Не все города и села лежат у железных дорог или у больших рек. Но все равно у каждого из них, даже у самой маленькой деревеньки, есть своя железнодорожная станция или хотя бы крошечный причал — «своеобразный порт в большой мир. Отсюда с замиранием сердца уходишь в первое самостоятельное плавание.

У моей страны детства, Салаватского района Башкирии, такой порт — станция Кропачево, хотя и находится она уже в Челябинской области.

Кропачево — и мой порт, в который я уже не вернулся. Перебираю в памяти имена моих сверстников — они тоже почти все ушли по другим портам. На то были, видимо, какие-то объективные причины. Но однажды я пришел к странному выводу, что всему виной были наши необыкновенные рассветы. Иначе почему многие стали «бродягами»: геолог-нефтяник в Мангышлакской пустыне, инженер-мостостроитель, офицер-пограничник на Камчатке, военный летчик… Таких рассветов я больше не видел нигде. Такой мягкой синевы. Солнца еще нет, но вся долина уже залита студеным и золотистым ликующим светом. На душе томительно и неспокойно. Так и хочется побежать и узнать, что за страна лежит по ту сторону сверкающих зубьев невысоких розовых гор.

И вот через много лет дорога ненадолго привела меня в порт детства. Поезд в Кропачево пришел в полдень. Посреди привокзальной площади, дожидаясь пассажиров, подремывал на солнышке маленький жучок-автобус — большие пока не могут пробиться из-за весенней распутицы.

Таяло по-настоящему только второй день. Дымные поля пестрели — большими лоскутами снега, а северные склоны холмов были еще совсем белыми. Но жаворонки уже ликовали над умирающими снегами, и звон их перекликался со звоном торжествующих ручьев.

Слева мелькнул дорожный указатель: «Деревня Алькино». Самая что ни на есть обыкновенная деревня. Но за ней на взгорье в березовых перелесках, где рассветы особенно томительны и светлы, лежит еще одна маленькая деревенька — Юлаево. Рядом с ней некогда была деревня Тикеево, в которой родился национальный герой башкирского народа, воин и поэт Салават.

Забегая вперед, скажу, что через несколько зим после этой поездки я снова приеду сюда, — специально, чтобы не только повторить тропы своего детства, но и детские тропы Салавата…

Восемнадцатый век был, пожалуй, одним из самых кровавых в истории Башкирии. Еще задолго до Пугачевщины башкирские восстания вспыхивали одно за другим — в 1705–1711 годах, в 1735—1740-х, в 1755 году.

Как правило, все они заканчивались жесточайшими поражениями, у карателей тогда было в моде жечь дотла селения мятежников, шайтан-кудейские башкиры же (были непременными участниками всех вышеперечисленных восстаний. К тому же тогда они еще были полукочевниками, а кочевника не заставишь селиться на пепелище, поэтому теперь, наверно, уже невозможно точно найти то место, где была деревня, на джяйляу которой 16 июня 1752 года родился Салават.

Где-то вот здесь, в этих березовых перелесках, в окрестностях нынешней деревни Юлаево, но где точно? Настоянный на травах ветер слабо ворошил листву и только подчеркивал тишину и светлую задумчивость здешних мест. В вышине бесшумно чертил белую линию сверхзвуковой самолет, напоминал, что сегодня XX век. Со старожилами деревни Юлаево и с нашим вдохновенным проводником, парторгом колхоза имени Салавата, на территории которого находится Юлаево, Тарханом Сагитовичем Загидуллиным мы стояли на поросшем молодым липняком бугре над деревней Муратовкой и слушали рассказ о том, что где-то вот здесь, по преданию, жили далекие предки Салавата.

Салават родился на джяйляу деревни Тикеево, но свои младенческие годы он провел, скорее всего, в отцовском ауле Азналы, впоследствии, видимо, тоже сожженном, а нынешняя деревня Юлаево, переименованная так в честь 200-летия со дня рождения Салавата, жившего в ней уже в годы отрочества, в старину называлась Шиганаево — по имени ее основателя, деда отца Салавата.

