Пассажир махнул рукой.
– Был. Образцовый порядок фатерланда не вдохновил.
Он рассмеялся:
– Из окна смотришь – красота, порядок. А на улицу выйдешь – везде одни немцы. Слышали такой анекдот?
Денисов расхохотался, а пассажир продолжил:
– Классный город Питер тянет в него всегда, но народ уже чуток другой стал, – глядя в окно, сказал он. – Мне показалось, что приблудных и чёрных больше стало. Хотя это теперь везде так, народ шататься стал по белу свету. Ищет, где поглубже. Одни – сюда, другие туда. Я в Питере несколько раз бывал. Первый раз ещё в 79-м приезжал, перед Олимпиадой. Аккурат к белым ночам поспел. Молодой, ошалел от бессонницы и гуляний по ночному городу – девчонки какие! Другая жизнь была, совсем другая. Интересный вы народ, питерцы. Спросишь улицу, не отмахнутся, остановятся, объяснять начнут, обстоятельно и долго, посоветуют, как быстрей добраться, да путь короче выбрать. Культурный, обходительный народ, только иногда, как Иваны Сусанины, совсем не туда отправят, куда тебе надо. Не со зла, конечно, проявляют кипучую осведомлённость, всем хочется знатоками города выглядеть. И в этот приезд я пару раз напоролся на таких «знатоков», заслали меня совсем не в ту степь. Ну, куда ж ты меня, дружище, посылаешь, если сам не знаешь? После в 87-м заехал в Ленинград. Горбач тогда мозги народу пудрил, с вином боролись, но таксисты ваши ушлые виноводочные магазины на колёсах организовали, проблему разрешили. А в 93-ем приехал – мама дорогая! Улицы будто после бомбёжки, народ дёрганый, в магазинах – тьфу и растереть, бардак расцвёл, мама не горюй. Но экземпляры питерские ещё сохранились, встречал. Помню, шёл по какой-то старой улице, – я такие ваши улочки люблю, где первые этажи в тротуары вросли, – лето, бабулька интеллигентная такая, в шляпке кружевной, как в кино старом, из окна высунулась: «Не могли бы вы, сударь, продать мне три сигареты?» – «Да, что вы такое говорите, мамаша?! – отвечаю, – я вам пачку подарю». – «Ни в коем разе, сударь, – отвечает, – я привыкла за всё сама платить». И мелочь мне протягивает. Жива ли эта сударыня? Пожар в стране большой случился. М-да, сейчас всё по-новому устаканивается, везде как-то одинаково становится. В каком-нибудь Мухосранске, в бывшей котлетной открывают пиццерию «Огни Неаполя», супермаркет занюханный в бывшем советском универсаме, кафе «У Серёжи» или «У Ксюши», развлекательный центр в городской бане непременно. У вас тут шик столичный, хотя с сервисом всё же пока закавыка, кондово, в натуре. Ловчилы работают по схеме, типа, если есть в бумажнике пети-мети – получишь всё, что хочешь, а на деле получаешь только то, что в наличии имеется. Ресторанов азиатских понаоткрывали, а я их жратву на дух не переношу. Бог ты мой, где те ленинградские котлетные? Я женщин люблю за их пушистость, за умение приголубить, но выбирать их я привык сам, а не по каталогу. А тут несколько раз подсовывали журнальчики с тёлками, осчастливить хотели дельцы. А не надо мне лахудр подсовывать. Мне б жену путную найти. Да где ж её, путную, сейчас найдёшь?! Путные и те в путаны подались. Эк, у меня складно вышло!
Говорливый пассажир рассмеялся.
– Ободрали меня в этот раз, как липку. На роже, что ли написано у меня, что человек «оттопыриться» приехал, что не питерский и с деньгами? Но город всё равно хороший. Стоит, и стоять будет – трудно такой город испоганить. Но могут, если по рукам деятелям новым не станут бить. Мы уже приехали?
Денисов остановился на Лиговском проспекте напротив вокзала, повернулся к пассажиру:
– Счастливо доехать, северянин.
– Доедем. Я в Москве ещё собираюсь потолкаться.
– Вы поаккуратней. Здесь у милиции хлебное место, а вы немного навеселе. Могут наши культурные блюстители порядка задержать для осмотра вашего бумажника.
– На них мы всегда благоразумно оставляем лепту в отдельном отсеке лопатника. А как же? Десятину нужно отдавать, понимаш, если родное государство, понимаш, не хочет родной милиции прибавлять зарплату, то сознательные граждане р-р-рыссияне, понимаш, просто обязаны разрешать эту проблему, – сказал пассажир, замечательно имитируя говор президента Ельцина, добавив в конце:
– А всем питерцам низкий поклон и хорошего Нового Года, надеюсь и в новом веке к вам приехать ещё раз.
