— Делаем все, как задумали, — счёл нужным напомнить своему отряду Инь Шэчи. — Господин Гу с братьями прикрывает Дуань Юя. Господа Хуа и Фань поддерживают господина Ба. Всем приготовиться.
Не обошлось и без несчастных случаев, обычных для огневого оружия — фитиль какого-то невезучего солдата прогорел в считанные мгновения, и бамбуковая трубка копья лопнула, скрыв держащего оружие беднягу в огненной вспышке. Но воины генерала Ханя не были зелёными новичками, и стоящие во вторых и третьих рядах были готовы к подобным неожиданностям. Загоревшийся солдат был немедленно облит водой из кожаного ведра, замотан в мокрую холстину, и утащен в направлении палаток врачевателей. Цепь огненосной пехоты даже не поколебалась, утратив одно из своих звеньев — остальные лишь сдвинулись поплотнее.
Вой и рев ляоских всадников рвал в клочья воздух над самым строем ханьских солдат. Можно уже было разглядеть хлопья пены, срывающейся с губ киданьских коней, и белки вытаращенных глаз их наездников, чьи кривые сабли и длинные пики с конскими хвостами у острия жадно тянулись к телам сунских воинов, когда стало ясно — расчет Фань Шаохуана, и его собратьев-командиров, оказался верен. Строй ханьцев словно окутался щитом адского жара, вырастил впереди себя огненную стену, полыхнул багровыми языками пламени — прямо в конские морды и лица всадников.
Яростные крики киданей сменились воплями боли, тонким, истошным ржанием коней, и треском, звоном, лязгом тяжеловесной конной лавы, что врезалась в огненную преграду, и не смогла ее преодолеть. Первые ряды ляоской конницы пали под волной пламени, и другим, менее заметным, но даже более смертоносным ударом, посланным огненными копьями.
В самом наконечнике, в оголовье бамбуковой трубки с огненным зельем, прятались кусочки железа и мелкие камешки. Когда пламенное оружие вспыхивало, извергая пылающую смерть, этот безобидный мусор превращался в целую горсть мелких снарядов, бьющих с силой не меньшей, чем у арбалетный стрелы.
Сожженные огненными вспышками, и посеченные железно-каменным градом, кидани, что желали первыми достичь построения врага, превратились в мертвые и умирающие препятствия на пути своих же товарищей. А огненные копья сунских солдат продолжали изрыгать пламя, подобные драконьим пастям, обжигая и пугая лошадей, раскаляя доспехи, и обугливая тела.
Огненное оружие ханьцев все же прогорело, и те, бросив бесполезные древки, отступили вглубь строя, смененные обычными копейщиками. Среди отступивших был и Ба Тяньши, закопченный, покрытый чужой кровью, и сияющий радостной, широкой улыбкой. Его руки уже сжимали второе из выданных ему огненных копий; последнее, вместе со старым оружием далиского министра, покоилось в держателе за его спиной, ожидая своего часа.
Сокрушительный огненный удар ненадолго замедлил натиск Ляо. Всадники северян, в их тяжёлой стальной броне, восседающие на крупных и сильных лошадях, не собирались ни сдаваться, ни умирать так просто. Даже обожжённые и израненные, они не прекращали рваться вперёд, жаждая вцепиться в горло врага.
Сунские солдаты с копьями и малыми щитами, что сменили в первой линии огненосных копейщиков, немедленно попятились под бешеным напором киданей. Теперь уже ханьцы падали один за другим, пронзенные пиками и стоптанные конскими копытами, а ободренные своим успехом ляосцы наседали все яростнее. Их жуткие боевые кличи, подобные звериному реву и вою, звучали все громче, заглушая крики их противников.
Ляоские командиры вели своих подчинённых из первых рядов, вдохновляя их не только громкими командами, но и личным примером. Их нетрудно было выделить из толпы — богатого вида латная броня с орнаментом в виде волчьих голов, и устрашающей формы шлемы, делали их заметными издалека. На глазах Инь Шэчи, один из них легко склонился с седла, словно и не был обременен тяжёлыми доспехами, точным ударом копья пронзил одного из пехотинцев, и мощным толчком сбросил тело с наконечника, швыряя его вперёд. Жуткий снаряд врезался в ханьский строй, сбивая солдат с ног, и приободрившиеся кидани ринулись в пробитую брешь, свирепо завывая, точно оголодавшие волки.
