Филарету от казака не нужно было больше ничего. Все, что хотел разузнать Святейший, он выведал. Владыка позвал Алфимова. Тот зашел в помещение. Ему было достаточно одного взгляда на Кривцова, чтобы определить, что тот полностью обессилел. Пытчик аккуратно взял из рук Филарета свой кафтан. Патриарх с трудом встал с табурета, задумчиво посмотрел на Кривцова и заметил:

– Оклемается, казачок, обязательно оклемается. Богатырь, одной с тобой породы, –Патриарх похлопал пытчика по железным плечам. Алфимов почувствовал, что Святейший доволен его работой. Сделав паузу, Владыка добавил: – Казака оденьте и накормите. Да оденьте по чину человека служилого! До моего особого распоряжения его содержать в застенках Ивана Васильевича Чернышева, с должным вниманием.

Резкий стук в дверь оторвал Патриарха от размышлений над тем, что с ним произошло в ранние утренние часы. Дверь открылась, и на пороге появился Государь – сын Михаил. За ним, в полумраке были едва различимы силуэты князя Ивана Васильевича Чернышева и монаха Иллариона.

Чем был озабочен князь Василий Васильевич Голицын в морозное мартовское утро? Почему он разгневался на конюшего Семена Кольцова? Какие события заставили князя побеспокоиться о безопасности своей семьи и зачем он отправил сестру Наталью к князю Ивану Васильевичу Чернышеву, а сам устремился искать встречи с патриархом Филаретом? Об этом и многом другом читатель узнает, прочитав эту главу.

В легком, без овчинной подкладки сером кафтане Семен Кольцов, конюший князя Василия Васильевича Голицына, выглядел таким же молодым и стройным, как и хозяин. Коренастый, проворный, Семен, недавно перешагнув двадцатипятилетний возраст, ежесекундно совершал какое-то движение – либо растирал одну ладонь о другую, либо пританцовывал, не давая покоя ногам, либо беспрерывно искал какое-то место на затылке или лбу, чтобы его почесать. Но физические движения не шли ни в какое сравнение с изменениями зрачков глаз, гримасами лица и другими только ему присущими жестами.

Главный конюх Голицыных всеми качествами своего характера был похож на беспокойную пчелу, занятую от восхода солнца и до заката полезным делом, мучающуюся, если в непогоду надо было отсиживаться в улье, и с восторгом воспринимающую заботливые руки пасечника, бережно осматривающего творения пчелиной семьи.

Многочисленные телодвижения с детства вошли в привычку, и Семен их уже не замечал и не придавал им какого-то особого значения. Но в общении с людьми такая внешняя беспокойность приносила ему скорее вред, чем пользу. Вступая с ним в разговор, кто бы он ни был, так и не мог понять до конца, когда конюх говорит да, а когда нет, когда он с чем-то согласен, а когда категорически возражает. В отдельные моменты он больше походил на выходца из каких-то далеких земель, с непонятными и странными обычаями общения, нежели на простого тульского мужика, взятого на службу из крестьян.

Кольцов был из того круга крепостных, которые еще совсем недавно числились вольными людьми и не утратили желания и рвения служить. Из своего незамысловатого ремесла он, хотя был молод и недостаточно опытен, немало извлек пользы благодаря прилежности и старательности. Вороные и гнедые жеребцы, любимцы князя, были окружены такой заботой, которую дородная нянька только и проявляет о своих воспитанниках. Кареты, повозки, сани, телеги выглядели как добросовестно вычищенные хозяйкой чугуны и кувшины. В конюшнях он и дворовые поддерживали чистоту и порядок. За такое радение о порученном деле Семен не раз слышал похвалу князя Василия Васильевича, и в душе этот ухватистый трудолюбивый мужик ценил благосклонность и внимание к нему хозяина.

Семен уже несколько минут стоял перед князем с опущенной головой и раздумывал, как ему объяснить происшествие, которое случилось вчера на Китайгородском мосту.

