– Но смерть Габриэль устраняла препятствие для Марии Медичи, как, впрочем, и для ордена иезуитов.

Катценмайер рассмеялся.

– Нет, это заблуждение. С современной точки зрения это действительно выглядит так, но я уже сказал вам, что в 1599 году брак с Марией Медичи вообще не стоял на повестке дня и не обсуждался. Это очень легко доказать. Но все по порядку.

В дверь постучали, и нам принесли кофе. Когда перед нами поставили дымящиеся чашки, я спросил:

– Но как быть с другими фракциями? Например, с Рони. Габриэль представляла собой проблему не только для итальянцев.

– Да, для Рони Габриэль была воплощением всех зол. В его мемуарах этот мотив звучит весьма отчетливо. Для всех политически светлых умов намерение короля было выше понимания. Но они подчинялись воле Генриха, и именно на том простом основании, что в марте 1599 года против недопустимости этой связи не высказался никто. Как уже было сказано, выбора Медичи в то время не существовало. Франции, вне всякого сомнения, был нужен законный наследник престола. Генрих был обязан жениться. Строгие моралисты протестанты испытывали к Габриэль двойственные чувства, но главным их интересом было видеть на троне французскую и протестантскую, хотя бы в душе, королеву, нежели иноземную католическую принцессу. Кроме того, Габриэль сделала своими друзьями двоих весьма влиятельных протестантских аристократок, а именно госпожу Екатерину, сестру короля, и принцессу Оранскую, которая как вдова убитого в Варфоломеевскую ночь адмирала Колиньи была выше всяких сомнений и подозрений. Если бы они действительно поддержали герцогиню, то победу реформаторской партии можно было считать обеспеченной.

– Но католики в любом случае были против Габриэль?

– Конечно, – ответил он. – На стороне католиков выступали две фракции, так называемые политики, или умеренные, и ультракатолики, или бывшие сторонники Лиги. Обе группы были против этого брака. К тому, что было плюсом в глазах протестантов, католики относились с явным подозрением. Политики, а также люди, подобные Рони, опасались за легальность наследования трона. Фанатики же полагали, что Габриэль будет влиять на короля с тем, чтобы он сделал, помимо нечестивого Нантского эдикта, другие уступки протестантам в вопросах веры. Однако при ближайшем рассмотрении эти возражения оказываются беспредметными и необоснованными. Наследование трона было, по крайней мере юридически, четко урегулировано. Ввиду недействительности обоих браков ab initio [15] дети Габриэль после развода и признания их королем становились законными наследниками короны. Разговоры о спорах за право наследства, которые за годы, прошедшие после обсуждаемых нами событий, сделали этот вопрос действительно спорным, должны в этом смысле считаться законченными. Все дети, рожденные Габриэль от короля, должны были после развода Генриха рассматриваться как законные – как в церковном, так и в гражданском отношении. Это обстоятельство было, впрочем, не очевидно для современников.

Что же касается привилегий для протестантов, то они существовали, быть может, только в фантазиях фанатичных католиков. Факты говорят о противоположном. Генрих ревностно следил за тем, чтобы его бывшие протестантские соратники в обмен на Эдикт позволили бы в своих областях католикам открыто придерживаться их веры. Равно было объявлено обещание Риму, что Франция будет со своей стороны придерживаться предписаний Тридентского собора, которые не соблюдались уже много лет. Ничто в действиях короля не говорило о том, что он склоняется на сторону протестантов или католиков. Напротив. Все его решения имели целью сохранение достигнутого ценой неимоверных жертв мира. Усилия Габриэль имели ту же направленность. Обе главные религиозные партии могли ничего не опасаться с ее стороны. Нет никаких данных о том, что какая-либо из партий после обещания Наварры жениться на Габриэль серьезно попыталась отвратить короля от заключения этого брака. Покушение на жизнь Габриэль со стороны католиков было бы весьма рискованным в политическом отношении шагом.

