Окончив инквизиторский допрос, на котором Банан совершенно искренне и немного горделиво всё о себе выложил на панель их повышенного внимания, Горгона небрежно рассовала всё это по карманам памяти и что было духу погнала подкапотных лошадей. Вдохновившись его коротким, но таким фантастическим рассказом! И переключилась на обсуждение более приземлённых вопросов.

– Ты уже нашла работу? – строго спросила она у Сфены, резко нажав на газ. Вдавливая ту в сиденье.

– Нет ещё, – стала оправдываться Сфена, тут же пристегнувшись. – Чтобы меня приняли на нормальную работу, мне нужно сперва получить диплом. Ведь нас упекли в монастырь Карамелек за полгода до окончания бурситета. А сделать документы задним числом, как ты, денег у моей семьи нет. Поэтому мне придётся доучиваться официально. Только тогда я смогу работать по специальности.

Банан вздохнул, но не облегченно, а с примесью сожаления, словно бы выдохнув из себя затхлость разочарования. Было видно, что он охотно помучился бы ещё на дыбе расспросов Горгоны, растягивающих его удовольствие от общения с ней до приятной ломоты в суставах. Заставляя его честно-честно во всем признаться! Так сильно он собой гордился.

Но включив магнитофон, обе они заголосили дуэтом модные тогда куплеты, пытаясь поразить его в самое сердце своими вокальными данными:

– Ку-у-ра-а-жи-и-и – это наша жи-и-изнь!

– Кура-а-аж…

Давая понять Банану для чего они его, на самом-то деле, пригласили. И кто они, собственного говоря, такие.

Но тогда он этого наивно ещё не замечал и считал (на пальцах своего недалёкого рассудка), что обе эти чудесные ведьмы элементарно надрались зелья и просто дерут горло, как типичные мартовские кошки. Даже не пытаясь его зачаровать. То есть ещё не осознавая это как личный вызов, постепенно ведущий к его полному поражению. Их красотой и слаженностью их дуэта.

Хотя, какой красотой, о чём речь? Ведь Сфена была просто хорошенькая, да и только.

А Горгона – просто шикарна!

Так что ни о какой – усредняющей их вместе – красоте не было и речи. Внутри него.

«Обе они просто-напросто восхитительны!» – наивно восхищался Банан.

«Только и всего!» – спорил с ним Аполлон, не желая сдаваться.

Ведь Банан, сидя в бешено мчащемся по городу ослепительно белом «Марке» Горгоны, неосознанно уже предвосхищал это своё восхищение ими обеими: то вместе, то раздельно. Каждую! Пока они вдохновенно пели, пытаясь вовлечь его в свой кураж. Поражая его ещё и тем, как широко им удавалось открывать при этом свои перепачканные в помаде рты. Как бы обещая ему уже и это в тех куплетах, смысл которых они и преломляли ему сквозь эту его банальную линзу восприятия их вокальной истерии. Втягивая его в свою историю. Их персональных я.

Что потребовало от Аполлона тут же завести на каждую из них, на этих «социальных животных», отдельные учётные карточки. Как бы они ни старались тут перед ним смехшать их в одну потрёпанную колоду всех представительниц прекрасного пола в это сумрачное время «Меча и Орала».

Тем более что меч у Банана, как известно, был, а вот орала не было. И уже давно. Ибо это старинное слово уже давно выбыло из его употребления.

И во весь голос орало теперь с новой силой напомнило их перепачканными в помаде ртами о его любимом оральском море, в котором он ранее так любил купаться: в ласковых волнах волнующих ласк. Когда какая-нибудь раскосая ласка нежно ластилась к нему и хищно показывала свои ослепительно белые зубы. И то и дело игриво его покусывала, делая наслаждение ею ещё более острым. Привнося в это впечатление от её игры свою перчинку.

