Тяжелую дубовую дверь украшала кованая ручка, от которой по светлым доскам расползались во все стороны медные стебли ежевики с листьями, цветами и ягодами. Сразу за ней открывался просторный зал с камином, а южную стену заменяло огромное окно, открывавшее вид на сад и даже кусочек реки вдалеке. Эшлин тревожило странное чувство, в носу и горле пощипывало, будто она нанюхалась полынного дыма. Раньше ей не приходилось особенно подмечать, как здесь красиво. Красота окружала ее всегда. О ней не стоило думать. Сейчас, когда дом мог навсегда остаться в прошлом, он становился важнее. Тонкая медная вязь, цветные стекла светильников, теплая краска настенных вышивок шелком, шерстью и лентами, складки занавесей, потолочный можжевеловый венок с белыми звездами бисерных цветов.

– Сегодня к нам прибудут важные гости… – мать, сидевшая в глубине зала, могла бы этого и не говорить. Ее пальцы, старательно сплетающие в паттеран дубовые веточки, сообщали о том, что прибудет старший из рода. Эти маленькие букетики не увянут во время всего торжества, зато каждый гость, подойдя к столу, поймет, где именно ему предстоит сесть. Да и представляться будет удобнее.

Отец Эшлин, Каллен Винодел из семьи Муин, был истинным ши рода Ежевики – «тем, кто благословляет вино и хлеб, дом и сад». Из его рук выходили вещи, наделенные красотой и силой, – светильники, навевающие цветные добрые сны, поющие чаши, ларцы, открывающиеся лишь хозяину, ключи, прилетающие в руку. Он никогда не повышал голос, был мягок с детьми, ласков со зверями и птицами, никогда не ел мяса. А еще на все праздники ши именно он творил вино и умел создать вино радости, вино светлой печали, вино поэзии и вино памяти.

Это светлая ипостась Ежевики. Каллен Винодел воплощал ее в себе. Темная ипостась – дурман, изворотливость, коварство. Каллен радовался, что ни он, ни дети не знали искуса темной стороной, и не верил в мрачное предсказание над маленькой Эшлин. Судьбознатцы ошибаются тоже.

Такие, как Каллен, чаще всего выбирали невесту в семье Куэрт, Яблони, рода Боярышника. Улыбчивые красавицы, славящиеся почти белым золотом волос и здоровой полнотелостью, мастерицы яблочного сидра, умели исцелять больных и раненых и лечить раны самой земли. Или в семье Ур, Вереска, рода Вяза, рождавшей хрупких стремительных танцовщиц, голубоглазых, с бубенцами в иссиня-черных косах, на запястьях и щиколотках, смешливых и отважных хранительниц тайн меда, пчел и пустошей. Но нет. Он полюбил ту, что полюбил. Высокую, строгую и гордую Ройсин, дочь семьи Ньин, Ясеня, из рода Березы, дочь филида – говорителя закона и повелителя гейсов. Филиды ши чаще всего происходили из семьи Ньин.

Ройсин была безупречна. С ее прямой спиной, гладкой прической цвета теплой древесины, запахом розовой воды, которой она умывалась и ополаскивала волосы и которую готовила сама. Она редко смеялась, редко выходила из себя, редко, но тепло и заслуженно хвалила детей, ничего не забывала и считала страх дурной привычкой.

Были ли родители счастливы? Вино отцу удавалось всегда. Паттераны матери – тоже. Они не говорили о счастье. Они творили мир вокруг, и этот мир был красивым, теплым и счастливым.

В составе паттерана нельзя ошибиться – иначе крупное оскорбление придется заглаживать годами. Основа его должна соответствовать положению гостя, оплетка – вежливости принимающей стороны. Можно добавить что-то свое, не от семьи, от себя, но это чуть излишняя искренность – выражение личного отношения.

Легенды ши полнились сюжетами о паттеранах. О том, как предупредил героя о коварном враге спрятанный среди торжественного мирта аконит – «опасность», как расстроил свадьбу развернутый вниз фиалковый – «отвергнутая любовь» – букетик в венке из омелы. А был бы развернут вверх – ничего бы не случилось, «отданная и разделенная любовь».

