— Мы всё гадали, где оставшиеся пластинки из дневника Херне, а ведь об этом можно легко узнать.

— Каким образом? — обрадовался гном.

— Очень просто. Спросить об этом богиню Агаву, — победно изрёк древний маг.

— А почему не самого Херне? — хмыкнул Ивашка.

— Ну, насчёт самого Херне не знаю. А вот богиню Агаву можно вызвать сюда с помощью этих красных камешков и спросить у неё про две затерявшиеся пластинки.

— И ты знаешь, как это сделать? — Чуть не закричал Ивашка.

— Знаю, — коротко бросил квартирант, — вот взойдёт Солнце, и вызовём её. Думаю, тебе она не откажет. Приготовь-ка остальные одиннадцать пластинок, это будет самый веский аргумент, — стал распоряжаться Астадамус.

Ивашка полез в палатку за своим мешком. Эльф с Толстуном проснулись от поднятого шума. Да и пора было вообще-то вставать. Утро настало. Толстун, умывшись, стал заниматься приготовлением завтрака, проводник, признающий почему-то только его своим командиром, стал ему помогать. А Золт после того, как закончил утренний туалет, пошёл побродить в незанятый древним кладбищем сосновый лесок на пригорке.

Показалось солнце — красноватое сквозь негустой туман.

— Действуй! Пора, — поторопил Ивашку Астадамус, — зажми оба камня в ладони, подними руки над головой и произноси за мной заклинание.

Ивашка уже привык к тарабарскому языку древних заклинаний Астадамуса и без труда повторил за ним коротенькое рифмованное четверостишие. Ивашка уже имел удовольствие лицезреть одного из богов. Потому, едва последние звуки вылетели из его рта, он весь внутренне сжался. Хоть и понимал, что Агава — это не Ураниус. Но ведь тоже богиня, а он всё ещё себя юнгой иногда чувствовал. Не привык ещё к общению с королями и богами.

Вдруг перед ним туман стал уплотняться, и появилось слабое свечение, и по мере того, как плотнее становился туман, возрастала и сила свечения, пока всё это не превратилось в сгусток света. А через мгновение он пропал, и перед ним всего в двух шагах от него оказалась женщина очень похожая на эльфийку. Только глаза прямые, а не миндалевидные, как у эльфов. И уши у эльфов острые, вытянутые вверх, а у этой женщины были маленькие овальные.

Всё это Ивашка отметил каким-то шестым чувством, восхищаясь в это время неземной красотой женщины, её совершенством, тёплым сиянием, исходящим от неё. От всего этого гном потерял дар речи. Богиня стояла, купаясь в лучах своего блеска, и внимательно смотрела Ивашке прямо в глаза. Она и начала разговор, не дождавшись, что скажет тот, кто её позвал. А может, её это и не надо было.

— Ого! — Агава ласково улыбнулась, — ты и есть тот самый гном Вандермаст. А знаешь ли ты, что боги даже собирались на совет, чтобы решить, что же с тобой делать? — улыбка стала шире, показались белизны зубы. — Это после того, как ты чуть не упустил Ураниуса. Но ты сумел упрятать этого разрушителя обратно, а ведь это под силу только богам. Да и то — не в одиночку.

— И что же вы решили? — заикаясь, спросил Ивашка, сам, поражаясь своей дерзости.

Агава заразительно засмеялась.

— А ничего. Количество твоих врагов и, скажем, доброжелателей примерно равно. Пользуйся этим, чтобы укрепить свои силы.

— Я позвал вас именно за этим. Я …

— Я и так знаю, что тебе нужно, Вандермаст. И назло твоим врагам скажу тебе, где две последние странички. Проводи домой самого себя. Замени чёрное на белое, преврати крест в прах, а цветы, выращенные из праха в друга, и ты обретёшь то, что ищешь. Прощай гном, бойся купающихся в роскоши и славе, — и богиня исчезла. Не сразу. Метаморфозы произошли в обратном порядке. Сначала она превратилась в сгусток света, а этот свет стал меркнуть и переходить в мерцающий всеми цветами радуги туман. Сполохи этого тумана редели, разрываясь на отдельные искрящиеся точки, пока всё это не исчезло, оставив после себя запах, который обычно бывает после сильной грозы, запах свежести, щекочущий ноздри.

Ивашка ещё долго стоял заворожённый, даже не пытаясь вникнуть в то, что ему сказала прекрасная Агава.

