— Хуанфу Янь, — с постным видом протянул Шэчи. — Надеюсь, ты прилежен в своих делах, и бережешь деньги батюшки? Смотри, не переплати местным за товары — шелк-сырец нынче подешевел до трех лянов серебра за цзинь, а за выдержанный чай берут половину веса серебром.

— Вы уже посетили рынок, молодой господин? — подобострастие в голосе старика сменилась деловитостью. — Что еще из местных товаров упало в цене — фрукты, вино, поделки ремесленников?

— Мы с женой пересекли рынок, и останавливались в чайной неподалеку от него, — со скукой в голосе ответил юноша. — Мои уши не выбирают, что слышать, а уж то, как местные восхваляют Шэнь-нуна и его обильные благословения в этом году, было трудно упустить.

— Ну, мне это вполне удалось, — озадаченно пробормотала Му Ваньцин. — Теперь, у меня не осталось сомнений, что ты — купеческий сын, Шэчи: цен на товары я в местных сплетнях точно не слышала.

— Все дары полей и садов подешевели не менее, чем вполовину, — закончил юноша, коротко улыбнувшись жене. — Некоторые из юньнаньских торговцев спешат избавиться от заранее запасенного товара, и могут предложить цену пониже, так что будь внимателен. И еще — есть ли при караване свободные деньги?

— Около сотни лян золота, — с готовностью ответил приказчик семьи Инь. — Но больше половины из них — в билетах ваньчэнских банков. Здесь, на юге, за них дадут полную цену разве что крупные торговцы. Если вы хотите взять больше, чем сорок лян…

— Я возьму сумму моего месячного содержания — пятнадцать лян золота, — прервал его Инь Шэчи. Хуанфу Янь тут же снял с пояса один из мешочков, и с поклоном передал его юноше. — Да, распорядись о письменных принадлежностях — передашь батюшке мою записку, о деньгах и обо всем прочем.

— Благодарю, молодой господин, я и сам хотел просить вас об этом, — довольно ответил старец, и отослал двоих из подчиненных Сун Тяньци принести запрошенное. Вскоре, те поднесли юноше походный набор для письма, и он принялся ловко заполнять лист бумаги ровными иероглифами скорописи. Закончив, он размашисто подписался, присыпал послание песком, и протянул старому приказчику. Тот с поклоном принял записку.

— Смотри, проверяй товар, как следует, — строго напутствовал его Шэчи. — Не накупи гнили и тухлятины в погоне за удачной сделкой. А ты, старый Сун, береги себя, — он дружески кивнул бывшему телохранителю. Тот ответил кратким прощанием, и поклонился, улыбаясь в усы. — Еще увидимся. Пойдем, жена моя, — обратился он к Ваньцин.

— Берегите себя, молодой господин, — попрощался вслед молодой паре Хуанфу Янь.

— Скажи мне, Шэчи, почему ты в свое время не избрал торговую стезю? — задумчиво спросила мужа Му Ваньцин, когда они продолжили свое движение по городским улицам. — У тебя несомненный талант к купеческому делу.

— Я не захотел становиться купцом, узнав, насколько он несвободен, — ответил юноша. — Крестьянин лебезит перед чиновником, склоняется при виде воина, и пресмыкается в пыли у ног вельможи. Купец делает все то же самое, но при этом, заявись в его лавку крестьянин, он вынужден угождать и ему. Подобный путь хоть и вымощен золотом, но требует от идущего по нему очень уж гибкой спины.

Глава 19

Описывающая, как серебряную змею попрекали злонамеренностью, а молодой дракон юго-запада спешил к отцу

Храм Шэньцзе выглядел скромно даже по меркам далиской глубинки: глиняные статуи у ворот, и деревянные — внутри небольшого молельного дома, по раннему времени гостеприимно распахнувшего двери, простые монашеские хижины, и небогатые посадки злаков. Все это выглядело, скорее, хутором крестьян среднего достатка, излишне почитающих Будду, а не местом поклонения. Кроме того, ограда монастыря была ненамного выше двух чи, и потерянно бродящий в храмовом дворе Дуань Чжэнчунь немедленно заметил конных Инь Шэчи и Му Ваньцин, приближающихся к воротам храма, и поспешил им навстречу.

— Дочка! Зять! — далиский принц встретил их возгласом, полным радостной надежды. — У вас новости от брата? Он прислал вас мне в помощь? Или же и вовсе решил избавить меня от этой тягостной докуки?

