Поэтому естественно было предположить, что появление курганных могильников на Хоккайдо вызвано приходом новых племен со своими обычаями и верованиями. Конечно, здесь мог иметь место и медленный процесс постепенной инфильтрации пришлого населения. В истории подобные случаи известны и теоретически могли быть и на Хоккайдо. Предположение это было заманчивым и увлекательным, поскольку обещало интересную и яркую историческую картину.

Именно так на первых этапах исследований и истолковывались находки в Сюэне и Готэнъяме. В японской археологической литературе появилось немало сложных миграционных построений о пришельцах из азиатских степей.

Однако, чтобы уверенно обосновать такую гипотезу и доказать, что источник изменений в образе жизни населения Хоккайдо лежал не внутри, а вне Японских островов, необходимо наличие определенных изменений физического облика аборигенного населения, перемену в его антропологическом типе по сравнению с населением более раннего времени. Таких доказательств в распоряжении японских археологов нет. Они пока не могут уверенно объяснить причины внезапного появления в позднем дзёмоне Северной Японии каменных кругов и курганов. Памятники такого рода по-прежнему остаются во многом непонятными и странными.

Немало и других загадок таят погребения позднего дзёмона острова Хоккайдо. В похоронной обрядности неолитического населения ярко выражены определенные идеи, тесно связанные с понятиями и мировоззрением людей каменного века. В основе ее лежит прежде всего идея о том, что жизнь и смерть неотделимы друг от друга, что земля живых и таинственный мир мертвых тесно связаны между собой, ибо смерть человека означает его рождение в ином мире, откуда неизбежен возврат на землю. Символом такого вечного круговорота, перевоплощения душ умерших сородичей в живых членов рода было Солнце. Люди каменного века наблюдали, как оно ежедневно «умирает» на западе, а затем снова появляется на востоке. По аналогии с конкретным образом Солнца мыслилась и судьба человека. Возможно, исходя именно из такого понятия строились кольцевые каменные ограды и круги, символизирующие тот же солнечный диск.

О сородичах, уходящих в «мир мертвых», древние люди проявляли трогательную заботу. Их снабжали одеждой, пищей, оружием и другой необходимой утварью. Ведь, родившись для новой жизни в «утреннем мире», души умерших во всем этом будут испытывать нужду. Такие представления в развитом каменном веке бытовали почти у всех племен земного шара. Не являлись исключением в этом отношении и племена Хоккайдо. Они тоже заботливо снаряжали своих сородичей «на тот свет», поэтому в могилах так много самых различных вещей. Естественно, что критерий ценностей у неолитических племен был иным, чем у нас. Дороже золота и серебра они ценили изделия из камня, особенно из нефрита, яшмы. Бусы и подвески из этих камней археологи часто находят в погребениях.

Любопытная деталь: в Сюэне рядом с такими украшениями лежали тщательно отполированные странные длинные (до 70 см) и тонкие (диаметр около 4 см) каменные палки или дубинки. Один конец у них искусно оформлен в виде головки фаллоса (рис. 25). Японские археологи называют такие каменные палки «сэкибо». Сэкибо в погребениях культуры дзёмон на Хоккайдо находят довольно часто. В Сюэне было найдено три таких изделия, еще два целых и несколько фрагментов обнаружено в Готэнъяме.

Рис. 25. Каменные палки ««сэкибо».

1 — из Сюэна; 2 — из могильника Касиваги; 3 — резные головки каменных палок.

Незадолго до моего приезда три прекрасных сэкибо японские археологи обнаружили при раскопках курганного могильника Касиваги, расположенного в 30 километрах к югу от Саппоро (рис. 26).

Рис. 26. План курганного могильника Касиваги на острове Хоккайдо.

а — схема расположения находок керамики (1—12), б — типы глиняных сосудов, найденных в погребениях.

Сэкибо, относящиеся к позднему дзёмону, как правило, имеют длину 50–90 сантиметров, а в памятниках среднего дзёмона встречаются и более крупные образца — до 2 и даже 2,5 метра. Эти диковинные каменные изделия привлекают внимание не только своей формой, но и совершенной отделкой.

Назначение сэкибо объясняли по-разному. Одни исследователи видели в этих фаллических изображениях лишь предметы эротических культов, другие связывали их с культом плодородия, с идеей взаимодействия плодородия земли и человека. Чтобы понять, каким целям служили сэкибо, необходимо обратиться к этнографическим материалам.

