– Виньяк, мой дорогой, мой лучший друг…
– Я не уеду из Парижа до тех пор, пока не состоится свадьба, и не успокоюсь до тех пор, пока не поговорю с герцогиней. Если она меня не примет, то я постараюсь достучаться до ее слуха с помощью этого письма, а если и это не получится, то я найду какую-нибудь другую возможность.
Баллерини нехотя покачал головой, но Виньяк продолжал:
– Неужели вы не можете понять, что для меня очень важно внести ясность в эту путаницу? Я прошел долгий путь с тех пор, как вы вытащили меня из дома проклятого аптекаря в Ла-Рошели. Я верно служил вам четыре года. Хотя мне часто казалось, что я вот-вот лишусь рассудка, я сидел над вашими разверстыми трупами и рисовал кости и кишки. Тогда я поклялся себе никогда не рисовать отвратительный лик смерти. Я не знаю, чего ищете вы в разрезанных трупах. Вы ищете там основания жизни? У мертвецов? Кто знает, может быть, вы нашли их, так как стали великим целителем ран. Передо мной же во время всех этих ваших экспериментов и исследований зияла пропасть, из которой выглядывала быстротечность, скорбная и страшная смерть, которая ожидает всех нас. Но я буду противиться ей, горькой, скучной, бессмысленной смерти, всей силой своего творчества, которое способно вырвать из ее лап красоту быстротечного мига. Да, я охотно признаю это, я хочу и сам вырваться из потока ничто и из времени, этого великого вора, из хватки которого я хочу сохранить хотя бы частицу своего существа. Если же моим надеждам занять место при здешнем дворе не суждено сбыться, то я хотел бы по меньшей мере узнать, кого я должен за это благодарить. Я должен знать, по чьему заказу писал я этот портрет. Все зависит от этого.
Кровь бросилась в голову Виньяку. Он сел за стол и провел рукой по коротко остриженным волосам. Баллерини понял, что все его слова не имеют для художника никакого значения. Он молча отошел к окну, быстро выглянул на улицу, потому что ему вдруг пришла в голову пусть даже невероятная мысль, что кому-нибудь может вздуматься искать Виньяка или девушку здесь, у него. Он посмотрел на художника, который с закрытыми глазами сидел за столом, погруженный, казалось, в глубокие раздумья. Девушка перевернулась на своем ложе. Баллерини уже заметил, что она проснулась и внимательно на него смотрит. Ее темные глаза неподвижно уставились на врача, что было тому не совсем приятно. Однако, насмотревшись, девушка смежила веки, но это никоим образом не избавило Баллерини от возникшего неприятного ощущения, которое пробудил в нем этот пристальный взгляд. Он перевел взгляд с одного из своих гостей на другого, прислушался к шуму, доносившемуся с улицы, и смирился с тем, что они не слишком сильно желают слушать его советы. В конце концов он пожал плечами и направился к двери. До Белого воскресенья остается еще одна неделя. Виньяку придется ждать. После этого станет ясно, как обстоят тронные дела Франции.
Виньяк увидел герцогиню издали, когда она во вторник приехала в Париж и сошла на берег возле Арсенала. какой-то солдат поддерживал ее, пока она, явно ослабленная, шла по шатким сходням на берег. Отовсюду сбегались любопытные, однако герцогиня, окруженная свитой, сразу же уселась в носилки и скрылась от толпы.
Виньяк последовал за кортежем. Несколько часов Габриэль провела в доме своей сестры, супруги маршала де Балиньи. Потом ее перенесли на Вишневую улицу. У входа в дом Дзаметты капитан гвардии Менвиль помог герцогине выйти из носилок. Хозяин дома, который не рассчитывал, что ему придется принимать такую высокую гостью, отвешивал поклон за поклоном, не забывая при этом шелестящим шепотом отдавать необходимые распоряжения слугам. Виньяк внимательно смотрел на это представление, но с разочарованием понял, что здесь и сейчас не приходится рассчитывать на аудиенцию у герцогини. Но может быть, найдется какой-нибудь способ попасть потом в дом Дзаметты? Он смотрел, как бледная, уставшая женщина, опираясь на руку какого-то дворянина, входит в ворота. Наверное, это и есть тот самый Ла-Варен. Виньяк окинул его оценивающим взглядом, но в этот момент его внимание привлекло другое лицо, вынырнувшее в свите герцогини. За свитой герцога де Монбазона мелькнул Сандрини, который бежал за ней с перекошенной хитрой физиономией. Его сопровождал неизвестный, который что-то говорил, а слуга хмуро смотрел в землю и время от времени согласно кивал головой. Виньяк спрятался за спинами глазеющих зевак. Когда толпа любопытных начала рассасываться, череда придворных уже исчезла за воротами.