— Нет, уважаемый тесть, все несколько хуже, — спешившись, ответил Шэчи с безрадостной улыбкой. — Я повздорил с Дуань Юем, и государь изгнал меня из Да Ли. Мы с Ваньцин решили повидаться с тобой перед уходом.

— Вы и Юй-эр поссорились? — неподдельно удивился Дуань Чжэнчунь. — Что случилось? Когда я покидал столицу, вы были неразлучны, словно ветер и дождь.

— Верно, батюшка, — печально промолвил Инь Шэчи. — Признаюсь честно — твой сын мне по душе, и я уже не рад, что погорячился в том разговоре с ним. Но лучше мне рассказать все сначала. Дело было так…

Он пересказал Принцу Юга события позавчерашнего утра, пытаясь описывать их как можно беспристрастнее. Поведал он и о своем неприятном разговоре с Дуань Чжэнмином, завершившимся изгнанием, и о решении Му Ваньцин последовать за ним. К концу его рассказа, Дуань Чжэнчунь глядел еще печальнее, чем раньше.

— Никогда бы не подумал, что желание Юй-эра изучать боевые искусства принесет разлад в нашу семью, — в сердцах бросил он. — Да и мой венценосный братец… как по мне, у сетей его царской справедливости слишком уж частое плетение. С семейными ссорами можно обходиться и помягче. Скажи, Шэчи, ты ведь не станешь упорствовать в причинении вреда Юй-эру?

— Как честный человек, Дуань Юй сам обязан раскаяться в содеянном, и просить о наказании, — болезненно скривился юноша. — Я вовсе не хочу вредить родне жены, и не горжусь тем, что едва не свершил в порыве гнева. Однако же, верно и другое — не являющийся учеником секты Сяояо не может владеть ее тайными знаниями, тем более, предназначенными лишь главе.

— Ты прав от начала и до конца, что вселяет в меня еще большую печаль, — сумрачно ответил на это далиский принц. — Я виноват не меньше Юй-эра — не привив ему должное почтение к традициям вольных странников, я стал невольной причиной этого несчастья. Что хуже, я не могу усовестить сына — на мне до сих пор лежит тяжкая ноша царского поручения. Но будь спокоен, Шэчи — когда мы вернемся в столицу, я поговорю с Юй-эром о его проступке, и мы все вместе придумаем способ искупить его вину должным образом.

— Я и Ваньцин не сможем вернуться — твой брат изгнал нас, — напомнил ему Инь Шэчи. Принц раздраженно скривился, и зло выплюнул:

— Да твою же… — он оборвал ругательство на полуслове, бросив виноватый взгляд на дочь, и недовольно продолжил:

— Обычно, Чжэнмин поступает мудрее, чем сделал сейчас, отняв у семьи возможность для примирения. Ничего. Я походатайствую о твоем возвращении, Шэчи, и строго выговорю Юй-эру. Что вы с дочкой собираетесь делать сейчас?

— Помочь тебе, папа, — в голосе Му Ваньцин звучало неподдельное облегчение — она явно не ожидала от отца такого понимания и сопереживания положению своего мужа. — Ты выглядишь так, словно все это время не расследовал убийство, а голыми руками полол брюкву на монастырских грядках. Как я понимаю, тебе мало что удалось узнать?

— Твои слова — словно дождь после засухи, Цин-эр, — приободрился Дуань Чжэнчунь. — Быть может, ваш свежий взгляд увидит что-нибудь, что мне не удалось вытрясти из этих негодных лысых ослов… то есть, уважаемых наставников, — поправившись, он тяжело вздохнул. — Пойдемте внутрь. Я расскажу вам, что мне удалось выяснить, как у монахов, так и из осмотра тела и места убийства.

Принц уже повернулся к воротам храма, когда внимание всех троих привлек громкий топот ног, приближающийся со стороны большой дороги. Вскоре, стал заметен и сам бегущий — загнанно дышащий молодой монах в пыльной одежде. Мутный взгляд его расширенных глаз словно прилип к надвратной вывеске храма. В двух шагах от ворот, он споткнулся и полетел навзничь, тяжело рухнув лицом вниз. Завозившись в пыли, он попытался подняться, но безуспешно — усталое тело отказывалось повиноваться юному послушнику.

— Что случилось, наставник? — требовательно спросил Дуань Чжэнчунь, легко вздергивая монаха на ноги. — На вас лица нет. К чему такая спешка?