– Николай Петрович, – поприветствовал сходу я начальника команды, холодно так. – Вызывали?

Сам Классников был занят тем, что протирал бархоткой свои кожаные туфли, настолько начищенные и наполированные, что кожа на них буквально блестела. Я припоминал расхожую байку, что Николай Петрович занашивал ботинки до дыр и одной из его фенечек слыла чистая обувь.

– Вызывал, Иван. Не стой, проходи и присаживайся, будь так любезен, – начальник команды указал на свободный стул рядом со столом.

Николай Петрович имел особую манеру речи и говорил крайне неторопливо как будто на распев, тихо, но заставлял себя слушать. Я прошёл в кабинет, подвинул стул к столу и присел, вытягивая травмированную ногу.

– Прошу снова об одном и том же, – Классников протирал очки. – Не надо никаких отчеств применительно к моей персоне.

– А как надо?

– Просто Николай Петров, – он ответил не сразу, с минуту разминал губы, как будто что-то жевал.

Пока начальник команды тянул с ответом, мне удалось рассмотреть, что листы на столе это по большой части – расходные ведомости с кучей цифр. Но был среди них один лист, украшенный фирменной спартаковской символикой, на нем вычерчены столбцы, в которые вписаны матчи, проходившие в Москве – игры дубля, второй лиги, основы «Спартака». И почерком написано красивым, каллиграфическим.

– Намотал на ус, Николай Петров! – коротко кивнул я.

– Хорошо, что намотал, – как-то через чур сухо ответил начальник команды и удовлетворенно кивнул, складывая бархотку пополам и пряча. – Как Алла поживает?

Я не сразу смекнул, что спрашивает Николай Петрович про мою «жену». Классников всегда подгружался во все дела команды и охотно интересовался в том числе семейным положением футболистов, выучивал имена жен и детей. При надобности помогал решать бытовые проблемы, которые отвлекали игроков от игры. Тем более удивительным вопрос прозвучал в том разрезе, что свадьбе Павлова и Аллы без году неделя, а о новой жене своего форварда начальник команды уже знал.

– Вернулась из Сочи, хорошо ее там приняли? Я лично звонил в санаторий, чтобы о жене твоей позаботились.

– Вернулась только вчера, не жалуется.

– И когда вы теперь детишек планируете рожать?

– Не в этом году точно, – уклончиво ответил я, не говорить же что вчера Алла со скандалом ушла из дома и вообще я считаю «свою» жену шалашовкой, из тех, что ещё надо поискать.

Я остро чувствовал необходимость задать начальнику свои вопросы, поэтому начал заходить издалека, переключая разговор. Тем более, что сам Николай Петрович к сути дела отчего-то переходить не спешил.

– Вот давно у вас хотел спросить, а откуда название «Спартак» пошло? – пришел в голову вопрос, я смотрел на листок с эмблемой клуба.

– Интересно?

– Ну я б не спрашивал.

Классников вновь принялся губы разминать, от чего малость клинило – на нервы действует жутко, давление прям психологическое. Лишний раз вопросы не захочешь задавать или тысячу раз подумаешь.

– «Спартака» Рафаэлло Джованьоли читал?

– Угу, кто ж не читал.

– Вот оттуда и название появилось, а почему вдруг интересуешься?

Я плечами пожал, ну и попер в «атаку» на Гайдая, заранее соломку подстелив.

– Знаете ли, Николай Петров, вот вы у меня о детях с Аллой спрашиваете. Какие дети в коммуналке и без средств к существованию, детей особо не нарожаешь. Но видимо в «Спартаке» это норма вот так бывших игроков хоронить? – я приподнял бровь. – Пытаюсь просто понять, откуда эта норма пошла, может как с названием команды связано… философия у клуба такая?

Николай Петрович, наконец, перестал протирать очки. Надел их и внимательно посмотрел на меня своими большими живыми глазами.

– Это ты у меня как динамовец спрашиваешь, да Иван?

– Причем тут динамовец? Я у вас как игрок «Спартака» спрашиваю, пусть и бывший.

