Давненько я ножей не метала! Но тяжёлый кинжал, который протянул мне Андреас лёг на ладонь хорошо, уверенно. Я поискала глазами цель, выбрала одно из нескольких деревьев, потолще, и уверенно вогнала клинок в самую середину!
— А ты так умеешь? Рыцарь должен уметь! Хочешь, научу?..
Андреас, и в самом деле, удивлённо глядел, то на покачивающуюся рукоять кинжала, то на меня.
— И как же ты научилась?..
— О, это длинная история! Пошли в карету! Меч только не забудь. Трогот, принеси кинжал… вот, и кинжал убери. Трогот, возьми с собой палку! На всякий случай… Эльке! Ты на козлы! А ты, Андреас, залезай в карету. Да не путайся со ступеньками! Вот так! Трогот! Едем! Шарик! Не отставай!
— Но-о-о!!!
— А про ножи, это интересная история, — начала я, когда мы уселись, и карета стала набирать ход, — Батюшка мой любил с подростками окрестными возиться, передавал им, так сказать, рыцарский опыт. Ну, перед тем, как те в оруженосцы попадут. Они же должны быть настоящими оруженосцами! Подготовленными! И вот, тренировал он одного паренька, по имени Реми. И вроде, всё у него хорошо. И шалаш в лесу поставить, и костёр соорудить, и рыбы наловить, и коня оседлать, и оружие почистить, и сам с мечом неплохо фехтовал… а вот нож метать — это для него, словно нож острый, уж прости за тавтологию! И, главное, батюшка ему, мол, тренируйся, и всё получится! А тот в ответ, якобы, кому-то Бог даёт способности, а кому-то нет! И какой смысл тренироваться, если способностей Бог не дал? Вот тут батюшка осерчал… Ах ты, говорит… ну, дальше я пропущу… я, говорит, вон, девчонку обучить смогу! А ты, балбес такой, хуже девчонки тогда будешь! Она над тобой хихикать будет! И поделом! Но и Реми закуксился: не может такого быть! Чтобы девчонка… да воинским искусством владела?.. Ах, так⁈ — говорит батюшка, — Ну-ка, Катерина, подойди сюда! Возьми нож! И смотри: брать его нужно вот так…
Через неделю — что смотришь! Я никогда не вру! — через неделю я перед этим Реми взяла несколько разных ножей, да все их, один за другим, в мишень повтыкала! А потом, обидно так, посмотрела на него и захихикала! Ну, это батюшка так попросил. Так Реми потом, говорят, четверо суток не спал! День и ночь тренировался! На четвёртые сутки просто упал без сил. Но через шесть дней… именно через шесть! Чтобы мне нос утереть! Через шесть дней повторил всё то, что я сделала! Ну, батюшка его похвалил, сказал, что добрый рыцарь из него выйдет… А у меня осталось на всю жизнь умение ножи метать! Забавно, правда?
Э? Э? Ты о чём опять задумываешься⁈
— Да так… — отвёл глаза Андреас, — О разном…
— Какое «о разном»⁈ — возмутилась я, — Тебе об одном думать надо! О турнире!
— О каком турнире⁈ — даже поперхнулся Андреас.
— О ближайшем! Потому что, мы будем участвовать в любом ближайшем турнире. Точнее, ты будешь участвовать. Что головой крутишь? Не-е-ет… Хочешь ты, или не хочешь, а я тебя на турнир запишу! И если ты откажешься, то этот позор с тобой всю твою жизнь будет! Да-да, всю жизнь, которая тебе отмерена в этом времени. Потому что такой позор не прощается. Проиграть можно, а отказаться нельзя!
— Господи! Да зачем мне этот турнир⁈
— Обязательно нужен! Обязательно! Ты должен участвовать на турнире, среди оруженосцев, и победить. И тогда тебя, если ты лучший, посвятят в рыцарское звание. Ты должен стать рыцарем, Андреас! Вот, когда ты разговаривал с папой в Перпиньяне, от имени Ордена, он же мысленно считал тебя рыцарем? Ну, ладно папа, он просто не мог представить, что его — папу! — могут так нагло обмануть. А во Франции или в Германии такой номер не пройдёт! Обязательно тебя спросят, кто тебя в рыцари посвящал? И что ты скажешь? А если ты не рыцарь, то кому ты нужен? Кто с тобой говорить будет? И, самое главное: ты вернёшься в Мариенбург… Ты будешь распрашивать разных рыцарей, не сворачивал ли Ульрих фон Юнгинген по пути от папы римского в Орден, в какой-нибудь замок, вроде родового замка Юнгинген в Вюртембергской земле, или ещё куда-нибудь… И далеко не все рыцари захотят разговаривать с тобой, если ты простой оруженосец! Но если ты рыцарь, тебе не посмеют не ответить! Просто потому, что это не принято среди рыцарей, не ответить на прямо заданный вопрос. Понимаешь⁈
— Замок Юнгинген⁈ — чуть не подпрыгнул на подушках Андреас, — Родовой замок⁈ Как же я сам не подумал!!
