— Погоди, Шэчи, — произнес он. — Просто объясни дорогу моим охранникам. Мы с тобой подождем генерала здесь. Думаю, у нас найдется, о чем побеседовать, пока господа Ли и Чжэн извещают Хань Гочжуна о моем приезде. Да, познакомься с Ли Гохао и Чжэн Цзицзуном, моими доблестными защитниками, — кивнул он в сторону богато одетых воинов. Инь Шэчи церемонно раскланялся со знатной молодежью.

— Жаль, что мы прибыли после того, как все закончилось, — высказался Цзицзун, рослый юноша с квадратной челюстью и уверенным взглядом. — Я бы не отказался омыть мой верный меч в крови пары сотен северных варваров, — Шэчи умиленно улыбнулся пылу этого воина дворцовых коридоров.

— Уверен, у вас еще будет такая возможность, господин Чжэн, — добродушно ответил он. — На наш век варваров хватит. Но вернемся к делу. Шатер командующего — в самой середине лагеря. Видите вон ту грязную тряпку на палке? Это — генеральское знамя, последнее из оставшихся. Идите на него, и выйдете, куда нужно.

— Неужто киданям удалось повергнуть в прах наши знамена? — искренне удивился Ли Гохао, спокойного вида крепкий юноша. — Мне рассказывали, что войска генерала Ханя одержали блестящую победу.

— Э-э-э, так и есть, — замялся Шэчи. — И знамя мы благополучно отбили. Ляоские разбойники дорого заплатили за это оскорбление, — знатные воины понимающе покивали, и двинулись на поиски генеральского шатра.

— На самом деле, в грязи его искупали уже после победы, — понизив голос, поведал Инь Шэчи чиновнику. — Никто не знает, как, но это точно случилось во время празднования. Я слышал с полдесятка разных историй, от напившегося в стельку знаменосца, до некоего умелого стрелка, спьяну решившего попрактиковаться на древке штандарта нашего командира, — У Юньлун тихо засмеялся.

— Вижу, славные воины Сун проявляют доблесть и на поле боя, и в пиршественном зале, — понимающе промолвил он. — Что ты можешь рассказать мне о битве, Шэчи?

— О которой из двух? — немедленно спросил тот. — Первая равно покрыла славой нас всех. Насчет второй, скажу без ложной скромности: секта Сяояо отличилась в ней больше других.

— Начни с первой, — заинтересованно ответил чиновник.

Полчища киданей, многочисленные и грозные, сотрясали своей поступью небо и землю, — завел Инь Шэчи повествование не хуже иного бродячего сказителя. — Видя, как опасение теснит храбрость в сердцах моих соратников, я попросил генерала Ханя сказать войскам напутственное слово. Наш командир произнес поистине великолепную речь, никого не оставившую равнодушным, и воины Сун, укрепившись сердцем, встретили врага сталью и огнем…

* * *

Пока Ли Гохао и Чжэн Цзицзун блуждали по заболоченным хитросплетениям сунского лагеря, Инь Шэчи и У Юньлун успели обсудить и оба сражения в предгорьях Хэншаня, и столичные события, и множество других вещей. Шэчи узнал, что в семье императора царит мир и согласие — вдовая императрица правит мудро и справедливо, а ее царственный сын усердно постигает премудрости управления государством, готовясь принять бразды правления великой Сун по достижении совершеннолетия. Разумеется, не обходилось без звучащих в дворцовых коридорах шепотков недовольства — многим вельможам было не по душе присвоение императрицей Лю почестей, положенных одному лишь Сыну Неба, и министры с чиновниками все чаще поминали правление Небесной Императрицы, повторения которого не желал никто. Раздача императрицей высоких постов своим родственникам, зачастую — людям необразованным и грубым, также не вызывала восторга в чиновничьих кругах. Рассказывая об этом, У Юньлун по секрету сообщил другу, что и сам теперь подозревается в дальнем родстве с императрицей Лю — столичные чины не сочли раскрытие множества преступлений веской причиной для возвышения мелкого провинциального чиновника.