– Как причем? При том, что ты в другой клуб на переход заявление писал. Что в Спартаке тебе не нравится, жаловался? Требовал тебя из команды отчислить после кубка, угрожал связями в министерстве и дружбой с генералами…

– Когда я такое писал? – изумился я, опешив, но быстро себя в руки взял. – Честно говоря, не припомню.

– Ты не припомнишь, а я припоминаю, потому чего ты удивляешься? И причем тут философия клуба? – продолжил Классников. – Я лично заявление твоё подписал, когда ты грозился, что голы перестанешь забивать. А оно теперь вон как обернулось.

Поворот получился весьма неожиданный. Но для того, чтобы сформировать отношения к словам начальника команды, мне требовались доказательства. Вполне возможно, что Николай Петрович брал меня на понт, прощупывал. Не похоже на него, но ни о каком заявлении я не помню, а прежний Павлов, хоть и был парень шибутной, вряд ли мог сотворить такую глупость и так подставиться. Однако я даже не успел возражение озвучить, как Классников открыл верхний ящик рабочего стола, достал оттуда от руки исписанный лист бумаги.

– Вот, пожалуйста, – Николай Петрович положил передо мной заявление. – Ты его по почте отправил на мое имя. Неужто запамятовал?

Я взял заявление, ознакомился, приподнял бровь – так и есть «прошу отчислить, требую…» и далее по списку один в один те угрозы, которые только что начальник команды озвучил. Выходит, что Дуба, Граблев и остальные ребята не обладали все полнотой информации по конфликту… да уж.

Я оторопел от наглости прежнего обладателя этого тела. Но ещё больше оторопел от того, что Гайдай ни слова мне не сказал, когда я приехал в Тарасовку на награждение после победы в Кубке. Теперь то понятно почему меня на мероприятие не пригласили и от чего Константин Павлович так бесновался. Удивительно, что меня под белы ручки не вывели с базы… после такого то! Видимо ни Граблев ни остальные футболисты ещё не знали о подлых требованиях прежнего Павлова к руководству клуба… во дела. Остановите люди землю, подумал я. Не складывалось в голове одно – чего тогда меня в больницу привезли, на ноги за границей хотели ставить? Понятно затем от меня «отказались», но прежде ведь администратор всю ночь у палаты ночевал, о Германии Классников договаривался.

– Я заявление не отправлял, – смекнул я, возвращая заявление Гайдаю.

– А кто же тогда это сделал? Само? – Николай Петрович наморщил лоб, подбородок положил на кулаки.

– Женушка, Алла меня подставила, – хотел добавить, что с этой женщиной меня больше ничего не связывает, но Николай Петрович снова меня опередил.

– Ну если только Алла тебе диктовала что писать, почерк то на бумаге твой, – и с этими словами он накрыл заявление своей широкой морщинистой ладонью.

Я почувствовал, как по спине пробежал неприятный такой холодок. Бояться я ничего не боялся, пуганый, но как это заявление по партийной линии не пошло, как до столичного совета не добралось… вон там бы случились настоящие неприятности, недолго за решетку отправиться. Оставалось понять – зачем меня вызвали в клуб, если сотрудником я больше не являюсь и нужный компромат на игрока Павлова – тоже в наличии.

– Ну а теперь рассказывай, какие у тебя проблемы и как докатился до жизни такой, – попросил Николай Петрович.

А сам продолжил внимательно изучать свой листок, видимо планируя расписание на день.

Ловко.

И не подготовишься же к такому! Я полагал, что сам буду бочку катить на «Спартак», а получалось совсем наоборот. Николай Петрович подвёл, что я – сам дурак. И действительно же дурак, раз такую дурь удосужился в заявлении написать и ещё по почте официально отправить.

Сказать мне было нечего, все обернулось так, что это ещё надо благодарить клуб, раз заявление вверх не пошло и в ящике стола начальника команды осело. Везением называть, что меня в тот же день не выперли со скандалом. И в таком свете работа сторожем в таксопарке теперь не видилась такой уж ужасной, учитывая имеющиеся вводные. Дожить в квартире дали к тому же… Мда, теперь вопросов к Спартаку не осталось. Действительно, что сам дурак.

Текст предоставлен ООО «Литрес».