Понемногу налаживается и отношение власти с широкими слоями населения. Революционные элементы теряют почву под ногами и видимо слабеют. Оппозиция продолжает будировать власть, но реально выступать против нее не осмеливается. Словом, утверждается земский мир.

Период этот продолжается до половины 1914 г., т. е. до самого начала великой войны, когда наступает четвертый, последний период царствования. Поначалу война еще теснее сближает всю общественность с властью. Обнаружившийся к началу 1915 г. сериозный недочет в нашем боевом снаряжении дает первый толчок к подъему общественного недовольства. Выступает и ярко обнаруживается значение роковой фигуры Распутина, проникшего в царские чертоги невежественного мужика, к несчастью обладавшего некоторыми гипнотическими способностями. Фактическая власть постепенно переходит от царя к царице, пока наконец не сосредотачивается почти всецело в ее руках. Царствует Александра Феодоровна, лишь по временам встречающая более или менее пассивный отпор со стороны государя. Влияние Кривошеина ослабевает, а затем сходит на нет, вплоть до смены его с министерского поста. Начинаются усиленные смены лиц, стоящих у власти. Удрученный годами, утративший всякую действенную энергию, а в особенности пропитанный устаревшими политическими взглядами Горемыкин, вновь назначенный в декабре 1913 г. председателем Совета министров, замещается в ноябре 1915 г.^[42] всецело поглощенным личными интересами и преступно равнодушным к интересам государства Штюрмером, а с осени 1916 г. приобретает огромное влияние неуравновешенный Протопопов, назначенный при содействии разнообразных темных сил на пост министра внутренних дел. В это время приобретает исключительное психологическое значение распространившееся по всей стране и пустившее глубокие корни убеждение, что фактическим властителем состоит тот же Распутин. Раздается слово «измена», и в число изменников стоустая народная молва включает не только носителей власти, но и царицу. Общественность приходит в крайне возбужденное состояние. Ее настояния о привлечении к власти людей, пользующихся общественным доверием, не встречают ни сочувствия, ни сериозного противодействия. Пользуются создавшимся положением и революционные элементы. Действуя отчасти на вражеские германские деньги, они занимаются усиленной пропагандой в рабочей среде и тыловых частях армии. Общественные настроения развиваются сами по себе, причем власть не прилагает никаких усилий к их направлению в желательную сторону. В стране накопляются в огромном количестве разнообразные горючие материалы. Создаются почва и силы для полного крушения государственного строя. Царица это сознает, но не обладает ни умением, ни политическим чутьем, необходимыми для восстановления нормальной общественной атмосферы. Не находит она и людей, способных стать у кормила государственного корабля.

Таким образом, царствование Николая II имело два творческих периода. Эпоха Витте, продолжавшаяся от воцарения до 1902 г., и семилетняя (1907 по 1914) эпоха Столыпина-Кривошеина, эпоха делового сотрудничества этих двух талантливых государственных деятелей с большинством собранного в Государственной думе народного представительства. Между этими двумя периодами произошла несчастная война с Японией и разыгравшаяся на ее почве первая открытая схватка между общественными силами и властью. Порожденная этой схваткой довольно продолжительная смута, однако, благополучно улеглась. Государство стало на новый путь, суливший расцвет и экономических и культурных сил страны.

Конечный, четвертый период продолжается менее трех лет. Независимо от мировой войны, в которую втянута Россия и которая, разумеется, составляет самую сущность и основной источник всех последующих зол, период этот знаменуется постепенным отречением государя от власти. Власть эту Николай П поначалу почти всецело передает императрице, действующей под влиянием не сознаваемых ею темных сил, а под конец отрекается от нее формально. На деле это приводит к почти немедленному упразднению всякой власти в государстве.

Часть I. Последние спокойные годы дореформенного строя (1894–1902)

Глава 1. Первые годы царствования (1894–1902)

20 октября 1894 г. В Петербурге ясный солнечный день. На улицах столицы необычайное скопление народа, но настроение толпы отнюдь не праздничное. На Невском, на всех переулках толпятся люди, читающие с явно озабоченным видом наклеенные на стенах печатные объявления: то извещения о состоянии здоровья находящегося на Южном берегу Крыма в Ливадии пораженного тяжким недугом императора Александра. На площади Казанского собора также заметно необычайное оживление. В соборе, переполненном молящимися, идет молебен об исцелении страждущего монарха. Настроение столичного населения определенно удрученное, подавленное.

Болезнь государя, почти с места принявшая столь же быстрое, сколь угрожающее течение, предвещала скорую сме — ну царствования. Событие это было в высшей степени неожиданно. Богатырская осанка Александра III, его возраст, обыкновенно совпадающий с расцветом сил, его внешний вид, не обнаруживавший никаких признаков болезненного состояния, казалось, обеспечивали стране продолжительное бессменное царствование. Известие об опасном состоянии здоровья императора было тем более неожиданно, что извещение о постигшем его недуге последовало лишь в то время, когда он принял угрожающий характер. Не успела ввиду этого страна осведомиться о болезни государя, как выяснилось, что недуг его смертельный и что, следовательно, государство силою вещей вступает в неизбежную при самодержавном строе новую полосу своей исторической жизни.

Понимало это, быть может, не столько сознательно, сколько инстинктивно население столицы; понимала это вполне определенно петербургская бюрократия и ее правящие верхи. Взоры ее невольно обращались к неведомому будущему, стремясь его угадать в свойствах и особенностях имеющего вступить на престол наследника Цесаревича, но свойства эти были мало кому известны, причем определялись они различно. Сколько-нибудь отчетливого представления о личности преемника Александра III не было ни у населения, ни даже у правящего слоя. Будущий Николай II ничем не успел к этому времени выявить свои индивидуальные особенности, тем более что участия в государственных делах он не принимал. Правда, он состоял председателем комитета по сооружению Сибирской железной дороги, но председательствование это было лишь почетное, и всем было известно, что влияние на решения этого комитета он не оказывал. Господствовавшие ввиду этого на его счет мнения были крайне разноречивы.

Но в одном отношении сходились все, а именно в признании отсутствия государственного опыта у завтрашнего руководителя судьбами России. Неудивительно, что будущее представлялось при таких условиях столь же непредвиденным, сколь смутным. Об опасениях, господствовавших в этом отношении среди лиц правящего синклита, я лично имел случай судить по словам, сказанным мне в это самое 20 октября 1894 г. управлявшим Морским министерством Н.М.Чихачевым. Передавая ему письмо моего отца, привезенное мною из Варшавы, откуда я в этот самый день приехал, я, естественно, первым делом спросил его, какие вести из Ливадии. «Самые плохие, — ответил мне Чихачев, — надежды на выздоровление нет никакой, и, по всей вероятности, кончина государя уже последовала». «Передайте вашему отцу, — добавил Чихачев, — что будущее представляется нам здесь чрезвычайно смутным. Наследник — совершенный ребенок, не имеющий ни опыта, ни знаний, ни даже склонности к изучению широких государственных вопросов. Наклонности его продолжают быть определенно детскими, и во что они превратятся, сказать невоз — можно. Военная строевая служба — вот пока единственно, что его интересует. Руль государственного корабля выпал из твердых рук опытного кормчего, и ничьи другие руки в течение, по всей вероятности, продолжительного времени им не овладеют. Куда при таких условиях направит свой курс государственный корабль — Бог весть».