Инь Шэчи, в свою очередь, поведал приятелю о давних неприятностях своей секты, и их недавнем благополучном разрешении — смерти Дин Чуньцю. Выслушав его, чиновник посочувствовал Уя-цзы, и пожелал секте Сяояо скорейшего восстановления под водительством нового главы. К этому времени, лагерь несколько оживился, пробужденный от утренних сновидений шумом, что подняли Ли Гохао и Чжэн Цзицзун — двое знатных юношей все же заблудились, и принялись добиваться указаний верного направления от всех подряд. Шэчи отвлекся от разговора, чтобы обнять сонную Му Ваньцин, отыскавшую мужа; девушка обменялась приветствиями со старым знакомым, и поздравила его с новым назначением. Вскоре, поиски генеральского шатра охранниками У Юньлуна увенчались успехом, и Хань Гочжун явился пред очи бяньцзинского посланца. Генерала сопровождали высокопоставленные вольные странники — верхушка Клана Нищих, старшие шаолиньские монахи, свеженазначенный глава секты Пэнлай, и многие другие. На небольшом пятачке земли рядом с лекарскими шатрами быстро стало тесно — вокруг У Юньлуна собралась целая толпа.

— Хань Гочжун! — торжественно провозгласил чиновник, стоило генералу подойти поближе. — Прими императорский указ!

При виде золотого свитка, извлеченного У Юньлуном из сумы, все окружающие опустились на колени. Посланец столицы словно в один миг вырос вдвое, возвысившись над воинами, армейскими командирами, и простыми солдатами. Развернутое парчовое полотно засияло в лучах утреннего солнца, и Инь Шэчи невольно ощутил трепет — умом он понимал, что принял участие в историческом событии, сражаясь с армией Ляо, но именно блеск золотой парчи императорского указа донес это понимание до его сердца.

— Император Жэньцзун, правящий согласно Небесного Мандата, повелевает, — зачитывал, тем временем, У Юньлун. Казалось, его голос разносился по всему военному лагерю без единого препятствия, словно не только люди, но и птицы с животными не смели препятствовать объявлению воли повелителя Срединного Царства[3].

— Хань Гочжуну, командующему военными силами префектуры Яньань, прибыть в столицу для получения заслуженной награды за проявленную воинскую доблесть в защите границ великой Сун от варварского набега, — продолжал чиновник свою торжественную речь. — С собой ему надлежит взять воинов, наиболее отличившихся в битвах с врагом, а именно, главу и старейшин Клана Нищих, вместе с другими солдатами и вольными странниками, согласно их заслугам и своему разумению. По воле императора, объявленной под небесами, да будет, — закончил он, и, осторожно свернув указ, убрал его в суму. Среди людей, медленно поднимающихся с колен, начали раздаваться заинтересованные шепотки.

— Надеюсь, заслуги секты Хуашань не будут забыты, господин генерал? — не выдержал первым старик в зеленом халате. — Я и мои младшие доблестно сражались с врагом, и благодарность наша будет безгранична, если вклад моей секты получит соответствующее признание.

— Благодарность секты Фуню никак не уступит хуашаньской, и даже превзойдет ее, — тут же вмешался грузный мужчина в черном. — Я давно хотел выразить мое уважение к вам, господин генерал, некими скромными подарками, и сегодня вечером, мои младшие доставят их…

— Да прольются на вас неисчислимые благословения, господин Хань, — встрял немолодой даос, одетый в желтое. — Секта Цюаньчжэнь также желает выразить вам свое почтение…

— Лучше нам уйти отсюда, — безрадостно обратился Инь Шэчи к жене и У Юньлуну, глядя на набирающее обороты буйство людского тщеславия. — Против этого врага, генералу Ханю не помогут ни меч, ни доспехи, ни верные товарищи.

— Разве ты не хочешь походатайствовать за свою секту, Шэчи? — удивился чиновник. — Будет прискорбно, если твои заслуги останутся непризнанными.

— Хань Гочжун — человек не только трезвомыслящий, но и справедливый, — улыбнулся юноша. — Думаю, он не станет ни обласкивать кого-либо незаслуженно, ни задвигать проявивших себя, каким бы количеством золота его ни осыпали. За заслуги секты Сяояо я спокоен. А сейчас, не хотите ли разделить со мной и женой скромную утреннюю пищу, господин У? Господа Ли и Чжэн также приглашены, — У Юньлун и его сопровождающие с готовностью согласились, и вся компания двинулась вглубь лагеря, ведомая Инь Шэчи.