Девушка отклонилась от мокрого лица Димы, изучая его. Банальное совокупление. Зачем? Она впервые приоткрыла завесу, поняла, как устроен мир. Нужно воздать Высшим, а не отдаваться, кому попало. Забрать у профана оружие и отблагодарить учителей. Спираль, крутящуюся к добру и злу. В руках непосвящённого, куда бы ни вращалась, опасное оружие. Она уничтожит любого человека. Так сказал Гурий.

Соня платком отёрла высокий лоб Димы.

– Спустимся, допишем и вернёмся сюда.

– Три часа ждать! – взалкал он.

– Тебе бы своё получить, и – в кусты, я – не я и ребёнок не мой, – сказала она. – Это моё последнее слово. Ну?!

– Нет, нет, нет!

Соня впилась до крови в его губы. Он потрясённо раскрыл веки, и застыл от её одновременно прекрасных и чудовищных глаз.

Зелёно-синяя струя проникла в голову Димы и вернулась красно-жёлтым потоком обратно в Соню. Внутрь вошло желание освободиться непонятно от чего, и бежать прочь. Гудящая пустота усилила тревогу, страх. В черепе будто поковырялись руки. Он в испуге упёрся, но получил такой удар по мозгам, что сразу обмяк.

Она потянулась к упавшему парню, ища заветную спираль. Услышала скрип половиц, отпрянула от жертвы, бросила безумный взгляд в сторону и тут же превратилась в прежнюю, миловидную девушку.

– О, Виталий! – промолвила она. – Иди сюда, коллега.

Но коллега как раз не собираясь этого делать. Разинув рот, он с ужасом смотрел на них.

– Вот скромник! – промурлыкала она.

Дима очнулся, ничего не помня. Лёгкая мигрень, словно с похмелья, да нежелание двигаться, как после нокаута. Всё вокруг изменилось, стало чужим. Зачем он вообще пришёл в институт, который ему, как Соломону детсад?!

Соня поправила блузку. Хорошо! Взбодрилась. Отнятые мужские силы насытили плоть. Следовало завершить дело.

– Скажи, чтобы добиться любви, можно пойти на всё? – спросил Дима слабым голосом.

Соня вновь проникла в глаза жертвы. Там проскользнуло отражение спирали, и в ней возникла она в наряде Евы.

Вот что не доделала! До самого главного не допустил, хитрец. Зато обнаружилось, что он скрывал. Надо пресечь его поползновения, пока не поздно.

Соня сбежала вниз по лестнице.

Виталий с ужасом сообщил, что она недавно вытворяла. Дима равнодушно выслушал. Он исключительный экземпляр, а она, смотрительница, уборщица по долгу службы. Мозги пропылесосила!

– Я хочу быть с ней! – хрипло произнёс он.

– С ведьмой?! – передёрнуло Виталия.

– Это первый смотритель, который показал лицо. Оно чудесное.

Приятель помотал головой. Видел бы чудак, как вылупила глазищи и оскалилась хозяйка этого чудесного личика!

– Ну, рубись до последнего, пока не снесут череп и не высосут оттуда полушария. Это чудовище!

– Я впервые вижу её, – не слушал его Дима, – а как будто знал раньше.

Прикурив сигарету, Виталий предположил:

– Дежавю?

– Нет, другое измерение. Мы там раньше встречались. Она всё про меня догадалась. Я это почувствовал. Надо догнать её.

– Для новой трепанации?

– Не хочу проморгать свою судьбу.

– Безумец!– изрёк Виталий. – Тебе нельзя к ней. Шизофреник!

– Мы раньше встречались! – упрямился Дима. – Эта девчонка знает что-то.

– Она знает, что сожжёт тебя с потрохами! Ты видел фейерверк в своём черепе?

Но Диму трясла любовная лихорадка. Глаза, сверкая, блуждали по сторонам. Капли пота выступили над верхней губой, прикрытой аккуратной мушкетёрской бородкой.

– Отлично, – сдался Виталий. – Пойду некролог писать, обожаю мертвецов.

Он улыбнулся, обнажив большие, как из фильма ужасов, клыки. Вампир, а предостерегает! Дима засмотрелся на это зубное украшение.

Приятель сплюнул, развернулся и ушёл, а на его месте возникла, как из преисподней, Соня и протянула тетрадь.

Дима машинально пробежал глазами чужое творение.

– Заготовка, – пояснила она, – с изюминкой. Можно проиграть в стиле, характере, но не в истории. Легче всего развести сюжет.

– Я их сотню придумаю!