При виде их успеха, Шэчи внимательно прищурился — в нем, он заметил некую возможность. Далиский отряд пока что держался в стороне от битвы, и даже Ба Тяньши, у которого руки чесались вновь поработать огненным копьём, стоял в задних рядах. Причина тому была проста — перед боем, Инь Шэчи не погнушался обговорить совместные действия с ду-вэем Фанем. Юный наследник секты Сяояо не видел ни доблести, ни пользы в том, чтобы без толку мешаться под ногами у простых солдат, и сейчас, следовал их с Фань Шаохуаном плану. Но в особых случаях, вроде этого внезапного прорыва киданей, Шэчи не собирался сидеть без дела.
Му Ваньцин поняла кивок мужа без слов. Им уже почти не требовалось называть друг другу формы Семи Мечей Привязанности — совместные битвы и тренировки подняли их взаимопонимание выше человеческого предела. Вот и сейчас, Инь Шэчи ухватился за левую руку жены, и подтолкнул ее вперёд, тут же бросившись следом. Пара юных воинов прянула к врагу единой бело-красной молнией, ударившей прямо в военачальника киданей. Ещё на лету, меч Шэчи лёгким, небрежным взмахом срубил древко его копья, а клинок Ваньцин начисто снес голову с плеч врага.
Продолжая свой краткий полет, Инь Шэчи пинком выбил обезглавленный труп из седла, и в самый последний миг успел подхватить его голову.
— Кидани! — возопил он, стоя на конской спине рядом с женой, и вскидывая к небу свой жуткий трофей. — Смотрите на голову в моих руках! Сегодня, вы все отправитесь в Диюй, следом за ее владельцем!
Ляоские воины дрогнули и попятились, когда Шэчи с размаху метнул голову их командира вдоль вражеского строя. Разбрызгивая кровь из обрубка шеи, та с глухим стуком врезалась в нагрудник какой-то лошади, чей наездник, в страхе дернувшись прочь, едва не вывалился из седла. Отступив при помощи техники шагов, молодая пара вернулась к товарищам, где ее успех приветствовали радостные крики солдат.
Строй ханьцев вновь сомкнулся и нажал на врага, тесня его остриями копий, и всадники, ошеломленные быстрой и бесславной смертью командира, подались назад. Тут же, стоящие в задних рядах солдаты Сун вновь достали зажигалки, но на сей раз, не огненные копья были в их руках. Каждый из них держал по небольшому горшочку с надёжно залитым сургучом горлышком, из которого торчал шнур фитиля. Зашипели тлеющие запалы, глиняные ёмкости по широкой дуге отправились в самую гущу врага, брошенные твердой солдатской рукой, и оглушительные взрывы загремели по всей линии соприкосновения войск.
Строй киданей вновь смешался — боевые кони, посеченные глиняными осколками и ошеломленные грохотом взрывов, несли, куда глаза глядят, забыв о рвущих их губы удилах. Иные всадники и сами нахлестывали своих скакунов, охваченные суеверным ужасом — адский грохот и вонь сгоревшего пороха заставили их сердца дрогнуть, обращая ляосцев в бегство. Копейщики Сун немедленно воспользовались этим, напирая на расстроенные ряды врага. Младшие воинские начальники я-цзяны заходились в командных криках, и их подчинённые дружно снимали киданей с седла слаженными ударами копий, уколами наконечников гнали прочь обезумевших коней, и без труда отбивались от тех немногих врагов, что сохранили трезвый рассудок и желание сражаться.
Ляосцы не стали бездумно продолжать расстроенную атаку — зазвучали сигнальные рога, и потрёпанная конница оттянулась назад. Киданьские всадники перестроились, и, взяв короткий разбег, вновь ринулись на врага единой воющей и грохочущей лавой. Фань Шаохуан хладнокровно парировал этот натиск огненными копьями — зажглись фитили, вспыхнуло пламя, ударил частый дождь из железных и каменных капель, и конная атака бесславно захлебнулась. Не могущая набрать достаточно скорости на неровных предгорьях Хэншаня, тяжёлая кавалерия не сумела прорваться сквозь огонь и сталь, и опрокинуть врага ударами копий и натиском боевых коней, как задумывали ляоские военачальники. Вместо этого, остатки конницы оттянулись назад, давая дорогу пехоте.
