Термин «азиатский способ производства» является примером тех проблем, с которыми столкнулись коммунисты, пожелавшие опровергнуть теорию восточного общества. Чтобы понять, какого рода были эти трудности, следует вспомнить, что Маркс не признавал ценностей западного мира, институты которого, основанные на частной собственности, он хотел уничтожить. В отличие от советской концепции партизанщины в искусстве и науке Маркс называл «грехом против науки» и «убожеством» любой метод, который подчинял научную объективность внешним интересам, в том числе и интересам рабочего класса. И, следуя за Ричардом Джонсом и Джоном Стюартом Миллем, он в начале 50-х годов XIX века начал использовать концепцию специфического азиатского или восточного общества. Выделяя в особенности азиатскую систему экономики, Маркс придерживался азиатской концепции до самой своей смерти, иными словами, большую часть своей взрослой жизни. Энгельс, несмотря на временные разногласия, до конца жизни разделял Марксову версию этой концепции. Однако ни Маркс, ни Энгельс так и не дали четкого определения того, что представляет собой маргинальное восточное общество, но начиная с 1853 года они оба подчеркивали «полуазиатский» характер общества в царской России и восточный деспотический характер его правления.

Ленин одобрительно отзывался о Марксовой концепции специфического азиатского способа производства сначала в 1894-м, а потом – в 1914 году. Вслед за Марксом и Энгельсом он признавал значение «азиатских» институтов для царской России, общество которой он называл «полуазиатским», а правительство – деспотичным.

Я ничего не знал о политическом применении сравнительных исследований тоталитарного способа управления, когда, зимой 1922/23 года, под влиянием Макса Вебера, начал исследовать особенности гидравлического общества и способа управления страной. Я ничего не слышал об этой концепции и в 1924 году, когда, ссылаясь на Маркса и Вебера, отмечал, что «азиатское общество» формируется под влиянием бюрократического деспотического государства. Я еще не знал тогда, что, делая свои выводы из азиатской концепции Маркса, от которой он сам отказался в 1926 году, используя Марксовы социально-экономические критерии, писал, что развитие Китая во второй половине первого тысячелетия до н. э. породило официальную административную структуру, возглавляемую императором. Император обладал абсолютной властью, а правящий класс в Китае, Индии и Египте представлял собой могущественную гидравлическую бюрократию. Я разрабатывал эту идею в 1926, 1927, 1929 и 1931 годах, «вдохновленный идеей Маркса о познании объективной истины». В 1932 году один советский критик моих работ заявил, что не может поверить в то, что я стремлюсь отыскать объективную истину. Одновременно советские издатели отказались публиковать мой анализ азиатского общества в целом и китайского – в частности.

В 1930-х годах я постепенно отказался от надежд на то, что национализация всех основных средств производства в СССР приведет к народному контролю над правительством и созданию бесклассового общества. Углубление моего понимания характера советского общества проложило путь к последующим исследованиям структуры и идеологии бюрократического деспотизма. Более тщательное изучение марксистско-ленинской концепции восточного общества показало мне, что Маркс не сам создал «азиатскую» концепцию, а обнаружил ее уже готовой в трудах классических экономистов. Я понял, что, хотя Маркс и принял классический взгляд на многие очень важные особенности этого общества, он не смог вывести заключения, которое неизбежно вытекало из его теории, что в условиях азиатского способа производства руководящим классом становится бюрократия, управляющая сельским хозяйством.

Противоречивое отношение Ленина к «азиатской» системе еще более красноречиво. В 1906–1907 годах Ленин утверждал, что следующая революция в России, вместо создания социалистического общества, может привести к «реставрации азиатчины». Но когда разразилась Первая мировая война, предоставившая новые возможности для революционного захвата власти, он отказался от азиатской концепции, которую, с определенными оговорками, поддерживал целых двадцать лет. Обсуждая взгляды Маркса на государство, но не приводя его идей об азиатском государстве и восточном деспотизме царской России, Ленин написал, вероятно, самую бесчестную книгу за всю свою карьеру, «Государство и революция». Постепенный отказ от азиатской концепции в СССР, который в 1938 году завершился перефразированием выдающегося высказывания Маркса об азиатском способе производства, стал логическим выводом из ленинского отказа от азиатской концепции накануне Октябрьской революции.

Кампания, развернутая против азиатской концепции, показала, что ведущие умы коммунистического лагеря не способны подкрепить свой отказ от нее убедительными аргументами. Это, в свою очередь, объясняет те сомнительные и в целом негативные методы, с помощью которых друзья коммунистического тоталитаризма в некоммунистическом мире борются с этой концепцией. Непосвященных эти методы, включающие в себя искажения фактов, смещение акцентов, а также отказ от дискуссии, сильно смущают. А посвященным они демонстрируют научную слабость самой мощной атаки на теорию восточного (гидравлического) общества.

Картина гидравлического общества, приводимая в этом исследовании, включает в себя определенные концепции типов общества и их развития. Вне всякого сомнения, в личной истории человека существуют структура и связи. Все люди основывают свое поведение на убеждении в том, что законы прошлого тесно связаны с законом сегодняшнего и грядущего дня, а история человечества имеет свою структуру и связь. Отдельные люди и группы людей любят поговорить об установленных единствах, которые действуют в настоящем и которые, как они надеются, будут действовать или заметно изменятся в будущем. Агностическое отрицание проблемы развития поэтому перестанет внушать доверие, стоит только его четко обозначить.

Однако абсурдность отрицания развития никак не может оправдать ту теорию исторических перемен, которая утверждает, что развитие общества происходит нелинейно, неотвратимо и неизбежно прогрессивно. Идея Маркса и Энгельса о том, что азиатское общество представляет собой отдельное от других стационарное образование, демонстрирует идейную неискренность тех, кто, от имени Маркса, защищает идею однообразной конструкции. А сравнительное исследование общественных структур демонстрирует эмпирическую непригодность их позиции. Подобное исследование высвечивает сложный социально-исторический образец, который включает в себя стагнацию, развитие, различные перемены и регрессию, а также прогресс. Выявляя эти возможности, а также препятствия в открытых исторических ситуациях, эта концепция позволяет вооружить человека мощной реальной ответственностью, для которой в однообразной схеме, с ее неизбежным фатализмом, не находится никакого места.

В соответствии с приведенными выше аргументами я начал свое исследование с описания социального порядка, частью которого является агроуправленческий деспотизм, и подчеркнул особенность этого порядка, присвоив ему название «гидравлическое общество». Тем не менее я применяю и традиционные названия «восточное общество» и «азиатское общество», в качестве синонимов «гидравлического» общества. Все эти определения совершенно равнозначны. Однако я отдаю первенство старой формулировке, которую вынес в заглавие книги, «Восточный деспотизм», чтобы, с одной стороны, подчеркнуть глубину моей основной концепции, а с другой – чтобы показать, что большинство крупных гидравлических цивилизаций существует в тех местах, которые, по обычаю, называют Востоком. Первоначально я намеревался озаглавить эту книгу «Восточное общество».

Сохранение старой номенклатуры окажется для нас полезным, когда речь пойдет о современном развитии. И хотя в некоторых регионах Латинской Америки сохранились лишь остатки гидравлического общества, во многих странах Востока следы прежнего порядка еще очень хорошо заметны. Поэтому главной проблемой этих регионов остается проблема переходного периода от гидравлического общества к современному.