– Не получится, их всего тридцать шесть, – покачала та головой. – За тридцать седьмой обещают Нобелевскую премию. Наверное, не дураки эти шведы.

«Тридцать шесть. Шестью шесть. Шесть и шесть. Шестьдесят шесть», – мелькнуло в голове. Почему так подумал?

– Шестьдесят шесть, – удивлённо повторил он.

– Ты всё ещё хочешь меня? – перебила Соня.

Женский голос в голове Димы прокричал:

– Беги без оглядки, это взятка за проход в ад!

Но обволакивающие интонации пассии прошелестели, что он никогда не получит её, если не возьмёт тетрадь. Пространство вокруг мелко затряслось, задрожало.

Соня без стыда улыбнулась и принялась раздеваться, то, прячась, то, появляясь из-за полураскрытых дверей кабинета. Потом голая вышла к нему. Из интимных мест в глаза парня снова полился зелёно-синий цвет, извлекая взамен багрово-жёлтую струю. Эта смесь встретилась между собой, запахло смолой, деревом, кровью, сырым мясом.

– Ты хочешь меня? – шептала Соня. – Действуй.

– Что тебе надо? – напрягся Дима, пытаясь справиться с вмешательством в него.

– Спираль!

Её пальцы описали вызывающе-неприличную фигуру.

– Она не моя.

– А чья? Вспоминай!

Она сплюнула, оделась и жестом заставила его бросить на пол тетрадку.

– Обойдусь! – процедил Дима.

Как по заказу опять нарисовался Виталий.

Соня совершила выдёргивающее движение по спирали, и тот, замерев, хлопал ресницами, пока девушка не исчезла.

– Ты видел здесь её? – ошарашено спросил Дима.

– Нет, – удивился тот. – Она в аудитории!

Виталий оценил вытаращенные глаза приятеля, поднял записи и удалился. Дима уповает на Смотрителей. Размечтался, как те спасут и от Сони, и договорятся с Голливудом, чтобы взяли его в гильдию сценаристов.

Псих! Поменьше надо дружить с ненормальным, а то прощай кино. Нормальный взял бы сюжет Сони. Он – лучший из всего, что приходит в голову. Только пустые мечтатели отказываются от успеха из щепетильности.

Так Виталий сделал опрометчивый ход.

Дима понимал, что нужно удивить мастеров курса. Хотя творческий конкурс прошёл легко, но ведь читали его прозу, а на экзамене оценят драматургию. Какой абитуриент взял этюд, с какой историей и какими героями. А затем уж решат.

Он ошибся, выбрав широкую тему. Она сковала фантазию. Хочешь зажаться, дай себе полную свободу! Есть такой парадокс. И писать не знаешь о чём, одни стандартные ходы. Воображение спит, стройного сюжета даже на короткий скетч не наскребёшь. Ступор. Довериться себе – задвинуть заумь? Всем начхать на его продвинутость! Никого она не интересует. Требуют понятный примитив.

Из-за этого он поступал ещё и на актёрский. Изложить свои взгляды на сцене, в общении легче, чем на бумаге. Там, как паук ткёшь из себя, что пожелаешь, и сразу успех. Но этого мало, надо ещё тащить в себя из мира, как муравей. Что-то третье… зажужжало… Пчела. Она объединит паука с муравьём. И выдаст из мёд. Написать об этом? Слишком заумно. Не поймут.

Полная безнадёга. Разгрести бы в голове мусор! Все эти душные междометия, прилагательные, существительные, глаголы, фразы, монологи назойливо лезли в него.

Дима взглянул на спираль-ручку, подкрутил колпачок и… в воздух взлетели буквы, слова, абзацы! Аудиторию заполнили восклицательные и вопросительные знаки. Запятые змеями увили проходы между столами.

Дима вскочил и споткнулся об кочку с многоточием. Нечисть?! Никто в помещении не пошевелился, все окаменели. Неужели, того?! Белая горячка с филологическим уклоном.

Вопросительный знак петлёй захлестнул шею. Заарканили, как быка на выпасе!

Сон, бред, другой мир? Он встряхнул головой. Каруселью замелькала аудитория с расплывшимися лицами и куда-то пропала. Зигзагами нарисовалась красная строка, и запахло свежестью. Возникла серая, пружинящая земля с обрывом под ногами. Ударивший пониже спины восклицательный знак вызвал ярость. Дима сокрушил его кулаками. Тот не сдавался, расщеплялся, лез в интимные места. Парень перегрыз один из шипов, затем – петлю на шее. Щепка застряла в горле, горечь в пищеводе обожгла внутренности!