Равновесие, в которое приводят себя возникновение и прехождение, – это прежде всего само становление. Но становление точно так же сходится (gebt zusammen) в спокойное единство.

Спокойный – Гегель имеет в виду прежде всего физический смысл «покоящийся, находящийся в равновесии», как мы говорим в физике «тело покоится». Ясно, что этот покой – результат устройства мира, а не только частной сложившейся ситуации. Ниже Гегель говорит о «спокойной простоте», тем самым подчеркивая, что такой покой может и созерцаться, и мыслиться (анализироваться).

Бытие и ничто находятся в становлении лишь как исчезающие; становление же как таковое имеется лишь благодаря их разности. Их исчезание есть поэтому исчезание становления, иначе говоря, исчезание самого исчезания. Становление есть неустойчивое беспокойство, которое оседает, переходя в некоторый спокойный результат.

Это можно было бы выразить и так: становление есть исчезание бытия в ничто и ничто – в бытие, и исчезание бытия и ничто вообще; но в то же время оно основывается на различии последних. Оно, следовательно, противоречит себе внутри самого себя, так как соединяет в себе нечто противоположное себе; но такое соединение разрушает себя.

Этот результат есть исчезновение (Verschwundensein), но не как ничто; в последнем случае он был бы лишь возвратом к одному из уже снятых определений, а не результатом ничто и бытия. Этот результат есть ставшее спокойной простотой единство бытия и ничто. Но спокойная простота есть бытие, однако бытие уже более не для себя, а бытие как определение целого.

Становление как переход в такое единство бытия и ничто, которое дано как сущее или, иначе говоря, имеет вид одностороннего непосредственного единства этих моментов, есть наличное бытие.

Наличное бытие (Dasein) – важный термин всей немецкой философии, в ХХ веке Мартин Хайдеггер положил его в основу своей философии. Буквально оно означает «бытие, которое здесь», бытие, доступное нашему взгляду, бытие, с которым мы сталкиваемся. Но русские выражения подразумевают конфликт и столкновение, тогда как в «наличном бытии» можно раствориться, при этом продолжая созерцать его как факт собственного бытия, как что-то очень важное, самое дорогое. Лучший образ «наличного бытия» – прекрасный город; мы восхищаемся им и одновременно бродим по нему. Этот термин оказался продуктивным для философии, поскольку позволяет описывать всю совокупность окружающей реальности, не прибегая к противопоставлению «субъекта» и «объекта».

а) Наличное бытие вообще

Из становления возникает наличное бытие. Наличное бытие есть простое единство (Einssein) бытия и ничто. Из-за этой простоты оно имеет форму чего-то непосредственного. Его опосредствование, становление, находится позади него; это опосредствование сняло себя, и наличное бытие предстает поэтому как некое первое, из которого исходят. Оно прежде всего в одностороннем определении бытия; другое содержащееся в нем определение, ничто, равным образом проявится в нем как противостоящее первому.

Оно не просто бытие, а наличное бытие; взятое этимологически, Dasein означает бытие в каком-то месте; но представление о пространстве здесь не приложимо. Наличное бытие есть вообще по своему становлению бытие с некоторым небытием, так что это небытие принято в простое единство с бытием. Небытие, принятое в бытие таким образом, что конкретное целое имеет форму бытия, непосредственности, составляет определенность как таковую.

Форма – это слово у Гегеля никогда не означает просто «оформление», вроде нашего «кувшин в форме груши», но всегда означает оживление, придание жизненности, полноценности, как мы говорим «я сегодня в хорошей форме» или как Фома Аквинский называл душу «формой» тела. Поэтому выражение «конкретное целое имеет форму бытия» следует понять не в том смысле, что оно известно нам под видом бытия, а в том, что оно всякий раз сбывается и лишь в этой способности обретает собственную жизнь.

Целое также имеет форму, т. е. определенность бытия, так как и бытие обнаружило себя в становлении только как снятый, отрицательно определенный момент; но таково оно для нас в нашей рефлексии; оно еще не положено в самом себе. Определенность же наличного бытия как таковая есть положенная определенность, на что указывает и термин «наличное бытие». – Следует всегда строго различать между тем, чтo есть для нас, и тем, чтo положено; лишь то, чтo положено в каком-то понятии, входит в рассмотрение, развивающее это понятие, входит в его содержание.

Рефлексия (латинское: отражение) – по Гегелю, это не просто «обращение к себе» или «размышление о самом себе», «переживание за самого себя», как мы обычно говорим в повседневной речи («он сидит и рефлексирует»), но способность заново продумать понятие, которое уже продумано. Например, я споткнулся и решил: «Такова судьба». Это суждение. Я посмотрел, обо что споткнулся, – это созерцание. Я оценил, почему я споткнулся, – это мышление. Наконец, я стал думать, как не споткнуться в следующий раз, – это рефлексия. Внешняя рефлексия – учет всех внешних обстоятельств (к примеру, неровной поверхности пола или особенностей моей обуви), внутренняя рефлексия – учет и внутренних обстоятельств (настроения).

Определенность же, еще не положенная в нем самом, – все равно, касается ли она природы самого понятия или она есть внешнее сравнение, – принадлежит нашей рефлексии; обращая внимание на определенность этого рода, можно лишь уяснить или предварительно наметить путь, который обнаруживается в самом развитии [понятия]. Что целое, единство бытия и ничто, имеет одностороннюю определенность бытия – это внешняя рефлексия.

В отрицании же, в нечто и ином и т. д., это единство дойдет до того, что окажется положенным. – Следовало здесь обратить внимание на это различие; но давать себе отчет обо всем, чтo рефлексия может позволить себе заметить, – излишне; это привело бы к слишком пространному изложению, к предвосхищению того, чтo должно вытекать из самого предмета (Sache). Хотя такого рода рефлексии и могут облегчить обзор целого и тем самым и понимание, однако они невыгодны тем, что выглядят неоправданными утверждениями, основаниями и основами последующего. Не надо поэтому придавать им большее значение, чем то, которое они должны иметь, и надлежит отличать их от того, чтo составляет момент в развитии самого предмета.

Sache – это немецкое слово означает «вещь, дело, обстоятельство, предмет речи» (в силу этого иногда допустим перевод как «предмет»), в отличие от Ding – материальная вещь как экземпляр, «штука», «штучка». Поэтому известный лозунг Гуссерля о возвращении к «самим вещам» нужно понимать не как призыв созерцать отдельные вещи, но в соответствии со значением слова Sache – понимать сами обстоятельства возникновения нашего знания.

Наличное бытие соответствует бытию предшествующей сферы; однако бытие есть неопределенное, поэтому в нем не получается никаких определений. Наличное же бытие есть определенное бытие, конкретное; поэтому в нем сразу же выявляется несколько определений, различенные отношения его моментов.

Сфера – сфера рассмотрения: если в предшествующей части главным предметом было бытие, то здесь – наличное бытие.

Конкретное – Гегель называет этим словом не «повышенно определенное» и тем более не «определенное в своей частности» (как мы говорим «конкретные примеры»), но способное порождать из себя собственные моменты бытия или осмысления. В этом смысле, например, растение абстрактно, так как представляет собой автономно работающий организм со своими законами, а цветок конкретен, так как в нем мы видим и реализацию растения, и будущий плод, и способ существования растения. Иначе говоря, конкретность вещи – способность выделить из себя такие разные аспекты, по которым она будет узнаваема. Истина конкретна потому, что мы ее узнаем в разных ситуациях и не спутаем с ложью.