Этнографами собраны обширные данные о фаллическом культе, широко распространенном в прошлом у земледельческих племен периода расцвета первобытного строя. В основе этого культа лежал один из главных принципов магии: «подобное вызывает подобное». Люди наивно полагали, что реальное или символическое бракосочетание стимулирует воспроизводство растений, и старались таким образом обеспечить успех своей хозяйственной деятельности. У племен Новой Гвинеи, например, существовал обычай, посвященный началу полевых работ. Согласно его ритуалу, перед началом сева муж с женой сочетались на поле. После этого муж фаллообразной палкой-копалкой делал ямки для посадки растений.

Подобные обычаи были распространены и у других племен Юго-Восточной Азии. Нередко эти индивидуальные обряды объединялись в массовые церемонии, в которых участвовала вся община. Причем обряд начинала пожилая пара, а за ней следовали и остальные члены общины.

Этнограф Ж. Кондоминас описал обряд мнонгаров Вьетнама, связанный с возделыванием рисовых полей. При этом обряде посадки риса воспроизводились как акт оплодотворения земли с помощью деревянного шеста-фаллоса^{38}.

Развитые аграрные культы с совершением половых актов в поле отмечались исследователями у народов Ближнего Востока и Кавказа, Средней Азии и Индостана, Африки и Мезоамерики. Пережитки их нашли отражение и в мифологии Древней Греции. Суть всех этих культов одинакова — магическими действиями влиять на производящие силы природы.

Внимательное изучение аграрных церемоний вместе с тем показывает, что корни фаллических обрядов уходят в глубь веков к охотничье-промысловым культам.

В связи с этим небезынтересно вспомнить весенние празднества у индейцев — охотников на бизонов Северной Америки. Во время этих празднеств-игрищ мужчины, переодетые бизонами, использовали искусственные фаллосы для имитации магического оплодотворения самок бизонов. По их представлениям, эти действия способствовали размножению животных.

Такое же значение, должно быть, имели и каменные песты фаллического типа с медвежьими головами, обнаруженные на неолитических поселениях Прибайкалья. Они символизировали активное мужское начало, активное как в охотничьем промысле, так и в воспроизводстве человеческого рода.

Может, и сэкибо Японских островов играли такую же роль?

Есть, однако, и еще одно любопытное объяснение назначения подобных изделий. При внимательном осмотре сэкибо можно заметить, что они не однотипны. У каждого головка украшена оригинальным неповторяющимся резным узором. Создается впечатление, что древний мастер как бы специально подчеркивал своеобразие узора и индивидуальные черты сэкибо.

Невольно на память приходят фелае — «любовные трости» микронезийских племен островов Трук. Резчики по дереву тоже изготовляли их с большим мастерством и тщательно отделывали. По внешнему виду полуметровое фелаи напоминало копье с утолщенным и несколько приостренным верхним концом. Эта утолщенная верхняя часть украшалась знаменитым микронезийским орнаментом. Причем в каждом случае создавался совершенно оригинальный рисунок, по которому, как по визитной карточке, узнавался владелец. Фелаи служили своеобразными инструментами объяснения в любви. В традиционной на островах Трук «любовной игре» инициатива принадлежала мужчинам, они вооружались фелаи. Начиналась игра с прогулки по деревне, во время которой обладатели фелаи демонстрировали свое желание найти избранницу: играли фелаи, размахивали тростью и пр. Но вот избранница найдена, и обладатель фелаи показывает девушке орнамент своей «любовной трости». Независимо от того, нравится ли девушке жених или нет, она внимательно рассматривает рисунок — ведь это знаки владельца фелаи. Добившись благосклонности, счастливчик ждет ночи. Ночью с фелаи в руках он пробирается к хижине избранницы и просовывает сквозь стену, сделанную из пальмовых листьев, свою «любовную трость». Если рисунок на трости тот же, какой девушка видела днем, и ее владелец нравится, она тоже с помощью трости дает ответ. Если фелаи втягивается в хижину, это означает: «Входи и люби меня». Трость может быть втянута лишь наполовину и приподнята, что значит: «Я согласна, но не сейчас. Подожди». Но если в хижину «стучится» не тот мужчина, которого девушка ждет, она выталкивает фелаи наружу, тем самым выражая отказ: «Уходи. Я не приму тебя».