Виньяк повернулся, пробежал по Вишневой улице, свернул в узкий безымянный проулок, для которого никто не потрудился подыскать названия. Под шаткой лестницей, которая поднималась над его головой к умопомрачительному лабиринту балконов, он отбросил в сторону запятнанную серую ковровую занавеску и вошел в расположенную за ней суповую кухню. Как было условленно, Валерия ждала его, сидя в углу, хотя Виньяк увидел ее раньше, чем она заметила его и сделала знак, что сейчас сядет рядом с ним. В своей черной одежде девушка почти сливалась с темными закопченными стенами заведения. Виньяк уселся рядом с ней на жесткую деревянную скамью и вкратце рассказал, что ему удалось увидеть. Девушка кивнула и сказала, что во время своих посещений герцогиня занимает трехкомнатные покои в доме Дзаметты над колоннадой, соединяющей главный дом с садом.
Виньяк спросил, нельзя ли попасть из сада в покои. Валерия объяснила ему, что существует лестница, которой никто не пользуется, которую показал ей Андреа, когда они той осенью хотели передать герцогине портрет. Тогда они с Андреа выбрали именно этот путь, для чего поднялись по лестнице, вошли в первую комнату, оставили там письмо и тотчас покинули покои.
Виньяк вздрогнул. Так, значит, картину она тоже не передавала лично. Валерия отрицательно покачала головой. Нет. На это она не решилась. Она виновато уставилась в стол. Виньяк почувствовал, что в нем закипает гнев. Значит, она также не знает, что произошло с картиной дальше? Может быть, ее нашли слуги и отнесли Дзаметте? Валерия снова отрицательно покачала головой. Нет. Герцогиня вскоре прибыла в дом и сразу же заняла отведенные ей покои. Из слуг Дзаметты до прибытия герцогини никто в ее покои не входил, поэтому они с Андреа все так и спланировали. Что же касается слуг герцогини, то, конечно, нельзя исключить того, что кто-то из них мог увидеть картины раньше нее. Ведь если бы герцогиня сама посылала за ним, Виньяком, то она знала бы все его следующие действия.
Дальнейшую последовательность можно было не распутывать. Валерия ни в чем не виновата. Значит, Баллерини прав, и герцогиня никогда в глаза не видела его картину. Домоправительница, эта Эрман, нашла картину и сделала ее орудием своего коварства. Габриэль была в полном неведении относительно того, что откроется в последней, прикрытой чехлом картине. Только благодаря сильной воле короля удар прошел мимо цели.
Несомненно, домоправительница действует не одна, и ее соучастники, не устрашенные неудачей, не оставят своих попыток воспрепятствовать свадьбе герцогини, используя для этого другие средства. Сегодня вторник. До Белого воскресенья остается еще пять дней. Виньяк внезапно ощутил какое-то беспокойство. Почему Габриэль вообще приехала в Париж? Почему она не осталась на Пасху, как каждый год, вместе с королем? И почему ее привезли именно в дом Дзаметты?
Баллерини, которому Виньяк вечером задал этот вопрос, тоже не смог дать удовлетворительного ответа. Насколько он слышал, король во избежание скандала из-за герцогини решил на пасхальные праздники отправить ее подальше от Фонтенбло. Не подобало встречать Пасху во грехе. Виньяк выразил удивление по поводу того, что герцогиню поместили в пользовавшемся дурной славой доме Дзаметты, на что Баллерини возразил, что это единственное в Париже место, где герцогиня чувствует себя уютно и в безопасности, когда одна бывает в Париже. В Лувре она никогда не живет без короля. В доме тетки никого нет, так как мадам де Сурди сейчас в Шартре. Остается только дом Дзаметты, с которым у герцогини связаны только приятные воспоминания.
