Кузнецову не повезло. В начале своей оперативной карьеры он встретил недобросовестных людей, «липовщиков» – как тогда принято было именовать фальсификаторов. За что и поплатился.
3 октября 1934 года агент «Кулик» был арестован и помещен во внутреннюю тюрьму Свердловского УНКВД. В вину ему ставилось, что он «сообщал провокационные сведения на ряд лиц (…), обвиняя их в к-р повстанческой деятельности против Сов. власти».
Иными словами, Кузнецов сознательно оговаривал невиновных, по сути, обрекая их на гибель.
Через несколько лет такая «липовщина» захлестнет всю страну, превратится в систему. Людей начнут расстреливать по единственному, ничем не подкрепленному соседскому доносу, и чекисты ежовского набора, только вчера сменившие рабочие блузы на хрустящую форму, свято будут верить, что только так, а не иначе, и следует бороться с врагами народа. Но тогда, в 1934-м, в НКВД работало еще немало честных и профессиональных сотрудников, для которых подобная практика казалась дикостью.
Каким уж образом фальсификаторство Коми-Пермяцкого окружного отдела вылилось наружу – узнать уже нам не дано никогда. Может быть, написал заявление кто-то из невинно арестованных. А может, просигнализировали и сами сотрудники. Вариантов – масса.
Выехавшая из Свердловского УНКВД проверка без труда сумела найти многочисленные факты провокаций. Большинство из них были связаны с именем Кузнецова.
В архивах сохранилось немало протоколов его допросов. Все они – мало отличаются друг от друга. Сперва следует вопрос работника УНКВД – говорил ли вам такой-то человек, что он готовит новое восстание. Затем неизменный ответ Кузнецова: нет, не говорил.
«Когда я писал донесения, – признается „Кулик“ на допросе, – мною руководила одна мысль: как можно резче ударить по к-революции, но так как благодаря неправильного руководства мною Тэнисом (начальником Коми-Пермяцкого отдела ГПУ – Примеч. авт.), я в этом маршруте стал на роль провокации, то выполняя слова Тэниса «называть вещи естественными словами», я раздувал, заострял».
«Так чему можно верить в ваших донесениях и где в них начинается провокация?», – задают чекисты резонный вопрос.
Кузнецов отвечает:
«Даты, встречи, состав присутствующих – это неоспоримо верно, но там, где в моих донесениях начинаются чужие слова, заключенные в кавычках, (…), все наиболее резкое, обобщающее основной костяк сказанного являлось выдуманной, намотанной мной грубой ложью.
Я здесь руководствовался одним: если человек не говорил против Сов. власти, я ему ничего не выдумывал, но если этот человек настроен отрицательно к существующему строю и это мне в беседах высказывал, я ему приписывал не говоренное им по злости. Приписки эти я делал, основываясь на своих предположениях. (выделено нами. – Примеч. авт.)»
Мы сознательно не комментируем эти беспомощноциничные оправдания Кузнецова (добавить к его словам, наверное, нечего).
Скажем лишь, что в тюрьме просидел он недолго. После многочисленных его заявлений, в которых он молил дать ему возможность «искупить свою вину на работе», ибо «в изоляции я не в состоянии бороться против к-р», Кузнецов был выпущен на волю. Освободившееся место в камере незамедлительно занял его бывший начальник Тэнис, а сам Николай Иванович надолго оседает в Свердловске.
Даже за сравнительно короткое время общения местные контрразведчики успевают оценить уникальные способности секретного сотрудника. Особенно привлекает их блестящее владение Кузнецовым немецким, ведь немцев на Урале – и своих, советских, и приехавших из-за кордона специалистов – хоть пруд пруди.
Сразу после освобождения Кузнецов поступает на связь в областное управление НКВД. «Ученый» – так именуют его отныне в секретных донесениях.
Кузнецова используют для разработки инженеров и спецов свердловских предприятий, подозревающихся в шпионаже и вредительстве. Используют успешно: никому из объектов и в голову не приходило, что расцеховщик конструкторского отдела Уралмаша является агентом НКВД.