– Приезжайте, пожалуйста, – с удовольствием пожал крепкую руку пассажира Денисов и, не удержавшись, спросил:
– Питер мы любим. А что Москва?
«…Москва златоглавая, звон колоколов, Царь пушка державная, аромат пирогов», – пропел хрипловато пассажир и на мгновенье задумался перед ответом.
– Ну, этого в Москве давно нет, пирогами давно не пахнет, – на «Макдональдсы» с гамбургерами переходит первопрестольная. Торгует Москва. Вся торгашня там, пыжится столица, чванится, Парижем стать хочет. После Питера я всегда в Москву заезжаю на пару дней и по-свежим впечатлениям сравниваю две столицы. Лица разные у них… что-то азиатское в Москве. А мы кто? Мы азиаты и есть. А Москва сейчас … как бы это сказать… она вроде и столица, но столица сама по себе. Нет, не так: она столица самой себя. Запутался. Столица тех, кто там дела ворочает, короче. А москвичей тех, что мне любы были, куда-то подвинули. Она будто оккупирована какими-то другими людьми, их и москвичами-то трудно назвать. Да и город успели испоганить избушками на курьих ножках и рекламой беспонтовой. Ну, так мне в прошлом году показалось. Да это ладно, всякое с Москвой случалось, горела сколько раз, прорвётся и в этот раз. Слушай, друг, что-то мне с тобой расставаться не хочется. У меня до поезда часа два ещё. Давай, поставим твою кобылу в стойло, посидим в кабаке, поговорим за жизнь. Давай, а?
– Не могу, дружище, спасибо. Мне работать нужно.
– Брось! Это я понимаю, сам всю жизнь впахиваю, да работа не волк. Я заплачу за простой. В накладе не будешь.
– Не могу, честное слово, не могу.
– Жаль, ну, тогда прощай, с наступающим тебя. Однако, глядишь, и доживём до двадцать первого века. Как думаешь, доживём?
– Обязаны.
– Вот это правильно. Ладно, тогда я поехал домой встречать Новый год, – он рассмеялся чему-то своему.
Из машины он вышел твёрдой походкой. На зебре ловко поддержал под локоть поскользнувшуюся женщину, что-то ей сказал, близко наклонившись к её уху, она рассмеялась. Они пошли рядом. Он что-то ей быстро говорил, женщина улыбалась. С улыбкой провожая его взглядом, Денисов, трогаясь, проговорил:
–Жив народ. Такой мужик и в окопе унывать не будет.
Он объехал квартал и у Московского вокзала остановился рядом с седобородым стариком. У его ног стояли два больших чемодана, рюкзак и здоровенная сумка, перевязанная верёвками. Лицо старика покраснело от мороза, он был в видавшем виды тулупчике, обтрёпанная кроличья шапка скособочилась на голове. Денисов внутренне благодушно улыбнулся возникшей ассоциации с обликом некрасовского деда Мазая. Перегнувшись, он открыл правую дверь.
– Куда вам дедушка?
– Мне, сынок, на улицу Демьяна Бедного. Ты только вперёд говори, сколько запросишь, я тебе не олигарх Березовский, – произнёс старик простужено.
– Садитесь, дедушка, разберёмся. Я тоже не Чубайс и не Рокфеллер. Не обдеру шкуру – жив останешься.
– Э, нет, – протянул старик, почёсывая затылок, – так дело не пойдёт. Сяду, а после выгружаться придётся. Ты говори, сколько платить и дело с концом.
Денисов рассмеялся.
– За сотню больно будет?
– За сотню не очень больно, хотя для меня и сотня деньги, – обрадовался старик. – Ты только подсоби мне погрузиться.
Денисов уложил неподъёмные чемоданы деда на заднее сиденье, сумку и рюкзак в багажник.
Усевшись в машину, старик расстегнул тулуп, снял шапку, положил её на колени, пригладил редкие седые волосы и сказал:
– Ну, стал быть, поехали с Богом, сынок.
– С Богом хоть на край света, – улыбнулся Денисов. – Долго пришлось стоять на морозе? Не сговорились с водителями? Водителей желающих подработать, как я вижу, полно.
– Жадобы, а не водилы. Долго я тут мёрз. Машин-то много останавливалось, да просили больно много. Почти все по двести да по двести пятьдесят ломили, а один таксист так и триста запросил, машина у него с шашечками была. Говорит, давай дед, чёртовы бумажки и через двадцать минут долетим до цели. В прошлом годе дешевле у вас расценки были. У нас за сто тридцать рублей до Тулы доехать можно на автобусе, – у старика был молодой голос.
