Была ограничена свобода слова и собраний, введена цензура печати. Весной 1916 г. был издан закон о всеобщей воинской повинности, до тех пор в Англии отсутствовавшей.
С затяжкой войны внутренние трудности на Британских островах обострялись, все чаще бастовали рабочие. Весной 1916 г. вспыхнуло и было жестоко подавлено национально-освободительное восстание в Ирландии. К концу этого года английской правящей верхушке стало ясно, что победа над Германией требует не только чрезвычайных усилий на фронте, но и еще большего, чем ранее, напряжения и концентрации всех сил в тылу.
Именно тогда главой английского правительства стал Ллойд Джордж. Об этом человеке В. И. Ленин в 1916 г. писал так: «Первоклассный буржуазный делец и политический пройдоха, популярный оратор, умеющий говорить какие-угодно, даже революционные речи перед рабочей аудиторией, способный проводить изрядные подачки послушным рабочим в виде социальных реформ (страхование и т. п.), Ллойд Джордж служит буржуазии великолепно и служит ей именно среди рабочих, проводит ее влияние именно в пролетариате, там, где всего нужнее и всего труднее морально подчинить себе массы»{13}.
В 1914–1918 гг. Ллойд Джордж был ярым сторонником «войны до победы». Неудивительно, что в трудные годы мировой войны английская буржуазия, призвала «политического пройдоху» к власти.
В декабре 1916 г. Ллойд Джордж возглавил многолюдный коалиционный кабинет, в который вошли представители всех трех основных партий Англии: либеральной, консервативной и лейбористской. Тогда же, в нарушение многих парламентских правил и традиций, был создан и особый Военный кабинет из четырех человек — представителей тех же трех партий. Его возглавил тот же Ллойд Джордж.
Отодвинув на задний план и кабинет министров и парламент, Военный кабинет стал заниматься не только вопросами, непосредственно связанными с ведением войны, но и наиболее важными вопросами внутренней политики.
Это мало напоминало порядки «свободной» Англии довоенных лет. И все-таки по сравнению со многими другими воюющими странами Англия и в 1914–1918 гг. оставалась страной, в которой политический режим был относительно (очень относительно, конечно) более мягок, уничтожение войной буржуазных политических свобод зашло менее далеко, чем в других воюющих странах.
Свободу печати правительство ограничило, но предварительной цензуры (как в других воюющих странах) не ввело, и Англия была едва ли не единственной из воюющих стран, газеты которой выходили без белых пятен цензурных изъятий.
Это же следует сказать об английском антирабочем законодательстве военных лет. Английские трибуналы карали рабочего за прогул денежным штрафом, а за самовольный переход с одного военизированного предприятия на другое — шестью неделями вынужденной безработицы[1]. Это было тяжело и унизительно, и английские пролетарии упорно против этого боролись. Но в Италии, например, неявка на работу и самовольная перемена места работы влекли за собой значительно более тяжелое наказание — тюремное заключение сроком от нескольких месяцев до года.
Кормили Англию в годы войны ее заморские колонии. К декабрю 1916 г. цены на основные продукты питания в стране выросли на 200 %, а реальная зарплата рабочих — всего на 120 %. Все же продукты в стране были, и массового голода население не знало.
В феврале 1917 г., когда Германия объявила «тотальную» подводную войну, завозить на Британские острова продукты из-за моря стало трудно и над страной нависла угроза голода. Правительство, а по его указанию и буржуазная пресса начали шумную кампанию за добровольное ограничение потребления. «Ешьте меньше картофеля! Ешьте меньше хлеба! Ешьте еще меньше хлеба!» — кричали газеты.
Весной 1917 г. на улицах английских городов затемно выстраивались длинные, на несколько кварталов, с трудом регулируемые полицией очереди женщин и подростков. Стояли за хлебом, картофелем, сахаром, маргарином. Сахара многие рабочие семьи не видели по многу дней и даже недель, картофель превратился в лакомство, и когда на одной из ферм было объявлено о продаже картофеля, туда уже к 6 часам утра приехало на автобусах не менее 600 покупательниц.