Красавец князь годом был его моложе. Последние шесть лет, после смерти отца, он вел замкнутый образ жизни. Сын знатного боярина стал невольной жертвой заговоров и интриг своего отца – Василия Васильевича Голицына, прославившегося активным участием во всех самых ярких и трагических событиях времен смуты. Этот влиятельный вельможа отрекся от царя Бориса Годунова и присягнул царю Дмитрию Первому (Лжедмитрию I). Позже, распознав обман, Василий Васильевич участвовал в заговоре против Лжедмитрия I, а затем и в заговоре против Василия Шуйского. События тех времен не стерлись из памяти царского окружения и московского боярства. Молодому Голицыну не могли простить того, что отца в смутные времена многие бояре побаивались и по его вине пострадали, завидовали, что старший Голицын был одним из упорных и настойчивых претендентов на русский трон в 1606 и 1610 годах. Особый грех отца усматривался в том, что он стал активным участником «семибоярщины». Московский люд так и не простил его, даже после того, как князь оказался сначала в составе Великого посольства к польскому королю Сигизмунду III, а затем вместе с Филаретом, митрополитом Ростовским невольным пленником у поляков. Ни мучения, ни страдания, ни тяготы во имя сохранения Московского государства москвичами не принимались в оплату старых измен и политических ошибок. С тем князь, боярин и воевода Василий Васильевич Голицын, имевший реальную возможность зачать новую династию – Голицыных в Московском государстве, и умер в 1619 году в польском плену, завещая сыну Василию верой и правдой служить царю и главное, искупить его, немалую вину перед русским народом.

Младшему Голицыну от отца передалась крупная кость, красивое мужское лицо и густые русые волосы. Он, так же как и отец, был открыт в общении, не отводил взгляда от собеседника, очень редко прищуривался, и от этого большие карие глаза превращались в самое драгоценное украшение его лица. Аккуратно подстриженные волосы, борода и усы хотя и делали его лет на пять-семь старше, придавали всему его облику основательность и благородство. В темно-коричневом кафтане, с отделкой из зеленого бархата на воротнике и рукавах, в черных, с синеватым отливом кожаных сапогах, он напоминал вековой дуб в расцвете лет, глубоко вросший в землю и устремленный распустившейся кроной к небесам.

Князь стоял, прижавшись к стене у слегка запотевшего окна, отодвинув правой рукой в сторону вышитую занавеску. Он с любовью и интересом наблюдал, как резвятся его младшие братья и сестры. В свободные от занятий с учителями и воспитателями часы детвору невозможно было удержать в палатах. И в этот раз, девятнадцатилетняя сестра Наталья вместе с многочисленными дворовыми тетками и во главе с властной и строгой матерью- княгиней немало сил потратила, чтобы собрать детей. Теперь они, тепло одетые и укутанные шарфами, не обращая внимания на крепкий мороз и непрекращающуюся метель, без устали карабкались на вершину ледяной горки, и кто стоя, кто сидя, кто лежа неслись по накатанной дорожке вниз, прямо до главных ворот, которые были единственным выходом в город из голицынских палат, чем-то похожих на деревянную крепостцу, состоящую из шести больших двухэтажных теремов, соединенных в периметре закрытыми верандами, опирающимися на мощные дубовые столбы-колонны, с внешней части срубленные один к другому так, что образовывали неприступную стену.

Еще в декабре князь распорядился построить для ребятни из снега крепость и горку. Время от времени эти незатейливые строения подправлялись, и выпавший многократно в январе и феврале снег дал возможность эти сооружения укрепить и увеличить в размерах. Наталья вместе с братьями и сестрами немало воды наносила во двор и вылила на рукотворные крепость и горку, что те, обледенев, в солнечный день выглядели как искусно вырубленные мастером из огромных кусков льда. Солнце и ветер довершили работу мастеров, придав ледяному городку сказочный вид.

Княжна Наталья, несмотря на свое совершеннолетие, не отставала от младших, забавлялась как ребенок, и брат не мог на нее нарадоваться. Хорошее настроение князя не омрачило вчерашнее известие о пропаже его тройки лошадей с коренным жеребцом Хмурым и зимней кареты. Недобрую весть ему принесли сестра Наталья и конюший Семен. Из короткого рассказа сестры Василий узнал, что с утра она вместе со служанкой и в сопровождении конюшего отправилась в торговые ряды, чтобы купить детям сладости да выведать, не привезли ли купцы оскольского вырезуба, которого запеченным с грибами очень любил князь и предпочитал другим благородным видам рыб. Вырезуб был в изобилии и оказался на редкость крупным и жирным. Наталья решила закупить серебряных речных красавцев впрок полную двухведерную корзину. Послав служанку за Семеном, сама направилась за баранками и пряниками. Вскоре, возвратившись к выездным столбам у постоялого двора, княжна увидела бледного и испуганного конюшего, причитающую на всю округу служанку Варвару и чуть поодаль – корзину отборного вырезуба. Ни тройки, ни кареты нигде не было. Расстроенный и обескураженный Семен рассказал княжне, что за те несколько минут, на которые он отлучился по ее приказу, двое незнакомых мужчин отвязали лошадей, сели в карету и скрылись в неизвестном направлении.