— Скажи спасибо, что я за тебя подумала… — проворчала я.
— Так, скачем туда быстрее!
— Нет! Сперва турнир и посвящение в рыцари!
— Зачем⁈ Если что, ты можешь задать вопрос! Ты же графиня!
— Не всегда я буду с тобой, Андреас… — печально проговорила я, — Ты же знаешь, что я монашка? Мой дом там, в бенедиктинском монастыре…
— Ну, вот… — полным отчаяния голосом сказал парень, — Ещё и это!..
— Не переживай! — улыбнулась я, — Я тебе ещё успею надоесть! Пару месяцев нам, хочешь не хочешь, а придётся побыть рядом!
— Я выбираю «хочешь»! — тут же откликнулся Андреас.
Вы обратили внимание, что парень почти пришёл в себя⁈ Разве я не молодец⁈
— Смотри, ещё пожалеешь! — честно предупредила я, — Я ведь не медовый пряник!
— А я всё равно за вариант «хочешь»! — твёрдо ответил Андреас.
— Как рука?
— Пройдёт! Разве в руке дело? У меня в душе царили мрак и пустота… А теперь там — надежда! И даже хорошо, что скоро я стану рыцарем!
— В самом деле? И отчего ты изменил своё мнение?
— Ну, я же собирался рыло набить тому трактирщику, который нас несвежим обедом угостил? А если я буду рыцарем, он даже жаловаться не посмеет!
Это что? Неужели… попытка пошутить? Это впервые за всё время нашего знакомства! И я окончательно убедилась, что я — молодец!
* * *
… однажды нас, молодых жрецов, оставили в храме на ночное бдение. Мы дожны были всю ночь распевать гимны в честь бога Осириса, и обязательно так, чтобы нас было слышно снаружи. Там собралась достаточно большая толпа, и с утра должна была начаться основная церемония, а ночью, так сказать, подготовка. И так случилось, что кто-то недосмотрел: на заготовили должного количества факелов. А когда это обнаружилось, было уже поздно, последние из них дотлевали в своих креплениях. Ещё несколько минут, и весь храм погрузился в темноту.
Нет, никто не испугался, ни у кого голос не задрожал, нет… пели и пели, выводили ноты… долго пели в полной темноте… устали уже, а всё пели… пели…
А потом, вдруг, внезапно, совершенно неожиданно, в вернем проёме брызнул солнечный луч. Вот, не было, не было, и вдруг — вот он! И оказалось — внезапно! — что пели мы самыми что ни на есть мрачными голосами и в самой, что ни на есть, мрачной тональности! А когда увидели этот первый луч, мы, не сговариваясь, так радостно грянули! Так воспарили! И тут же заскрипели двери, открываясь настеж, и началась основная церемония. Я иногда думаю, а случайно ли не хватило в тот раз факелов?.. Но речь не об этом. Я говорю о том, что вот так же, солнечным лучом в тёмном храме, оказалось для меня то, что устроила Катерина! У меня воспарила душа! Мне петь захотелось! Нет, хорошо, если у вас есть друг, который может в тяжёлый момент вас палкой как следует треснуть!
Я покосился на запястье, по которому пришёлся удар. Запястье было, как запястье. Даже синяка не было, который собирался выступить поначалу. Спасибо тебе, Катерина!
Нет, но я-то каков дурак… Ведь отлично помню, как брат Марциан говорил мне, показывая рукой:
— А если поехать вон по той дороге, то там будет родовое поместье фон Плуаэнов… Но мы туда не заедем… Ни к чему нам задерживаться…
И уже тогда мог бы собразить, что родовое поместье было и у фон Юнгенов, и у Конрада, и у Ульриха. И что Ульрих фон Юнгинген вполне мог заехать в гости к отцу… Я прямо так и представляю, как Ульрих кланяется в ноги и просит отцовского благословления на войну с поляками. А суровый, седовласый отец, вытирая набежавшую слезинку, благословляет его быть в этой войне стойким, храбрым и… это… рыцарственным… Или как тут благословлять принято? А потом и спрашивает, а что это за перстенёк у тебя на пальце? А Ульрих объясняет, что это не просто перстенёк, это Большой рубин крестоносцев, то есть, своего рода, символ Ордена, вроде герба или хоругви. Вот как? — хмурит брови седой отец, — А оставь-ка ты, сынок, эту ценность в родовой сокровищнице! Война, это такая непредсказуемая штука… Приедешь победителем — я тебе перстень отдам. Приедет вместо тебя твой представитель с запиской от тебя, скреплённой твоей печатью — отдам ему. Ну, а если Господь рассудит, что Орден падёт от польских мечей — то не достанется им такая реликвия! А сохраню я её… хм… Дальше у меня не получалось. Вообще говоря, после снятия осады с Мариенбурга, отец Ульриха должен был бы привести перстень в Орден и отдать очередному Великому магистру… Ну, если рыцарское слово давал. А, может, и привёз? Просто мы уехали в Рим и ничего не знаем?
