— Я вернусь, чтобы разобраться с тобой, сука, — Джейс плюет на меня, и я смотрю в ужасе, который вроде как фальшивый, но отчасти реальный, когда он выходит из комнаты, хлопнув за собой дверью.

Меня переполняют облегчение и отчаяние. Облегчение, потому что Джейс жив. Он в порядке. И, судя по всему, Дорнан о нас ничего не знает.

Отчаяние, потому что он снова ушел, так же быстро, как и появился, а я все еще здесь с Дорнаном.

Дорнан долго смотрит на закрытую дверь, прежде чем снова повернуться ко мне с выражением удовлетворения на лице. Он кладет ключ в карман и щелкает пальцами.

— Вставай. Иди сюда.

Я неохотно встаю, но не приближаюсь к нему. Он ухмыляется и лезет в задний карман, и этот проклятый электрошокер внезапно снова оказывается в его руках. Он держит его перед собой и нажимает на спусковой крючок, отчего между двумя зубцами на его конце вспыхивает яркая электрическая искра.

Дорнан кладет электрошокер в карман и снова достает что-то еще. Шприц, полный прозрачной жидкости. Я тяжело сглатываю, гадая, что же на этот раз.

— Не бойся, — говорит он, расстегивая джинсы. — Если ты ведешь себя как хорошая девочка и делаешь, что тебе говорят, ты можешь получить кое-что из этого. — Он усмехается. — Это хорошая штука, малышка».

— Я не хочу этого, — резко отвечаю я. — Я не чертова наркоманка.

Он ухмыляется.

— Твоя мама тоже.

Ауч. Он сидит в изножье кровати, спиной ко мне. Он настолько меня не боится, что ему даже не нужно держать меня в поле зрения.

— Раздевайся.

Когда я двигаюсь недостаточно быстро, он кладет иглу в карман и снова вытаскивает электрошокер.

— Быстрее.

Неохотно и с большим усилием я нахожу край своей ночной рубашки и стягиваю ее через голову, бросая рядом с собой. На мне нет ничего, кроме черных трусиков, тоже новых, с кружевной окантовкой в тон шелковой ночной рубашке. Иисус Христос. Это фигово.

Он сбрасывает с себя кожаный жилет и протягивает его мне.

— Надень.

Я беру жилет без рукавов, натягивая его на свою худую фигуру. Утопаю в нем, но каким-то чудом оно закрывает мою грудь. Я натягиваю его на грудь и угрюмо смотрю на него.

— Моя очередь, — говорит он. — На колени. Сними с меня обувь.

Закатываю глаза, но становлюсь перед ним на колени, расшнуровывая его ботинки. Я дергаю один из них, и он поднимает ногу, позволяя ботинку соскользнуть. Как только ботинок снят, я снимаю с него носок и повторяю то же самое с другой ногой.

— Хорошая девочка, — говорит он. — Я немного разочарован. Думал, что хотя бы раз ударю тебя по лицу за отказ.

Он встает.

— Брюки. — Он улыбается и поясняет: — Все. Всю одежду. Снимай.

Я угрюмо смотрю на него, замечая, как его член сильно прижимается к материалу джинсов. Большой. Если он заставит меня сосать это, я откушу эту хрень, даже если он меня за это убьет. Это того стоило бы. Я тяну уже расстегнутые штаны, избегая его эрекции и протягивая ткань мимо. Как только они оказываются у него на коленях, я проделываю то же самое с его боксерскими шортами и внезапно оказываюсь лицом к лицу с его яростным твердым членом. Я отшатываюсь назад, меня снова начинает тошнить.

Моя реакция вызывает у него глубокий смех.

— На кровать. На спину. Сейчас. Или я засуну это тебе так глубоко в глотку, что он вылезет с другого конца.

Я сажусь на край кровати как можно дальше и поднимаю ноги вверх. Могу выдержать удары руками и ногами, прикосновения и боль, но не могу вынести мысли о том, что он изнасилует меня в рот. Не сегодня. Я также прекрасно осознаю электрошокер, который лежит на кровати рядом с ним, и как сильно я хочу не дать ему повода снова использовать его против меня. В последний раз, когда он это сделал, я почувствовала, что умру, и не безболезненной, восхитительной смертью во сне, как от горячего укола героина. Это было чертовски ужасно, и я сделаю почти все, чтобы избежать повторного шока. Я лежу посередине кровати, опершись на жесткие локти, не выпуская его из виду. Грубая кожа жилета болезненно задевает мои соски, и я остаюсь как можно более неподвижной, чтобы избавиться от неприятного чувства, которое оно вызывает в моем животе.