Эшлин наблюдала, как легкий вьюнок оплетает дубовые листья, подчиняясь почти незаметным движениям пальцев. Мать выждала немного и продолжила:

– Я понимаю, что клятвы надо блюсти. Но старейшины не зря говорят, что есть случаи, когда разрешены послабления, если клятва приносит страдания твоей семье. Достань свой Кристалл, девочка. Я разрешаю.

Эшлин вздрогнула, когда мать, отложив готовый паттеран на льняную скатерть, провела пальцем по черной обсидиановой шкатулке, стоявшей неподалеку, на возвышении. В такие на время клали Кристаллы тяжело провинившихся ши – обсидиан полностью перекрывал связь между Кристаллом и его хозяином. Ши мог сделать это и сам, добровольно беря наказание за известный ему проступок. Именно этот обычай помог Эшлин скрыть, что Кристалла у нее больше нет. Родители легко поверили, что упрямая и гордая дочь решила сама себя наказать за что-то, о чем не хочет рассказывать.

Ненависть к необходимости врать помогала врать уверенно.

– Нет. Это трусость, – нахмурилась Эшлин, сжимая кулаки. – Если ты дал клятву чего-то не делать, ты не сделаешь этого и перед лицом смерти. Иначе к чему такие обеты?

– Есть важное для твоего клана, девочка, – мать подхватила две незабудки, веточку березы и стебель наперстянки, раздумывая, каким образом будет лучше их соединить.

– Я справлюсь так, – легко выглядеть решительной, но сложно быть ею, когда внутри все сжимается, а слова, которые ты повторяешь, сливаются в одно, будто заклинание – мама, неоткрывайнеоткрывайнеоткрывай…

Откроет – и увидит, что Кристалла нет. И что тогда?

– Это опасно не только для тебя, но и для Мэдью, – голос матери стал звонче, наперстянка под ее руками хрустнула, теряя несколько цветков в нижней части.

– Скажешь, что я не удержу Кристалл те мгновения, которые полагаются?

Эшлин шагнула ближе к напольному подсвечнику и провела над ним несколько раз рукой, рассекая пламя. На светлой коже проступили алые полосы. Такие же бывают от холодного железа – огонь жжет ши слабее, железо сильнее.

– Эшлин! – мать уронила недовязанный букетик, и веточки разлетелись по полу. – Перестань же!

– Не сомневайся во мне, мама. Хватит тех сомнений, которыми я сама себя связываю!

Ройсин поджала губы и принялась собирать с пола ветки. Пожалуй, теперь она будет молчать до самой церемонии – чтобы не поссориться сильнее и подчеркнуть свое недовольство упрямством дочери. Одиночество жгло в носу и наливалось комом в горле. Оно пахло сырым ветром в скалах.

Маленькая ложь тянет за собой еще одну и еще. Хотелось просить прощения. Обнять маму – скупая на объятия сама, Ройсин никогда не отталкивала близких. Но никто не должен знать, что в обсидиановой шкатулке пусто.

Кристалла Души Эшлин из семьи Муин рода Ежевики нет в этом мире.

Один дурной человек взял и сделал из него игрушку. И теперь девушка-ши хуже ребенка. Нет, хуже калеки – ребенок вырастает, а Эшлин вернет себе Кристалл или останется такой навсегда. Не владеющей своей магией. Почти лишенной ее. Пустоцветом.

Эшлин не уходила. Она стояла, прислонившись спиной к двери, чувствуя чеканку сквозь тонкую ткань платья. Изгибы цветов и листьев впивались в кожу между лопаток. Мать делала вид, что в зале больше никого нет, и задумчиво вертела в руках ветку рябины. Явно думала, что к ней добавить, наверное, поссорилась с кем-то из будущих гостей.

Паттеран – это всегда трудно. Ты говоришь от лица целого рода, что именно думаешь о госте. Каким он предстает в твоих глазах. Если бы мать не умела скрывать чувства глубоко внутри, Эшлин бы точно сегодня огребла букет чертополохов с терновой веткой в середине. Чем больше колючек, тем лучше.

Обожженная свечой рука ныла, напоминая о том, что только в балладах после ярких сцен сразу наступает пир победителей. В жизни герой еще долго залечивает раны и думает, как его угораздило сделать то, что он сделал. Матери даже не приходит сейчас в голову, что легкий ожог обычным огнем еще не пропал с кожи дочери. Такая безделица для ши.