— Ну, дерьмовый — это скорее о тебе. Потому что это ты, Кот, штаны свои новомодные не смог в первом классе во- время расстегнуть, и мой батька, Василий Лукич, самолично срезал секатором ту лямочку, что застряла в молнии.
— Ладно, — примирительно сказал Лавров. — Будем считать, что верительными грамотами обменялись. Но я не знал, Банзай, что у вас с Рудольфом «водяное перемирие» из- за меня.
— Да ни при чем тут он. У меня работничек один заболел, так я сам доктору позвонил. Совет получил и заодно о тебе узнал.
— А приехал зачем? Ты же неделю назад говорил, что будешь сидеть в Конаково безвыездно до конца лета.
— Ну, хорошо. Узнал я от Рудольфа, что ты в очередную историю вляпался, и, прямо скажу, в данной ситуации мне не тебя, а его жалко. Он что — старик- Хоттабыч? «Тох- тибидох» и ты без проблем повезешь чужого ребенка через границу сопредельного государства? Да ты, если эту проблему раздуешь, так и в свой режимный город не вернешься. Мало тебе было административных неприятностей с твоей певицей, которая всяких «Кармен» изображает?!
— То же мне ценитель! — насмешливо сказал Константин. — Кармен меццо- сопрано исполняет. Совсем другой голос!
– Ну, положим, у твоей иностранной дамы проблема была не с голосом, а с нарушением паспортного режима. Так что нечего тебе из- за моей вокальной дремучести в бутылку лезть.
— Когда это было! И, кстати, Рудька напрасно переживал. Все обошлось.
— Зато у тебя разума не прибавилось. Ну, узнал, что с парнем случилось, вернулся бы из своего санатория и как- то бы все нормально устроил. По закону.
Какого лешего ты его от майора забрал да ещё и наобещал всего!
— Да ясно мне уже! — Лавров поджал губы и с досадой дернул головой. — Но понимаешь, Васька, когда я мальчишку увидел худющего, обритого, с болячками на губах, ну просто детский вариант солдата- первогодка, забитого «дедами», — у меня сердце зашлось. Посмотрел я на него глазами полковника Гордиевского, и одно у меня было желание — схватить его в охапку и увезти. Защитить как- то от судьбы этой сиротской.
Я Николая Ивановича знал недолго. Но после Деда — это второй человек, на которого я равнение держу. Он многих, кто младше его, «сынками» называл, так, поверишь, я ревновал. Своего- то отца я почти не помнил. Вообще, большого достоинства был человек, полковник Гордиевский. Рядом с ним я и понял то, о чем только в правильных книгах читал. Что есть на свете абсолютно честные и порядочные люди. И подневольный военный человек может не поступаться совестью, даже когда маршалА на него с пистолетом прут. Даже непонятно, как при этом он в армию попал и до полковника дослужился. Перед начальством шапку не ломал, а мальчишек- призывников опекал как нянька. Комбат- батяня — это в точку, это про него.
В это время в прихожей простужено прохрипел дверной звонок. Раз. Другой. Услышал его только Горка. Он вышел в коридор, подошел к двери, взялся было за ручку и хотел спросить «кто там?», но передумал. Подождал. Услышал, как позвонили в соседскую квартиру. На всякий случай решил позвать Лаврова.
Горка оказался у кабинета как раз в тот момент, когда Васич решительно произнёс:
— Ладно, хочешь, я с парнишкой поговорю, объясню, почему не ложится ему дорога к морю?
— Ты с ума сошел! Ему не ложится! Ты думаешь, я туда поеду, пока хоть как- то с ним не разберусь?!
— Я думаю, ты не хочешь, чтобы тебя комиссовали, — сказал Васич после небольшой паузы с неожиданной сталью в голосе.
— Представь, не делаю из этого трагедии!
— Зато сейчас ты ломаешь комедию абсурда?! Хромой благодетель! Кому будет легче от твоей глупости? Мальчику, Рудольфу, тебе? Рудольф говорит, что сейчас мальчик нормально устроен, а вернешься, сможешь с ним общаться… Если, конечно, раньше не поубиваешь его опекунов. Какого лешего ты устроил скандал у майора? Представь, он обозлится и сообщит, куда надо, что два одиноких мужика похитили у него мальчика- сироту. Где после этого окажешься ты и мальчик?
