Я купила себе пару дорогих туфель. Я ни капельки не сомневалась, что в магазине меня засмеют (магазин, кстати, был совсем рядом, буквально через два подъезда от «Вавилона»), что я грохнула столько денег на туфли, но никто даже не улыбнулся. Пока мне их паковали, я подумала, что еще не поздно сбежать. А когда кассирша пробила чек, мне стало дурно. Весь день меня раздирали самые противоречивые чувства: радость от обладания туфлями и досада на грани стыда, что я потратила столько денег. И еще я поняла, что туфли нравятся мне настолько, что я вряд ли когда-нибудь их надену — чтобы они, не дай бог, не пообтрепались.

Я их приметила на витрине еще пару месяцев назад. Со мной такое бывает редко, чтобы я потеряла голову из-за какой-то шмотки. Но эти туфли… это были не просто туфли. Когда я их надену, весь мир окажется у моих ног. Мне всегда будет приятно смотреть на себя в этих туфлях. Это была покупка с первого взгляда. Но далеко не сразу. Я специально откладывала вожделенный миг, наслаждаясь предвкушением грядущей покупки. Мне нравилось притворяться перед собой, что я, будучи девушкой благоразумной, никогда не потрачу такие деньги на пару туфель. Но расточительство и сумасбродство… вот что всегда ублажает массы. Вино по двести фунтов за бутылку не будет в десять раз лучше вина по двадцать: ты платишь не за вино, ты платишь за то, чтобы платить.

Есть люди, которые искренне полагают, что одежда — это ничто, мишура и гнаться за модой не стоит. Они в корне не правы. Они говорят, что модная одежда всего лишь дает ощущение, что ты удачливый, преуспевающий и несокрушимый, но если одежда дает ощущение, что ты удачливый и несокрушимый, разве этого мало? Что проще: купить модную тряпку или добиться успеха в жизни и преуспеть в делах? Плюс к тому, если ты себя чувствуешь несокрушимым и преуспевающим, то и другие воспринимают тебя именно так.

Все было готово к отъезду. Вещи собраны. Такси заказано. Макияж подправлен. Мне было жалко уезжать. Да, я скучала по дому, но мне хотелось остаться.

Я подумала про Хуана. Я вручила ему бумажку с моим адресом и сказала, сияя улыбкой, чтобы он приезжал в гости, но меня все же терзали смутные подозрения, что этого мало. Зачем откладывать на неопределенное время то, что можно сделать сегодня? Тем более я не надеялась, что Хуан когда-нибудь соберется ко мне в Лондон. Он был наверху. Лиса сама придет к кролику. Правда, я не знала, какой у него номер комнаты. Но решила спросить у Яноша.

В коридоре я столкнулась нос к носу с Констанс. Я все же надеялась, что услышу от нее хотя бы это незамысловатое слово из трех слогов. Простое человеческое «спасибо» за то, что я целыми днями выслушивала ее нескончаемую болтовню и честно пыталась поднять ей настроение. Работа, надо сказать, нелегкая. Легче затолкать слона в гору, чем вывести человека из затяжной депрессии. Тем более что у нее не было никаких причин так убиваться. Да, если человек глотает целый пузырек снотворного, значит, у него не все хорошо, но у нее абсолютно точно не было никаких оснований для мрачного настроения. Она была молодой, здоровой и вполне привлекательной. У нее не было никаких непоправимых увечий. Никаких неизлечимых болезней, сопровождающихся сильными болями. Ей не грозила голодная смерть. В свете того, что творилось у нас в «Вавилоне», ее поведение было вообще неприличным.

— Ты еще не уехала? — спросила Констанс. Я обратила внимание, что на ней моя майка.

— Отсчет пошел. А Хуан в какой комнате?

— Я не знаю. Все равно он уехал на пару дней.

Умные люди всегда говорят «спасибо». Сказать «спасибо», оно ничего не стоит, занимает секунду, и людям труднее тебя ненавидеть. Никто не сможет сказать: «Она даже „спасибо“ не сказала». Злясь на себя, что я так и не соблазнила Хуана, я вернулась за сумками. Потом мне пришло в голову, что можно оставить Хуану записку, чтобы он не сомневался, что в Англии его ждет самый теплый прием, и чтобы он знал, на какие рейсы билеты дешевле. Я написала записку с явным избытком подчеркиваний и восклицательных знаков. Я сама понимала, что вышло глупо, но у меня уже не было времени, чтобы придумывать что-нибудь более сдержанное.

Янош сказал мне, в какой комнате живет Хуан. Когда я просовывала записку под дверь, с той стороны раздалось какое-то шевеление, и дверь распахнулась. На пороге стоял Хуан. Абсолютно голый.

Где-то через полчаса я попрощалась с Хуаном, взяла свои сумки и вышла, пошатываясь, на улицу. Такси уже дожидалось меня у подъезда. У меня по щекам текли слезы. Мне было очень неловко и стыдно. Я — человек совершенно не сентиментальный. Наверное, что-то попало в глаза, вот они и слезились. Взглянув в зеркальце, я увидела, что веки уже начинают опухать. Как у хамелеона.

— В аэропорт? — спросил таксист.

Я не ответила. У меня перед глазами стоял член Хуана. Я все вспоминала, как он лежал у него на животе, словно великолепный купальщик на пляже из плоти. Как правило, этот мужской инструмент — вполне надежный источник либо радости, либо разочарования: но тебе очень быстро надоедают и жизнерадостные слизни, и глубоко несчастные морские ежи. А у Хуана даже пот был пронизан чувственностью. Жалко, что нельзя пойти в супермаркет и купить себе сразу пинту. Я взглянула на часы, с трудом различая стрелки и цифры. В аэропорту надо быть не позднее, чем через час.

— Я сейчас. Пять минут, — сказала я и помчалась обратно к Хуану. Конечно, я знала, что мы не уложимся в пять минут, но когда тот же таксист говорит, что машина будет через пять минут, это ведь тоже не значит, что он приедет, когда сказал.

Хуан был слишком красив, так что не стоило даже надеяться на серьезные длительные отношения. Такие мужчины, буквально созданные для того, чтобы помогать женщинам в разрешении их сексуальных проблем, никогда не ограничатся чем-то одним. Ни одна женщина никогда не получит безоговорочного права собственности на такого мужчину, она может надеяться только на временное владение. Больше того: Хуан любил женщин. Рино, к примеру, их не любил. Рино любил только Рино. Янош любил исключительно красавиц блондинок с длинными волосами, которые сразу же соглашаются лечь с ним в койку. Для меня Хуан был, может быть, слишком покладистым и добродушным. Это как с дрессировкой собак. Ты хочешь, чтобы собака повиновалась тебе беспрекословно, но нельзя по-настоящему уважать собаку, если она тебя слушается всегда. Тебе хочется, чтобы твоя собака иногда убегала на улице или кусала почтальона без твоего разрешения; чтобы ты чувствовал, что командуешь хоть и подчиненным, но все-таки диким зверем, а не бесхарактерной тряпкой. Мужчина должен быть сильным. Достаточно сильным, чтобы придушить тебя голыми руками.

Но я все равно очень серьезно задумалась о замужестве и о крепкой семье с Хуаном. Когда я наконец вернулась в такси, времени оставалось уже в обрез. Это будет большая удача, если я не опоздаю на самолет. А если все-таки опоздаю… что тогда делать, не знаю. У меня были какие-то сбережения, но большую часть я спустила на туфли, а сумма на счетчике была уже устрашающая.

Копить деньги — этого я никогда не умела, но зато я умела копить ожидания: вот почему я ждала до последнего дня, чтобы купить эти туфли. Надо думать, по той же причине я ждала еще десять минут и только потом попросила таксиста развернуться и ехать обратно в «Вавилон». В промедлении была своя прелесть. Удовольствие от предвкушения еще одного раза с Хуаном. Я представляла себе, как все будет. Фантазии и грезы — это особенное наслаждение. А ничто так не подстегивает фантазию, как реальность: если ты занимался любовью с тем-то и тем-то на самом деле, то представить, как ты занимаешься с ними любовью, будет значительно проще.

Пока я чуть ли не на ощупь поднималась по лестнице, спеша к Хуану (у меня так слезились глаза, что я почти ничего не видела), я подсчитала, что как раз в эти минуты там, дома в Англии, мои родители и сестра уже должны были выехать из дома в аэропорт, чтобы устроить мне большую семейную встречу. Наверное, сейчас стоят где-нибудь в пробке, продвигаясь по дюйму за раз. От этой мысли мне стало немного стыдно. Разозлить Джулию — тут я всегда пожалуйста, потому что на этом и строятся отношения между сестрами. Если бы Джулия собралась ехать в аэропорт сама, это было бы даже прикольно. Но рассердить папу с мамой — это уже совершенно другое дело.