Ведь наслаждение без боли не так впечатляет, как то неопределённое ощущение, когда ты и сам не знаешь, то ли она сделает тебе безумно приятно, то, вдруг, больно, слегка куснёт тебя, то снова заставит тебя об этом навсегда забыть и трепетно погрузиться в её глубочайшую нежность. Раз за разом, до самых её глубин. То вновь неожиданно вернёт тебя резцами острого наслаждения к своей реальности! И, улыбнувшись, снова позволит тебе ненадолго о себе и обо всём забыть, покачивая тебя на этих ласковых волнах своей игры в оральское море глубочайшей любви к тебе. Гораздо более откровенной и искренней, чем все те, кто позволял тебе уже без неё хоть как-то на этих волнах искриться её, её ослепительно яркими плазменными бликами экстаза! Закручивая тебя в белоснежные буруны воспоминаний. О её резцах! И если ещё и крича от боли и наслаждения, то – как чайки – в пронзающей душу тоске по былому счастью!

Но, конечно же, как истинный джентльмен, Ганеша сделал вид, что внутри у него совершенно ничего не происходит, предпочтя остаться для них совершенным, то есть – миражом, а не очередным куражом. Который ещё подумает над тем, стоит ли ему уплотняться и врываться в их сонно мурлыкающую реальность – прямо в спальню и таять там у них на глазах. И – на устах.

Короче, повёл себя, как типичный самовлюблённый мармелад. Простите, китайский мандарин. И его отвезли домой.

Расцвела зима, окутав своей сияющей фатой всё своё юное существо.

Недавно откинувшись из монастыря Кармелиток, Сфена была без сапог, что служило ей темой для пустых разговоров. Банан, устав наблюдать за нудизмом её служанки, публично обнажающей и залапывающей его восприятие прекрасного социальными банальностями, решил убить в ней это чудовище. И рассказал об этом Пенфею.

– Я понимаю, что ты от чистого сердца, но сегодня ты дашь ей денег на сапоги, а завтра… Может что-нибудь случится. С этой карамелькой, – усмехнулся тот. – Совершенно случайно. И вы поссоритесь. Деньги – это такая вещь… Там, где в отношения вмешиваются деньги, начинаются неприятности. Причём, самые неожиданные. «Рай в шалаше» не пустая фраза, это модель идеальных отношений.

– Да я ничего ей ещё и не обещал, – оторопел Банан, упав с башни своей мечтательности. И задумчиво потирая башню.

– Никогда не обременяй себя обязательствами, – продолжил Пенфей, видя, что тот охотно его слушает. – Ты никому ни в чём не обязан и ничего не должен. То, что думают другие – это их трудности. Любой из нас рождается свободным, а умирает должником. Собственно, поэтому он и умирает, не успевая выполнять чужие требования. Если кто-то пытается с тебя что-то поиметь, шантажируя твоей обусловленностью или одержимостью общественными институтами, то это только их проблема. А если твоя девушка чем-то недовольна и пытается нанести тебе вред, то – с точки зрения чистой логики – она для тебя не более, чем навязчивая вредная привычка, которую нужно тут же бросить.

– Пока она не загнала тебя в могилу?

– Пообещать всегда можно. Выполнять – по обстоятельствам. Более того, если ты хочешь, чтобы твоя девушка хорошо к тебе относилась, нужно наобещать ей золотые горы! Чтобы она почувствовала зависимость от тебя, и, через это, её подсознание запустило процесс идеализации твоей персоны.

– И она будет верить?

– Конечно! Ведь любая вера основана на желании приобрести что-либо для себя без каких-либо конкретных усилий с твоей стороны. Которые девушки готовы ждать тем дольше и исступленнее верить в чудо, чем меньше личных усилий они готовы вкладывать в их самостоятельное приобретение.

– Прекрасно понимая, что быстро только кошки родятся.

– Вера есть вера. И она всегда есть результат твоего невежества, помноженного на твою лень.

– И чем она ленивее, тем сильнее в ней жажда найти того, кто будет чуть ли не против её воли толкать её к её же счастью?

– Поэтому никогда не устанавливай точные сроки. Говори, «по обстоятельствам». Что желаемое ею есть у твоего хорошего знакомого, который с радостью окажет тебе услугу. Вначале ты можешь долго его не встречать. А потом он может куда-нибудь уехать или попасть под загруз. И ему будет уже не до тебя. Чтобы выйти из положения, можно делать со своим хорошим знакомым всё, что угодно. Отправить его в другой город, страну, под поезд… Главное – никогда не повторяться.