– Значит, главным подозреваемым остается Фердинанд Медичи? – вставил я свое слово.

– С вашим подозрением вы оказываетесь в хорошей компании, но оно не выдерживает критики. Но хорошо, давайте разработаем эту версию. Ни для кого не было тайной, что Фердинанд Медичи хотел видеть свою племянницу Марию на французском троне. В 1592 году он уже вел по этому поводу переговоры, которые затем были прекращены. Два знаменитых историка – швейцарец Сисмонди и француз Мишле – в прошлом столетии открыто обвинили Фердинанда в убийстве герцогини. Сисмонди вполне логично утверждает, что переговоры относительно женитьбы Генриха Четвертого на Марии Медичи уже шли, и в итоге непреодолимым препятствием этому браку стала Габриэль. Он пишет, что Габриэль умерла в доме одного итальянца, и, кроме того, это был не первый случай, когда Фердинанд убрал препятствие с помощью яда.

– Имеется в виду случай с Бьянкой Капелло?

– Да. Еще одна недоказанная история. Мишле дудит в ту же дуду. Он утверждает, что Великий герцог был информирован наилучшим образом, поскольку речь шла о его собственных интересах. Рони, который, по мнению Мишле, был союзником Габриэль, желал вытеснить итальянцев из французских финансов. Сама Габриэль закрыла племяннице Фердинанда дорогу к трону Франции. Под конец мы получаем и разбойничий пистолет для Бьянки Капелло. Это было не первое убийство, отнесенное на счет Фердинанда, и отравления, оставшиеся нераскрытыми, автоматически приписывались ему же.

Пренебрежение Катценмайера к подобным теориям замечательно отражалось в его жестах. Он снял очки и потер глаза.

– И вы считаете, что все это бессмыслица? – осторожно поинтересовался я.

Он умоляюще развел руки.

– А что я должен думать при таком несоответствии фактов? На первый взгляд кое-что свидетельствует о том, что Фердинанд действительно приложил руку к этому делу. Слишком много против него косвенных улик. Сисмонди и Мишле могли с полной уверенностью высказывать подозрение, что Фердинанд, возможно, является отравителем. Но как увязать это высказывание с другими утверждениями? Габриэль умерла вовсе не в доме того итальянца. Действительно, в доме Дзаметты она ела в последний раз, и из этого каждый волен делать свои выводы. Но чем оправдывается утверждение Мишле о том, что Рони, будущий герцог Сюлли, был союзником герцогини и свел к нулю влияние итальянцев на французские финансы? Хотя Рони действительно реформировал систему налогообложения и избавил доходы французского государства от прямого вмешательства Фердинанда, абсурдно все же говорить о том, что Рони в этом деле опирался на герцогиню. Никто так не ненавидел герцогиню, как Рони. Что же касается сложного финансового положения, то этот вопрос был урегулирован уже весной 1598 года к полному удовлетворению Фердинанда.

Я вопросительно наморщил лоб и тотчас получил объяснение.

– Фердинанд в течение многих лет поддерживал Генриха. Так же как Папа, он придерживался мнения, что только сильная французская корона способна пробить брешь в господстве Габсбургов. С этой целью он никогда не упускал случая натравить Францию и Испанию друг на друга и делал это при первой же возможности. Он тайно поддерживал Наварру огромными военными займами. Как бывший кардинал он имел хорошие связи в Риме и помогал вести переговоры, которые закончились церковным отпущением грехов Генриха. Когда Наварра подошел к Парижу и осадил его, Фердинанд послал ему на помощь четыре тысячи швейцарцев. Позже к ним присоединилась еще тысяча, и Генрих, кроме того, попросил о займе в двадцать тысяч талеров, которые были необходимы ему для продолжения войны, так как его собственные вассалы бросили своего короля на произвол судьбы. Потом последовали другие займы. В обмен Фердинанд требовал проценты и гарантии: два процента в залог соляного налога. Генрих был оскорблен, но вынужденно согласился. Война была важнее. Выбора у него не было.