Он наклоняется и выуживает что-то из джинсов. Заползая на кровать, он оседлал меня, его твердость болезненно прижимается к моему бедру. Обматывает что-то вокруг моей руки, и я смотрю вниз и вижу, что это шелковый галстук.

«Наверное, тот же самый, который он носил на похоронах», — думаю я про себя. Это заставляет меня чувствовать себя немного лучше. Пока я не вспомню его план трахать меня, пока я не заменю его мертвых сыновей.

Теперь я снова чувствую себя дерьмом.

Он достает шприц и вводит его в мою вену, оттягивая назад так, что моя кровь течет в шприц, смешиваясь с прозрачной жидкостью, образуя опасное красноватое облако нирваны. Я чувствую, как напрягаюсь в ожидании этого удара, и отчаяние охватывает меня, когда я понимаю, насколько затягивает это дерьмо. Я уже с нетерпением жду этого, глядя сквозь иглу, даже не заботясь о том, что она может меня убить. Я уже в шаге от зависимости от этого дерьма.

И мне все равно. Я просто хочу, чтобы он поторопился, нажал чертов поршень вниз и позволил мне принять лекарство.

Иисус. Я даже думаю, как наркоман, говоря те же слова. Моя мать была бы так горда.

Я смотрю на шприц, свисающий из моей руки, а Дорнан кладет руку между моих ног.

— Что, ты не рада меня видеть? — говорит он с ухмылкой, поскольку его рука явно не чувствует влаги.

Подношу другую руку к шприцу, нагло пытаясь схватить его, чтобы ввести что-нибудь хорошее и, хотя бы сделать это немного более терпимым, но Дорнан шлепает меня, будто я ребенок, засунувший руку в банку с печеньем.

— Услуга за услугу, детка, — говорит он, сплевывая на ладонь и растирая слюну между моими ногами. ― Quid pro quo.

— Я знаю, что означает quid pro quo, — говорю я, внезапно раздражаясь. — Я не чертова идиотка.

Он смеется, с силой входя в меня. Я на мгновение зажмуриваюсь. Я не готова, и это больно.

— Ты сегодня особенно напряжена, — говорит он, двигаясь грубо и ускоряя темп. — Мне это нравится».

Я закатываю глаза.

— По-моему, это называется «сухая», — резко отвечаю я. — То есть вообще не возбуждена. Ты мне противен.

Он ухмыляется, врезаясь в меня сильнее, заставляя меня вскрикнуть.

— Ты уверена в этом?

Я смотрю в потолок. Грустно, измученно и оцепенело.

— Ага.

— Ну, я собираюсь кончить, — говорит он, распахивая кожаный жилет на мне и сжимая мою грудь.

— Я знаю, — отвечаю я медленно, будто он идиот. В ответ он обхватывает мою шею пальцами и крепко сжимает.

— Скажи мне, что ты моя, — внезапно шепчет он, двигаясь быстрее. — Ты моя, ты это знаешь, да?

Я хмурюсь, глядя на него с шоком и отвращением, задыхаясь.

— Ты принадлежишь мне, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Скажи это и получишь награду.

Он кладет руку на шприц, все еще полный и сверкающий, свисающий из моей руки. На самом деле он не сверкает, но в моей голове да.

— Я твоя, — безучастно говорю я, облизывая губы и наблюдая, как движутся его пальцы.

— Хорошая девочка, — говорит он.

Я тяжело сглатываю и стону, когда он нажимает на поршень шприца, наполняя мое тело чем-то лучшим, чем лучший оргазм, который кто-либо я могла испытать. Лучше, чем самый чертов солнечный день. Лучше, чем первая любовь, поцелуи в лоб и радуга.

Лучше, чем что-либо.

Блаженство.

— Скажи мне еще раз, кому ты принадлежишь.

Его голос внезапно становится далеким, и он заставляет меня открыть один глаз, заставляя меня смотреть на него, пока я взлетаю вверх по своим зефирным венам.

— Скажи это, — требует он на этот раз громче.

Я хихикаю, наркотики пробираются сквозь мои конечности, такие тяжелые и мягкие одновременно. Я словно перышко, парящее в эфире.

— Я чертовски ненавижу тебя, — шепчу, истерически хихикая, когда он впивается пальцами в мою плоть, кричу, когда кончает, когда он наполняет меня своей ненавистью. — Ты никогда не будешь владеть мной, кусок дерьма.