Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Не нравится, говорите? Сколько вы за него хотите? Я его куплю.

Я оживилась и хотела уже брякнуть, сколько, и даже выступила вперед, но Корсан уверенным жестом мужа положил мне руку на талию, оттащил назад и, не выпуская из своих рук, сладко сказал:

– Нет, доктор, он не продается, это фамильная реликвия.

– Жаль, очень жаль, все же поразительное дело эта наследственность. Вы, сеньора, как две капли воды похожи на свою прародительницу, сколько веков минуло, и поди ж ты, какое удивительное сходство. И чувствуется рука мастера, я не большой знаток, но чувствовать могу. Это не то, что современные мазилы, у них ничего не поймешь, и трепета сердечного никакого. Да! Чего я к вам зашел, до обеда есть еще время, не желаете в шахматишки сыграть?

– Увы, доктор, не умею, но моя жена играет, и говорят, неплохо.

– О, душевно рад такому очаровательному партнеру.

Корсан небрежно поцеловал меня в щеку и, легонько подтолкнув, сказал:

– Иди, дорогая, не ударь в грязь лицом.

И что поделаешь? Пришлось идти. У двери только и оглянулась, он смотрел нам вслед, ехидно улыбался и ставил портрет на старое место.

Но шахматами дело не окончилось. На все эти четыре дня я попала к Корсану в полную кабалу. Он как-то так устроил, что мне ни от чего нельзя было отказаться: я как его жена должна была не только заботиться о докторе, о его удобствах, столе, развлечениях (одних только партий было сыграно штук десять, не считая множества выслушанных мною докторских монологов на разные житейские темы и глубокомысленных рассуждений о временах и нравах), но также сносить выходки Корсана: он блестяще разыгрывал роль любящего мужа, ему бы на сцену аплодисменты сшибать: бывало, подойдет утром, небрежно поцелует в щеку и обязательно подставит свою, чтобы и я его так же поприветствовала, а отказаться невозможно – доктор-то смотрит, потом спеленает меня своими ручищами, при этом щека его обязательно прижмется к моей, а я стою и мило улыбаюсь, жду, пока они с доктором не наговорятся. Или вот еще, стоит мне только сесть в кресло, как он тут как тут, чтобы стащить меня с него, сесть самому и усадить меня к себе на колени, а уйти нельзя, потому что это только кажется, что его рука расслаблена и лежит просто так, я пробовала, ее нельзя было шевельнуть. И я перестала садиться в кресла, старалась на диван попасть.

Все мои возмущения он отметал одним доводом: я сама виновата, никто не заставлял меня выскакивать им навстречу, так что придется потерпеть, милая леди. Я и терпела, и не могла дождаться, когда же выглянет солнце.

И дождалась!

– Ну что же, до свидания, молодые люди. Надеюсь еще раз увидеться с вами. Мне было очень приятно в вашем доме, потому что в нем наряду с красотою и мужеством поселилась любовь. Да, молодые люди, это редкое чувство горит в ваших сердцах, и я желаю, чтобы оно согревало вас всю жизнь!

Он махнул нам шляпой, шофер закрыл за ним дверцу.

Мы стояли и махали ему, пока машина не скрылась из виду. И тотчас рука Корсана отпустила мою талию, он ушел к себе и не оглянулся. А я стояла в полной растерянности и замешательстве, не зная, что мне делать. Я совсем не хотела идти к нему и высказывать, что я о нем думаю и что накипело у меня на душе, это теперь было дурно, пустяки и неправда.

Я ушла в мастерскую и не вышла ни к обеду, ни к ужину, и он за мной не прислал и сам не пришел. А пришел вместо него Энтони той же ночью.

ГЛАВА 38. СТРАШНОЕ ИЗВЕСТИЕ

Я проснулась оттого, что кто-то целовал мое лицо.

– Энтони?! Это ты?! – я не могла поверить своим глазам. Он кивнул, он, кажется, не мог говорить от волнения, но потом его вдруг как прорвало, он жарко, горячечно зашептал:

– Лиз, ты живая! Это такое счастье! Боже мой! Такое счастье! Я тебя нашел! Я! И никто другой! Я пришел за тобой, я освобожу тебя!

– Но как ты прошел?

– Я оглушил его парня, там никого нет, путь свободен, нам никто не помешает, я убью всякого, кто попробует это сделать, идем, родная!

