Счастливый век. Счастливый, несмотря на все те страдания, которые распространение промышленности принесло тем массам мужчин и женщин, которые не принадлежали к привилегированным классам. Потрясенный их ужасной жизнью, Джон Стюарт Милль в 1852 году заявил, что «ограничения, накладываемые коммунизмом, можно считать свободой по сравнению с современным положением большей части человеческой расы». Тем не менее он заявлял, что современная промышленность, основанная на системе частной собственности, сумеет удовлетворить запросы человечества, не перемолов его при этом в «покорную массу», которая будет мыслить и действовать по единому образцу.

Это было счастливое время. Его дети, критикующие всех и вся, могли бороться с проявлениями деспотизма привилегий и власти, поскольку им не пришлось жить в годы «всеобщего рабства». И образ абсолютной власти был от них столь далек, что они не испытывали никакой потребности его изучать.

Некоторые ученые, вроде Макса Вебера, исследовали, но не слишком старательно, некоторые основные аспекты восточного способа управления и восточной бюрократии. Но в целом замечание, сделанное Бери в конце периода либерализма, соответствовало истине: изучением особенностей абсолютизма с помощью сравнительного и детального анализа не занимался практически никто.

Счастливое время, полное оптимизма, веры в то, что восходящее солнце цивилизации рассеет последние проявления деспотизма, которые закрывали человечеству путь к прогрессу.

Однако яркий полдень не оправдал обещаний утренней зари. Политические и социальные потрясения, значительно превосходившие по силе те, которые случались в колыбели современной науки, заставили людей понять, что их завоевания вовсе не стабильны и могут быть с легкостью разрушены. Тоталитаризм, вместо того чтобы послушно улетучиться, распространялся, словно опасное и агрессивное заболевание. Именно это заставило человечество вспомнить о своем прошлом опыте – самых крайних формах «деспотического» правления. Именно это и позволило провести новый, более глубокий анализ восточного, или, как я предпочитаю его называть, гидравлического общества.

В течение трех десятилетий я изучал институт восточного деспотизма и довольно долго именовал его восточным обществом. Но чем дальше я продвигался в своей работе, тем сильнее понимал, что надо присвоить этому явлению новое название. Я стал называть крестьянскую экономику, которая удовлетворялась незначительными ирригационными сооружениями, гидроагрикультурой, а ту, что включала крупномасштабные работы, управляемые правительством, а также борьбу с наводнениями, гидравлическим (ирригационным) сельским хозяйством. Вскоре я пришел к заключению, что определения «гидравлическое общество» и «гидравлическая цивилизация» лучше отражают особенности порядка, который я исследовал. Новое название, которое делает основной упор на человеческие усилия, а не на географию, ничуть не хуже терминов «индустриальное общество» и «феодальное общество». К тому же оно помогает включить в наше исследование более развитые аграрные цивилизации Америки, существовавшие до Колумба, а также их гидравлические параллели в Восточной Африке и на островах Тихого океана, особенно на Гавайях. Подчеркивая ведущую роль правительства, термин «гидравлический», как я его определяю, привлекает внимание к управленческому и бюрократическому характеру этих цивилизаций.

Настоящая книга выходит далеко за рамки предыдущих исследований восточного общества. Ниже я попытаюсь дать систематическое описание гидравлического ответа в аридных, полуаридных (засушливых) и, особенно, влажных регионах. Я также намереваюсь продемонстрировать, как основные аспекты гидравлического общества сплетаются в энергично функционирующую систему.

Эти системы включают в себя геоинституционные узлы, которые похожи на индустриальное общество. Центральные области оказывают решающее влияние на условия, существующие в крупных промежуточных и периферийных областях. Во многих случаях эти периферийные области политически связаны с центральными, но могут существовать и самостоятельно. Впрочем, организационные и стяжательские институты агродеспотических стран могут существовать и без гидравлических институтов, которые, если судить по имеющимся у нас данным, отвечают за возникновение всех исторически значимых зон аграрного деспотизма. Понимание связей, существующих между центром и периферией гидравлического общества (на эту особенность первые его исследователи не обращали практически никакого внимания), жизненно необходимо для постижения истории Западной Римской империи, поздней Византии, цивилизации индейцев майя, а также царской России, возникшей после монгольского владычества.

Говоря о частной собственности, надо отметить, что первых институционалистов вполне удовлетворяли заявления о том, что восточное государство контролирует стратегически значимые средства производства и, что важнее всего, земли, пригодные для обработки. Но реальная ситуация гораздо сложнее и, с точки зрения общественного лидерства, гораздо более тревожащая. История показывает, что во многих гидравлических сообществах существовала очень крупная активная (продуктивная) частная собственность; но она также показывает, что это не создавало угрозы для деспотичных режимов, поскольку владельцы этой собственности не были организованы и отличались политической импотенцией.

О частной собственности в целом было сказано слишком много, но слишком мало о сильной и слабой собственности, а также об условиях, порождающих обе эти формы. Анализ разных форм частной собственности в гидравлическом обществе помогает определить границы небюрократической (и бюрократической) частной собственности в странах восточного деспотизма. Его результаты противоречат вере в то, что всякая форма государственного благотворительного планирования способствует доминированию частной собственности. А это условие у современных социологов вызывает сильное отвращение.

Но ведь существует еще и проблема классов. Ричард Джонс и Джон Стюарт Милль утверждали, что в восточном обществе чиновники имели такие же крупные доходы и капиталы, как и владельцы частной собственности на землю в странах Запада и капиталисты. И они были правы. Но эти ученые высказали свои замечания как бы между прочим, без указания на то, что управленческие бюрократы в агродеспотических странах принадлежали к правящему классу. Поэтому они не подвергают сомнению принятую всеми концепцию класса, главным критерием которой является разнообразие видов (активной) частной собственности.

Данное исследование анализирует образцы классов, лидерам которого, а вовсе не частным собственникам и предпринимателям, принадлежит власть в деспотическом государстве. Эта процедура, помимо определения состава правящего класса, помогает нам понять такие явления, как землевладение, капитализм, дворянство и гильдия. Она объясняет, почему в гидравлическом обществе существует бюрократическое землевладение, бюрократический капитализм и бюрократические помещики. Она объясняет, почему в таких обществах профессиональные организации, хотя и имевшие некоторые общие черты с гильдиями средневековой Европы, с социальной точки зрения были на них совсем не похожи. Это также объясняет, почему в таких обществах всегда господствует самодержавное правление. И хотя закон об уменьшении доходов управленческого аппарата определяет нижний предел бюрократической пирамиды, характер ее вершины определяется кумулятивной тенденцией к неограниченной власти.

Человек, проповедующий новые научные идеи, неизбежно вынужден отвергать старые, но ему не избежать критики со стороны тех, кто их придерживается. И нередко это противопоставление проливает новый свет на всю проблему. Так случилось и с теорией восточного (или гидравлического) общества.

Читатель не будет удивлен, узнав, что эта теория вызвала жестокую критику со стороны новой тотальной управленческой бюрократии, которая, называя себя коммунистической, контролировала значительную часть мирового населения. Советские идеологи, которые в 1931 году объявили концепцию восточного общества и «функциональной» правящей бюрократии политически несостоятельной, цинично признавали, что их отрицание было порождено политическими интересами, а вовсе не научными исследованиями. В 1950 году ученые, занимавшиеся в Советском Союзе исследованием Востока, назвали своим самым важным достижением «разгром печально знаменитой теории азиатского способа производства».