Чего там греха таить – в 30-е годы недостатка в агентах у чекистов не было. Однако Кузнецов выделяется даже из такой огромной массы добровольных помощников.
«Находчив и сообразителен, обладает исключительной способностью завязывать необходимые знакомства и быстро ориентироваться в обстановке. Обладает хорошей памятью» – так пишут свердловские контрразведчики в характеристике на «Ученого».
Неудивительно, что Кузнецову дают все более и более сложные задания. Он начинает работать под «легендой».
В 1936 году его арестовывают по печально известной статье 58-10 (контрреволюция) и бросают в спецкорпус Свердловского УНКВД. Это уже третье по счету знакомство Кузнецова с уголовным кодексом.
Но на сей раз обвинение в контрреволюционно-террористической агитации придумано специально, дабы придать Кузнецову вес в определенных кругах. В том числе и среди иностранных спецов.
В официальной биографии Николая Ивановича, вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей», есть замечательный кусок:
«Не одобряли многие, и родные, и друзья знакомств Николая с иностранцами.
Старый знакомый по Кудымкару Андрей Кылосов прямо спросил как-то Кузнецова:
– Зачем ты связываешься с этими иностранцами? Ты видишь, время неспокойное. Надо тебе порвать эту дружбу.
– Не волнуйся, Андрико, – спокойно ответил Николай Иванович. – Я патриот, а к патриотам грязь не пристает.
Прямой начальник Кузнецова тоже с тревогой спросил его как-то:
– Почему вы так часто встречаетесь со спецами? Они на удочку вас не зацепили? Смотрите, как бы плохо не кончилось!…
– Не волнуйтесь, – сказал в ответ Николай Иванович. – Я ж не зря ношу голову на плечах. Я лишь практикуюсь. Положение с Германией у нас не весьма приятное. Может, придется воевать с фашистами. Знание немецкого языка пригодится».
Зная теперь всю правду об истинной жизни Кузнецова, читать эти строки довольно смешно. Удивительно только, что друзья Николая Ивановича не могли догадаться: почему же к патриоту не пристает грязь. Патриотизм – оправдание для наследников Феликса слабоватое.
А знание немецкого Кузнецову действительно пригодилось. Причем задолго до начала войны…
… Хорошим солнечным днем 1938 года на перрон Казанского вокзала сошел статный красавец-блондин. Звали его Рудольфом Вильгельмовичем Шмидтом.
Под этими документами блондин поселился в гостинице «Урал». Администраторша (она же агент НКВД «Малинина») внимательно изучила паспорт постояльца, пролистала все страницы, даже посмотрела на свет, но ничего подозрительного, кроме немецкой фамилии, обнаружить не смогла. Своему куратору тем не менее о новом постояльце «Малинина» доложила: на всякий случай. Контроль и учет – главные достижения социализма…
Но судя по тому, что Шмидт беспрепятственно покинул вскоре гостиницу, органы его персоной не заинтересовались…
Между тем новый житель Москвы перебирается в частную квартиру: в дом № 20 по улице Карла Маркса. Устраивается на работу: инженером-испытателем авиазавода № 22…
Нет больше на свете Николая Кузнецова. Он исчез, растаял в воздухе, точно фантом, едва тронулся от платформы скорый поезд Свердловск-Москва.
В столицу поезд увозил Кузнецова – для знакомых и друзей ехал он на учебу. А привез – совсем другого уже человека: 26-летнего немца Рудольфа Шмидта, уроженца города Саарбрюкене, привезенного в Россию родителями еще в далеком 1914-м.
Так начался новый этап в жизни этого удивительного человека. Из провинциального агента, шпионящего за третьесортными инженерами, ему предстоит стать подлинным асом контрразведки. Едва ли не лучшим агентом в паутине НКВД.
Таланты талантами, но, как всегда и бывает, решающую роль в его судьбе сыграл случай.
Еще в Свердловске Кузнецов попался на глаза только что назначенному наркому внутренних дел республики Коми Михаилу Журавлеву[152]. Из Москвы Журавлев получил указание – навести порядок на уральских лесозаготовках.