– Нет, я не могу пойти с тобой, он убьет Стива.

– Стив погиб три месяца назад, его самолет разбился.

– Нет, не может быть! Ты врешь!

– Это правда!

– Поклянись!

– Клянусь жизнью нашего ребенка! Идем, Лиз, у тебя есть сын, и он ждет тебя, ты ему нужна, очень нужна.

Я была раздавлена, я ничего не чувствовала, как кукла, у меня даже слез не было. Я немного пришла в себя, лишь когда Энтони встряхнул меня за плечи как следует.

– Ну что ты, детка, одевайся, нам надо спешить, – он повторил это несколько раз, раздельно, как глухонемой, бросил мне платье, и я натянула его, он подвел меня к окну, осторожно выглянул (никого не было), бесшумно и ловко спустился вниз и поймал меня. Пригибаясь и оглядываясь, мы миновали двор и побежали по боковой аллее. Нас никто не остановил до самой машины. Она завелась сразу, и мы поехали, вернее, понеслись с бешеной скоростью, но за нами не было никакой погони, ни одного огонька.

По дороге Энтони рассказал, что узнал обо мне несколько дней назад, ему позвонил какой-то человек и попросил встречи; на ней он сообщил, что видел меня и даже сфотографировал, но пленку у него отобрали. В том, что это была я, он уверен, поскольку снимал меня когда-то для светской хроники. Он и Корсана узнал. Энтони добавил, что приехал бы раньше, если бы не тайфун, но теперь все позади, и этого Корсана он сотрет в порошок.

– Нет, ты его не тронешь!

– Но он тебя украл и держал силой, я все знаю, я заставил заговорить его охранника. Я его убью за это!

– Нет, если ты не скажешь, что не причинишь ему зла, то я с тобой никуда не поеду!

Он хотел возразить, но, увидев мою отчаянную решимость, согласился.

– Ладно, Лиз, пусть будет по-твоему.

– Энтони, ты меня сейчас не трогай и ничего не спрашивай, и не говори, – сказала я, опережая лавину вопросов, готовую сорваться с его уст, потому что сейчас это было нестерпимо.

Я сидела и старалась ни о чем не думать, не разрешала себе; я смотрела на серую ленту шоссе, мелькание придорожных знаков, деревьев, полосатых столбов, и их навязчивая монотонная завеса не давала прорваться ко мне страшному известию и совсем убить меня. Доехали мы благополучно, и нам никто не помешал сесть на самолет Энтони.

Во Фриско была ночь, и он меня привез к себе и не спрашивал; там был Майк. Он спал, когда мы вошли к нему, и, глядя на него, я вдруг поняла, что меня не было очень долго, потому что он здорово вырос, и вырос без меня, и вообще…

Вот тогда я и заплакала. Энтони прижал меня к себе и увел. Я плакала, а он говорил, всякие утешительные вещи, которые я слушала и не слышала. Я не хотела, чтобы он уходил, я боялась остаться одна со своим несчастьем. Потом он сказал, что очень поздно, я должна отдохнуть, отвел в спальню и ушел.

Энтони еще спал, когда я открыла глаза, крепко и спокойно в двух составленных креслах. Я закрыла глаза и опять уснула. Весь последующий месяц он спал в моей спальне, только кресла заменил ему диван. Он сказал, что не хочет оставлять меня одну, боится, что я опять куда-нибудь пропаду.

Он вообще все время находился со мной безотлучно, но мы почти не разговаривали и никуда не выходили, мы только съездили на могилу Стива на следующий день.

Майк не помнил меня, а я была слишком угрюма и печальна для него, и он отдавал явное предпочтение Энтони, тот в нем души не чаял, и малыш это чувствовал.

Мы обычно уходили на пустынный пляж, они оставляли меня сидеть в старом плетеном кресле, а сами занимались своими делами, им вдвоем было хорошо, они прекрасно понимали друг друга. Я ничего не делала, смотрела на набегающие волны, на птиц, на облака, и мне этого было довольно.

Часто приходила Нэнси, но я с ней почти не говорила, она приходила повидаться с Энтони и Майком, которых любила. Я видела, конечно, что ее распирает любопытство, но не испытывала никакого желания удовлетворить его, и, наверно, это ясно читалось на моем лице, а идти на приступ она не решилась.

46
{"b":"8876","o":1}