«Все эти дни, — вспоминает лейборист Дж. Клайне, бывший весной 1917 г. заместителем министра продовольствия, — изможденные женщины и девочки с бледными (от недоедания! — К. К.) лицами ждали с трогательным терпением во все более длинных очередях перед бакалейными и мясными лавками… нередко лишь для того, чтобы услышать, что сахар, чай или мясо уже проданы, и устало побрести к другой очереди, перед другой лавкой, тоже, возможно, лишь для того, чтобы получить такой же ответ и вернуться домой с пустыми руками»{14}.
Изможденные женщины и бледные девочки были далеко не всегда столь терпеливы и покорны, как это представлялось автору мемуаров. Их очереди становились все беспокойней, недовольство росло, в «благополучной» Англии дело доходило подчас до погромов продовольственных магазинов и угольных складов[2].
Все-таки и в 1917 г. продовольственное положение в Англии было лучше, чем в той же Италии, где летом 1917 г. без хлеба по неделям оставались целые провинции, не говоря уже о Германии, где царил в то время подлинный голод.
Все это сказалось на настроении и борьбе английских рабочих. Англию потрясли в годы первой мировой войны крупнейшие стачки в промышленности. Среди ее населения, как и среди населения других воюющих стран, нарастали глухое недовольство, тяга к миру. Англия не знала, однако, ни таких массовых солдатских бунтов, какие произошли в 1917 г. во Франции, ни такого массового кипения антивоенных страстей и антивоенных выступлений, какие знала в 1917 г. Италия.
Социальные противоречия в Англии были относительно менее обострены, чем в других странах. Она оставалась с точки зрения своих союзников и по военным, конечно, меркам страной относительно благополучной. И все же бурный 1917-й вплотную поставил перед правящими классами этой «благополучной» страны проблему методов управления народными массами, проблему сдерживания народных масс.
I
Как ни подорван был к началу 1917 г. международный престиж русского самодержавия{15}, все же Россия не раз за годы войны отвлекала на себя главные силы противника. Неудивительно, что обострение социальных противоречий в России уже с зимы 1916/17 г. привлекало к себе пристальное внимание правящих классов Англии (как и других стран Антанты). Получению известия о свержении Николая II в Лондоне, как и в Париже, и в Риме, предшествовали дни затаенной тревоги и опасений правящих кругов. В редакциях газет и в кулуарах парламента циркулировали тщательно скрываемые от населения слухи о событиях в России. Но 15 марта[3] 1917 г. известие о революции в России опубликовали английские газеты, а 16 марта лидер палаты общин консерватор А. Бонар Лоу повторил, выступая в палате, версию нового русского министра иностранных дел П. Н. Милюкова о том, что свержение самодержавия было вызвано неспособностью царского правительства вести войну со все возрастающей энергией{16}. Большинство английских газет подхватило эту версию русских событий и принялось прилежно ее развивать, а консервативная «Морнинг пост» и вовсе нашла, что русская революция — это революция, направленная против «немецкого засилья и влияния»{17}.
Часть либеральной прессы заняла, однако, другую позицию, и газета «Манчестер гардиан», еще более чем смутно представлявшая себе, что, собственно, произошло в России, заявила 16 марта, будто русский царь был свергнут потому, что он «стремился задушить требование свободы» и отказался провести необходимые реформы. «Русская революция — это революция парламентская и либеральная», — уверял на следующий день либеральный еженедельник «Нейшн».
Но как ни толкуй, насильственное свержение «законной» власти Романовых встревожило английских буржуа чрезвычайно. Боялись потерять союзника и боялись, что в трудных условиях затянувшейся войны русский пример окажется заразительным. Уже в 20-х числах марта 1917 г. по Лондону поползли смутные слухи о возможности революции в Англии. А 1 апреля 1917 г. либеральный «Нью-стейтсмен» писал даже, что Лондон «полон разговоров о трех революциях»: русской (которая произошла), немецкой (на которую английские правящие классы надеялись) и английской (которой они боялись).
