

– Что любой уважающий себя писатель должен уметь делать… – он собрал руной остатки пирога и стал засовывать их в рот, продолжая кричать, – …есть дерьмо и делать вид, что получаешь удовольствие.

После такой тирады Резник чуть не пропустил появление Дайаны Вулф. Она постучала его по плечу пальцем, когда он проходил мимо. Женщина стояла почти в начале очереди, балансируя подносом с тарелкой салата, йогуртом с низким содержанием жиров и банановым вкусом и черным кофе.

– Вы можете съесть это в другом месте?

– Пожалуйста.

Он проследовал за ней через двери, вдоль широкого коридора, вверх на один этаж по лестнице и в маленькую комнату с окнами, выходящими на площадку для парковки машин. В комнате находилось кое-какое оборудование для работы над фильмом, два монитора и двойная стопка видеокассет, которые Резник сдвинул вдоль стола с тем, чтобы Дайана могла поставить свою еду. Он решил, что это ее второй завтрак.

– Пожалуйста, – предложила она, придвинув к нему кофе. – Он черный. Хотите?

– Он ваш.

Она покачала своей прекрасной головой с рыжими волосами.

– Я пью слишком много этой штуки. Мне проще купить его и затем вылить в горшок с цветами, чем пройти спокойно мимо места, где стоит горячий кофе. Тан что, если вы его выпьете, мне не надо будет продолжать убийство домашних растений, которые так предусмотрительно расставила здесь компания.

Резник взглянул на нее.

– Ну, зато она не предоставляет посудин для отвергнутого кофе.

В его взгляде не было удивления по поводу выливаемого в цветы кофе. Она явно интересовала Резника и знала это. Аккуратно, двумя пальцами, большим и указательным, она взяла несколько ростков люцерны и поднесла их к своему рту. Дайана сидела, закинув одну длинную ногу за другую. Ее белый комбинезон был свободен на бедрах и не так широк там, где поверх атласной, цвета электрик, блузки был подвязан нагрудник.

– Я полагаю, что у Роберта был один из его маленьких припадков.

– Это случалось раньше?

– Как по расписанию. У Роберта бывает больше предменструальных периодов, чем у меня и любой дюжины моих подруг вместе взятых. У него просто не бывает кровотечений, только и всего.

– Не так, как у Маккензи.

– А-а, так это не просто визит вежливости!

Желая, чтобы это было именно так, он с сожалением покачал головой.

– Увы. Вы видели, что тогда произошло? Я имею в виду – хорошо видели?

– Сидела около самого ринга.

– Была какая-то провокация?

– Когда ветер дует в правильном направлении, Мак может спровоцировать даже Будду на десять раундов.

– Какой ветер был на этот раз?

– Северо-северо-западный.

– Силой в девять баллов?

– Да уж, не меньше.

– Тогда, выходит, он напрашивался на то, что получил?

– Он постоянно на это напрашивается.

– Вы сделаете подобное заявление, если потребуется?

– Я должна думать о своей зарплате. – Дайана слегка сморщила губы. – Поддерживать свою страсть к дорогой обуви. – На этот раз на ней были кроссовки «Найк» – белые с желтой полосой. Очевидно, другую обувь она держала в стеклянной витрине, закрыв на ключ.

– Я надеюсь, что до этого дело все же не дойдет.

– Вы не выдвинете против него обвинения?

– Еще слишком рано говорить, но…

– Знаете, что главное во всем этом?

– Что же? – Резник поднял кружку с кофе, но пить не стал.

– Мак хочет избавиться от Гарольда.

– Отстранить от работы?

– От работы, студии, сотрудников, всего другого.

– Разве не он нанимал его?

– «Нанять и прогнать – так и надо играть». Гарольд давно в этом бизнесе и должен знать связанный с ним риск. Они заплатят ему все, что положено, дадут ему какие-то обещания, чтобы умаслить. Его имя останется в титрах, он не потеряет права на получение денег от последующих прокатов.

– Каких прокатов?

– Повторных, от продаж за рубеж. Сериалы пользуются спросом, например, у австралийцев.

Резнику нравился ее рот, ее нижняя губа, которая казалась немного припухшей.

Она медленно жевала лист сельдерея.

– Вы всегда так нежно поглядываете на своих свидетелей?

Резник был почти готов сказать что-либо остроумное и приятное, например: только тогда, когда они выглядят, как вы. Но, к счастью, не сказал ничего такого. Вместо этого он слегка покраснел.

– Не хотите? – спросила она, придвигая к нему тарелку.

Резник покачал головой.

– Вы должны. – Она улыбнулась. – Вы действительно должны думать об углеводах.

Прежде чем Резник успел втянуть в себя живот и распрямить спину, их разговор был прерван чьим-то громким криком.

В конце короткого коридора Гарольд Рой прижал к двери Маккензи и засыпал его обвинениями. Большая часть их касалась того, что происходило за дверью, у которой они сцепились.

– Уходите к черту с моего пути и дайте мне посмотреть, что там происходит, – вопил Гарольд.

– То, что там происходит, не ваше дело, Гарольд.

– Черта с два не мое!

– Гарольд…

– Прочь с моей дороги! Вы, куриный помет!

– Гарольд…

Рой схватил Маккензи за плечо и ухитрился развернуть его в сторону так, что смог дотянуться до дверной ручки. Она повернулась, но дверь не открылась.

– Она заперта!

– Конечно. Вы тут бегаете как сумасшедший и еще ждете, что для вас будут распахнуты все двери? Вам вообще не положено даже находиться в этом здании.

– Единственное, что вы без меня можете сделать, это выпускать примитивные, убогие штучки для пятилетних сопляков.

– Гарольд, вы мелочны и мстительны.

– Если уж речь зашла о мстительности…

– Знаю, знаю, – перебил его Маккензи, всем своим видом показывая, что ему все это надоело. – Итак, я сделал сценарий…