— Это что? Вердикт общественного мнения? Если одинокий или вдовец, как Рудька, — значит извращенец?
— Не юродствуй! Давай я поставлю все точки над “и», и Рудольф отвезет парнишку туда, откуда ты его умыкнул.
Горка, застывший перед дверью, в которую тихо постучал, прислонился спиной к стене, сполз вниз и остался сидеть на полу, обняв коленки.
— Черт с ним, с санаторием и с вами, благодетелями. Никуда мы с Игорем не поедем. И я с сегодняшнего дня сам начну решать, как мне оформить на себя патронат, опекунство или что там еще!
— Вот именно! Что еще?! Ты же ни черта не смыслишь в этих делах! А парня ты спросил, хочет ли он тебя в папаши? Он, между прочим, только на поездку к морю согласился. Может он от обиды вообще не захочет иметь с тобой никаких дел или, ещё похлеще, — такого на тебя наговорит, что в суде будешь оправдываться.
— Уже и он у тебя извращенец?!
— Коська, ты не знаешь современных детишек! Они эту неразбериху с ювенильной юстицией ещё как умеют использовать в своих целях! Подруга моей младшей… ну, не подруга…одноклассница… разозлилась на отца за то, что он её на какую- то тусовку не пустил да еще наподдал за грубость, и написала на него донос о насилии в семье! Ты бы видел, как все закрутились: и школа, и социальные работники. Это к маргиналам они ни за порог, там же, сам понимаешь, грязь, запахи. А здесь семья известного человека, главного инженера, можно поиздеваться над людьми в культурных условиях, сунуть нос куда не надо. Доказать это самое насилие над ребенком они не смогли, но инженера затравили. Бросил он и семью, и работу, уехал к родственникам. Это хорошо еще, что девица о «развратных действиях» не сочинила. А то было бы, как с тем профессором из школы при консерватории. Целый год сюжет с центральных каналов не сходил. Даже после оправдания доказывал, бедняга, что он не верблюд
— Кончай, Василий. Если у тебя нет других забот в нашей гордой столице, которая слезам не верит, — возвращайся с миром в своё Конаково. А с мальчиком тебе лучше не общаться. У Рудьки переночуешь. Недоеденных карпиков с собой возьмешь, угостишь братца.
— Скотина ты, Кот!
— От скотины слышу!
— Ты что же, у чиновников правду надеешься найти?
— Ну, не такой уж я прекраснодушный. А коррупция на что? — в голосе Лаврова явно послышалась ирония. — Я же, сам понимаешь, в своем ведомстве не последний человек, имеются кой- какие знакомства. Ладно, пойдем на дорожку чайком побалуемся.
Константин неловко встал с кровати и, хромая сильнее обычного, направился к двери. Толкнул створку и замер на пороге:
— Горка!
Мальчик поднялся на ноги, не отрывая спины от стенки.
— В дверь звонили, я позвать хотел. Постучал Вам.
Помолчали. Васич за спиной Лаврова сказал с досадой: «Ну, дела…».
— Я… — первым заговорил Горка и слегка запнулся. — Вы не беспокойтесь. Не хочу я на море. Мне в городском лагере нормально.
Чай пили молча. Потом Лавров включил телевизор и демонстративно устроился на диване перед экраном смотреть «Планету людей». Горка закрылся в «колыбельке». Васич несколько раз звонил кому- то, потом аккуратно затянул ремешки на рюкзаке и позвал Лаврова в коридор. Тот прихватил с собой и Горку.
— Прощайте, мужики, — сказал Васич почти весело, хотя глаза у него были грустные, — отбываю в Конаково. Не поминайте лихом.
Лавров слушал его, приобняв Горку. Потом наступил такой момент, когда они с Васичем застыли друг перед другом, не решаясь ни сблизиться, ни отдалиться. Первым сделал движение Васич. Он шагнул навстречу другу, и стриженая голова мальчика оказалась прижатой к его рубахе, от которой исходил запах острого мужского пота. Он отшатнулся. Вась Васич развернулся и шумно вывалился на лестничную площадку.
Добжанский приехал на следующий день после отъезда Васича. Доктор нервничал, уединялся с братом в кабинете, с Горкой говорил, отводя глаза. Мальчик не выдержал, и, оставшись наедине с Константином, сказал:
