26 августа в Турине бросили за решетку руководителей социалистической секции города, руководителей ее левой фракции, многих лидеров местного профсоюзного движения. Количество арестованных рабочих уже 25 августа превысило тысячу человек.

На пятый день борьбы восстание было, как писал английский посол в Риме, подавлено «сильной рукой»^{335}.

Однако либеральные приемы Орландо окончательно отброшены не были. Его дипломатия сыграла немалую роль в локализации восстания. Боясь, что оно перекинется на другие промышленные центры, власти окружили мятежный город глухой стеной молчания. В дни боев прекратилось почтовое и телеграфное сообщение с Турином. Военная цензура не пропускала в печать и намека на происходившие там события. Но полностью засекретить восстание было невозможно, и Орландо вновь обратился за помощью к правым социалистам.

Едва только в Турине начались бои, как ближайший помощник министра К. Коррадини телеграфировал префекту Милана о необходимости спешно связаться с Турати и Тревесом: пусть они прямо или косвенно вмешаются в ход событий. «Настаивайте, как только сможете, чтобы они помогли нам избежать всеобщей стачки (солидарности с туринским пролетариатом. — К. К.)», — вновь телеграфировал Коррадини префекту Милана день спустя^{336}.

Всеобщей стачки в Милане не произошло, хотя миланских рабочих, как показал позднее на «Туринском процессе» секретарь миланской федерации труда Коломбино, и «потрясли» события в Турине. Их убедили, однако, что надо «оставаться спокойными», так как эти события «не имеют политического значения»^{337}. А ведь Милан был вторым (после Турина) промышленным центром страны, и от позиции, занятой миланским пролетариатом, зависело многое!

IV

В дни, когда в Турине шли бои, в правящих кругах царила тревога, на бирже падал курс ценных бумаг. Когда восстание было подавлено, в Риме поняли, что общенационального пожара на сей раз удалось избежать. Но злоба, вызванная у итальянских буржуа тем, что «эти канальи» осмелились взяться за оружие, страх буржуа перед тем, что в Турине и после подавления восстания «огонь таится под пеплом», не проходили долго. В течение почти всей осени 1917 г. вопрос о том, как сделать, чтобы туринские события больше не повторились, приковывал к себе пристальное внимание политических кругов страны.

Лишь в конце октября впечатление от восстания в Турине было вытеснено еще более тяжелым для правящих классов событием — разгромом итальянских войск у Капоретто.

Как сделать, чтобы туринские события больше не повторились, если женам рабочих приходится выстаивать по 10 часов в очереди ради куска черного хлеба^[30], а народные волнения все чаще вспыхивают в различных концах страны? Итальянские буржуа с перепугу нередко видели в этих вспышках «второй Турин». «К несчастью, туринские события повторились и в других местностях… Бесполезно затыкать уши, закрывать глаза… это истина. Подобные случаи произошли и в моем избирательном округе», — говорил на заседании палаты джолиттианец Д. Нуволони^{338}.

Нападки сторонников «решительных мер» на внутреннюю политику Орландо становились все яростнее, споры о методах внутренней политики на заседаниях Совета министров, в буржуазной прессе, во всевозможных буржуазных обществах и клубах разгорелись с новой силой.

Экстремисты обвиняли Орландо в том, что «политика полумер» привела к туринским событиям^{339}. Они заявляли, Что эти события показали, «как распространен в Италии дух возмущения», и требовали создания правительства, которое сумело бы любой ценой этот мятежный дух подавить. Они настаивали на коренном пересмотре всех «критериев и методов» внутренней политики и на жестоких репрессиях по отношению к противникам войны. Они призывали своих соотечественников «не забывать об ужасном примере России»^{340} и, цитируя угрозы Керенского по адресу большевиков, предлагали Орландо «поучиться у Керенского, как надо управлять страной»^{341}. А возможные обвинения в реакционности отводили от себя на том основании, что «никто, по крайней мере на Западе, не называл реакционером Керенского и других русских социалистов, когда они утопили в крови июльское выступление ленинистов»^{342}.

В борьбу экстремистов за «смену методов и людей» скоро включились и более умеренные группы интервентистов.

Туринское восстание побудило многих из тех, кто ранее поддерживал Орландо, примкнуть к экстремистам. И вот уже «Джорнале д’Италиа» пишет 8 сентября об «ошибочном методе» министра внутренних дел, а «Трибуна» утверждает в тот же день, что «метод, который был удовлетворителен до вчерашнего дня, теряет право на существование в изменившихся условиях»^{343}.

Критики Орландо обвиняли его в том, что он, делая ставку на содействие правых социалистов, не учел перемен, происшедших под влиянием русской революции в Итальянской социалистической партии.

Действительно, в позиции ИСП в 1917 г. многое изменилось. После вступления Италии в войну на стороне Антанты официальный лозунг партии звучал так: «Не поддерживать войну и не саботировать ее». Отказ от «саботажа войны» не означал отказа от антивоенной пропаганды, и итальянские социалисты немало сделали, чтобы объяснить массам империалистический характер войны. А с осени 1915 г., когда ИСП присоединилась к решениям Циммервальдской конференции, официальным кредо партии стал циммервальдский призыв к «нажиму» на «свое» (буржуазное) правительство с целью заставить его заключить мир.

В партии, однако, не было единства. Ее правое крыло занимало, как мы уже говорили, скрыто, а подчас и открыто оборонческие позиции. Боясь, что антивоенные выступления масс ухудшат военное положение Италии, лидеры правых социалистов всячески помогали Орландо эти выступления сдерживать.

Но за годы войны и особенно после марта 1917 г. влияние правых в партии значительно упало, а все больший удельный вес и значение приобретало ее левое крыло, страстно стремившееся не только разоблачать империалистический характер войны, но и «что-то делать» в борьбе за мир.

Еще далекие от того, чтобы понять и принять ленинскую концепцию борьбы с империалистической войной, итальянские левые социалисты неизменно подчеркивали свое глубокое уважение и любовь к В. И. Ленину, который уже весной и летом 1917 г. стал для них (как и для итальянского народа в целом) символом активной, революционной борьбы за мир. В дни пребывания в Италии делегации возглавленного меньшевиками и эсерами Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов это проявилось особенно ярко.

Делегация приехала в Италию (она побывала до того в Англии и Франции), чтобы договориться с итальянскими социалистами об их участии в намечавшейся меньшевиками и эсерами Стокгольмской конференции социалистов стран Антанты и Германии.

Делегация эта (как одно время и сама Стокгольмская конференция) пользовалась покровительством Временного правительства, и именно этим объясняется тот факт, что итальянские власти, хотя и не сразу и неохотно, все же не только дали делегатам визы на въезд, но и разрешили Итальянской социалистической партии организовать поездку делегатов по стране и даже уличные митинги и демонстрации в их честь. И вот тут-то и произошло неожиданное.

В составе делегации не было большевиков. В нее входили меньшевики, бундовец, эсер. Но итальянские рабочие (и многие левые социалисты в том числе) плохо разбирались летом 1917 г. в борьбе партий в далекой России. Они увидели в делегатах «посланцев русских Советов», «делегатов мира» и встретили их восторженными возгласами «Evviva Lenin!». В течение нескольких дней эти возгласы гремели на улицах итальянских городов, которые посещала делегация.

«Мы проехали весь полуостров от Рима до Бардонек-кио, — писал позднее Серрати, сопровождавший делегатов в их поездке по Центральной и Северной Италии, — под несмолкающие крики: «Да здравствует Ленин! Долой войну!» Единый цвет этих бушующих дней был красный цвет.