Несомненно, что отец Салавата, Юлай Азналин, был для своего времени личностью незаурядной. Об этом свидетельствует и его сложный жизненный путь. Есть некоторые данные для предположений, что задолго до Пугачевщины он участвовал в ряде башкирских восстаний, по крайней мере в восстании 1755 года. Видимо, не без оснований Александр Сергеевич Пушкин в «Истории Пугачева» назвал Юлая «старым мятежником».

Теперь остается только гадать, сумел ли Юлай скрыть свою причастность к прежним восстаниям, то ли по ходатайству администрации края, несомненно, стремящейся привлечь родовую верхушку башкир на свою сторону, был прощен правительством. Военная администрация края, видимо, высоко ценила способности Юлая. Есть сведения, что он принимал участие в Семилетней войне России с Пруссией 1756–1763 годов, командуя кавалерийским отрядом кудейских башкир. Еще тогда прусские солдафоны впервые познакомились со стремительными атаками башкирской конницы.

Любопытно, что в прусском походе в составе команды донских казаков под начальством полковника Денисова принимал участие и будущий «амператор всея Руси» Емельян Иванович Пугачев. Он тоже участвовал во многих сражениях и, как свидетельствуют документы, проявил в них «отличную проворность». Интересно было бы проследить военные пути-дороги Юлая Азналина и Емельяна Пугачева. Может быть, еще тогда они каким-нибудь образом пересекались?

А в 1768 году Юлай участвовал в подавлении восстания польской шляхты — так называемых польских конфедератов. Он командовал отрядом в триста человек и за отвагу был награжден медалью. По возвращении из похода, в этом же году, он был избран старшиной родного Шайтан-Кудейского юрта (волости) Сибирской дороги, а оренбургский губернатор, князь Путятин, назначил его старшиной всей Башкирской команды.

Но ни воинские награды, ни старшинство, видимо, не вскружили голову Юлаю. В душе он оставался все тем же «старым мятежником»: на его глазах пылали башкирские селения, разорялся край.

Любопытно, что Юлай был знаком с некоторыми представителями передовой русской интеллигенции того времени, в том числе с некоторыми крупными учеными. Так, например, он был знаком с известным исследователем Урала, автором «Топографии Оренбургской губернии» П. И. Рычковым, который впоследствии по рекомендации самого Ломоносова был избран академиком.

В семидесятые годы XVIII века в Башкирии работала экспедиция другого известного ученого-естествоиспытателя П. С. Палласа. В сопровождении одного из сыновей П. И. Рычкова, бывшего вместе с Юлаем в военном походе, Паллас посетил Юлая, записал от него легенду о Шайтан-Кудейском роде. Очевидно, вместе с Юлаем, а возможно, и с одним из его сыновей, он побывал на горе Янган-Тау, которая в те времена была еще так горяча, что стоило бросить на землю бересту, как она сразу же воспламенялась.

Конечно же, личность отца сыграла исключительную роль в воспитании Салавата. В три года, как требовал того обычай, он был посажен отцом в седло, а в пять лет без помощи взрослых мог вскарабкаться на коня сам. Большое значение в его воспитании сыграли скачки на неоседланных лошадях, национальная борьба, стрельба из лука, травля лисиц.

Многим Салават обязан и матери. Она была для своего времени грамотной: читала и писала по-татарски и научила грамоте сына. Она познакомила его с устным народным творчеством. Рассказы и песни ее глубоко запали ему в душу. Если от отца он воспринял мятежную душу воина, то от матери — поэтический дар.

Впечатлительный и нежный, Салават тем не менее с раннего детства отличался физической силой и мужеством. Например, известно, что в четырнадцать лет, вооруженный одним лишь кинжалом, он не побоялся вступить в единоборство с медведем.

С холма, где жили далекие предки Салавата, мы возвращались на «газике» в Юлаево, и неутомимая наша проводница старушка Насиба-эбей Газизова рассказывала: