Действия правительства возмутили не только забастовщиков, но и низовой, профсоюзный и партийный (лейбористский) актив, который еще накануне выступал против стачки. «Симпатии тред-юнионистов, ранее относившихся к забастовке с неприязнью, ныне изменились», — констатировал в номере от 19 мая один из корреспондентов либеральной «Дейли кроникл».

«Мы увидели, что жизненно важный принцип находится под угрозой, свобода личности уничтожена… Я осуждаю действия правительства. Мы считаем, что они в высшей степени неблагоразумны и несвоевременны», — приводила «Дейли экспресс» отзыв председателя Комитета А. С. Е. в Ковентри. «Общественное мнение, — писала эта газета уже от собственного имени, — было повсюду возбуждено. Лидеры, которые ранее выступали против стачки, выражали теперь намерение поддержать забастовщиков»^{47}.

Уже первые сообщения о реакции рабочих на аресты оказались так выразительны, а настроение в стране стало так тревожно, что Ллойд Джордж, находившийся в провинции (решение об арестах правительство приняло в его отсутствие), спешно прервал свою поездку и 19 мая, впервой половине дня, возвратился в Лондон. В тот же день в «высоких сферах» состоялись два совещания. На первом из них, в министерстве вооружения, смогла наконец изложить министру претензии бастовавших рабочих делегация шопстюардов. Ее «представили» Аддисону руководители А. С. Е., вынужденные, таким образом, фактически признать лидеров «дикой» забастовки.

Один из членов делегации рассказывал назавтра корреспонденту «Рейнольдс ньюспейпер», что он и его товарищи резко критиковали «самодержавные» методы работы правительственных ведомств и министерств. Аддисон и его помощники (раз уж им пришлось встретиться с шопстюардами) задавали им множество вопросов и даже пропустили время второго завтрака^{48} (что для каждого добропорядочного английского джентльмена является, как известно, нарушением всех канонов).

Второе, решающее, заседание открылось вскоре после первого на Даунинг-стрит (где находилась резиденция правительства) под председательством Ллойд Джорджа. На это заседание шопстюардов уже не допустили. От имени рабочих на нем выступили лидеры А. С. Е. На этом заседании правительство обязалось освободить арестованных и не допустить в дальнейшем преследования руководителей и участников забастовки. Оно обязалось также внимательно отнестись к требованиям забастовщиков, пересмотреть, в частности, некоторые особенно ненавистные рабочим статьи военного законодательства.

20 мая забастовщики начали возвращаться на работу, и «Дейли экспресс» с удовлетворением констатировала, что соглашение между правительством и шопстюардами «достигнуто как раз вовремя, чтобы предупредить серьезные последствия арестов»^{49}.

Возвращение рабочих на предприятия шло, однако, не столь гладко, как правящим кругам хотелось. В Вулвиче и Бристоле рабочие митинги, принимая решение о прекращении забастовки, постановили возобновить ее, если правительство их обманет и арестованные не будут освобождены. В Ливерпуле и Барроу рабочие высказались за продолжение забастовки вплоть до освобождения арестованных, а в Болтоне — до тех пор, пока правительство не вернет рабочим военной промышленности право свободно менять место работы.

Рабочие Шеффилда сочли необходимым послать в Лондон на суд специальную делегацию: они не верили не только обещаниям правительства, но и тем отчетам о процессе, которые появятся в газетах. В Манчестере на митинге была принята резолюция, выражавшая «возмущение» обращением с рабочими «в этой стране» (т. е. в Англии).

23 июня на суде над арестованными руководителями забастовки представитель короны отказался от предъявленного им ранее обвинения, и суд оправдал всех семерых. Рабочие, присутствовавшие в зале, встретили такое решение суда аплодисментами и пением «Красного флага». Лишь после этого последние отряды забастовщиков вернулись на работу.

Отказ правительства от репрессий по отношению к бастовавшим машиностроителям не означал его отказа от репрессий по отношению к забастовщикам в принципе.

В последующие месяцы 1917 г. власти не раз объявляли незаконными небольшие (относительно, конечно) забастовки, в которых участвовало несколько сот и даже несколько тысяч человек.

Не отличалось в ряде случаев особой мягкостью в обращение с бастовавшими рабочими. Так, в Перте против них был брошен отряд полицейских. В Ольдхейме полицейские, хотя дело и происходило поздней осенью, окатили группу бастовавших подростков холодной водой из брандспойта и т. п.

И все же после стачки машиностроителей в правительственных методах управления наметился, как мы увидим явный сдвиг в сторону либерализма.

III

Произойди забастовка, подобная забастовке машиностроителей, в разгар империалистической войны в какой-либо иной стране, хотя бы во Франции, ее всячески постарались бы поскорее забыть или по крайней мере сделать вид, что забыли. Английская буржуазия была для этого слишком гибка и слишком, мы бы сказали, умудрена предшествующим опытом лавирования в классовой борьбе.

Попытки проанализировать причины и продумать уроки рабочих выступлений стали предприниматься в Англии уже после стачки в Барроу, а еще более настойчиво поздней весной и летом 1917 г.

То, что окончание стачки машиностроителей не означало «примирения с рабочими», англичане понимали. «Пусть никто не думает, что с возвращением машиностроителей на работу все стало «ол-райт», — предупреждала такая обычно спокойная газета, как «Таймс». — Если причины их раздражения не будут устранены, рабочие снова сорвутся с цепи»^{50}. «Дейли ньюс», «Дейли экспресс» и другие консервативные и либеральные органы печати в более или менее схожих выражениях говорили о том же.

Что надо сделать, чтобы не допустить, по выражению «Дейли ньюс», «рецидивов болезни»^{51}, вызывало бурные споры.

Проблема «сдерживания» рабочих упиралась, одним своим концом во всяком случае, в вопрос о тред-юнионах.

Уже стачка в Барроу вплотную поставила этот вопрос перед правящей верхушкой. Лидеры тред-юнионов (если не все, то подавляющее большинство их) были в годы войны лучшими помощниками правительства. Оно согласовывало с ними все наиболее тяжелые для рабочих мероприятия, и они брали на себя задачу примирить рабочих с этими мероприятиями. Именно таким путем правительство добилось после начала войны «перемирия» в промышленности, и именно с руководителями тред-юнионов заключило оно в 1915 г. соглашение об отказе профсоюзов на время войны от многих своих прав и привилегий. И это не говоря уже о том, что многие лидеры тред-юнионов стали в войну «по совместительству» также и правительственными чиновниками. Но в 1917 г. испытанное оружие дало осечку. Весенние стачки машиностроителей прошли под руководством шопстюардов и вопреки воле официальных лидеров тред-юнионов!

Буржуазная пресса забила тревогу. «Чем более тесными и интимными становятся отношения лидеров с нанимателями и с правительственными учреждениями, тем шире зияет брешь между ними всеми и рабочими», — с горечью констатировал либеральный «Экономист»^{52}. «Вестминстер газет» квалифицировала безразличие рабочих к мнению руководителей тред-юнионов как «один из наиболее тревожных симптомов»^{53}. «Дейли ньюс» призывала правительство не рассчитывать на то, что «достаточно сговориться за столом конференции с профсоюзными вождями, не учитывая мнения рабочих на тысячах фабрик и заводов»^{54} и т. п.

«Когда человек оставляет работу на заводе, чтобы занять официальное положение в тред-юнионе, он нередко отрывается от своего предприятия. Надев черный сюртук, он становится в позу лица, облеченного властью, и начинает заботиться о своем авторитете. Он становится членом нового класса — служащих и не поддерживает контакта со своими братьями-рабочими», — поучала и порицала «Дейли экспресс» профсоюзных бонз^{55}.

Либеральные газеты склонялись к легализации движения шопстюардов и к дальнейшей опоре правительства на них, а не на «устаревшие» тред-юнионы.