— Да уж, помогла, — привёл его в себя заворчавший квартирант, — кусты, цветы, прах. Пойди, разберись.

— Насчёт последнего-то я догадываюсь, — прервал его Ивашка, — это про тебя. «Преврати цветы, выращенные из праха в друга». Это про папоротник и твоё заклинание, чтобы, значит, тебе твоё тело соорудить.

— Верно, — обрадовался Астадамус.

— Ну, а остальное?

— Надо подумать. Время есть. Сейчас нам нужно этих маленьких белых цветочков насобирать. Ладно, пока меня не открывай, я поразгадываю загадки, что нам богиня назадавала, — и древний маг умолк.

Томительно прошёл день. Толстун спал. Проводник занимался лошадьми. Золт вырезал из дерева какую-то фигурку, а Ивашка бродил по древнему кладбищу и выискивал наибольшие скопления папоротников, чтобы не метаться потом в темноте. Наконец начало темнеть. Развели костёр и подогрели ужин. Чтобы скоротать время Золт Вейрин стал рассказывать об этом празднике — «Дне Влюблённых». Оказывается в этот день, и ни в какой другой эльфийские девушки выбирают себе мужей. Это происходит ночью во время празднества, устраиваемого по этому поводу. Девушки выбирают из хоровода танцующих вокруг них юношей и надевают своему избраннику на голову венок. Конечно, она выбирает не среди незнакомцев. Договариваются и объясняются в любви молодые эльфы заранее, но сам момент, после которого начинается совместная жизнь, является именно праздником влюблённых. Девушка при этом поёт песни, а молодые эльфы танцуют. Потом, уже, разбившись на пары, молодые супруги гуляют по лесу, совместно играют в какие-нибудь весёлые игры. И только под утро расходятся по домам.

— Это наш главный и любимый праздник. Воспоминания о нём потом сохраняются на всю жизнь, — закончил маг свой рассказ.

— А ты принимал в нём участие? — спросил эльфа Толстун.

— Нет, не приходилось. Сначала я учился магии, потом был отправлен для описания других земель королём, потом был гребцом на ваших галерах. А сейчас уже второй год с вами плаваю, пластинки разыскиваю, да с богами воюю. Некогда всё, — усмехнулся Золт.

— Ничего, — успокоил его Ивашка, — уж на следующий-то «день влюблённых» ты обязательно попадёшь. Думаю, все наши поиски, и странствия скоро закончатся.

— Да, не плохо бы было, — согласно кивнул маг, — небольшой отдых в тихом местечке мне бы не помешал, а то уже два года сплошные путешествия и битвы. Драконы, гоблины, даже боги.

— Ну, вот следующей весной я тебя и доставлю домой, — пообещал другу Ивашка.

Забегая вперёд, скажем, что, в общем-то, так оно и вышло.

Время приближалось к полуночи, и пора было занимать места, которые днём отметил Ивашка, — где папоротник рос наиболее густо. Было полнолуние и на небе ни единого облачка — погода, как по заказу. Видно всё почти как днём. Обычно, когда рассказывают про кладбища, то придумывают, как там было страшно. Кто-то выл, что-то трещало. Но, нет. Было удивительно тихо, а старое кладбище давно заросло кустарником и деревьями и кладбищем даже не выглядело. Гномы и эльф заняли свои места и вовремя, почти сразу же кусты папоротника выбросили вверх высокую цветоножку, и тут же её верхушка стала покрываться мелкими белыми цветочками, и вокруг них разлилось бледное голубое сияние.

Ивашка, помня рассказ «дракончика», что папоротник цветёт всего несколько мгновений, стал лихорадочно срывать цветки и засовывать в заранее приготовленный мешочек. А сияние над папоротниками усилилось — голубые сполохи буквально осветили всё вокруг. И исчезли. Шкипер даже не успел заметить тот миг, когда всё кончилось. Причём исчезло не только сияние, но и цветки отцвели, и завяли, и стали уже не пригодны для составления магического порошка. Всё сбор закончился, и начинающие ботаники уже через несколько минут вновь собрались у костра, даже не успевшего прогореть.

Собранные цветы нужно было сушить в темном месте, и Ивашка решил не тянуть и начать это делать прямо сейчас. Невдалеке от костра растянули на земле кусок парусины и вывалили на неё собранные цветы папоротника. Получилась солидная горка. Эльф разложил всё это на ткани ровным слоем. В общем-то делать больше было нечего и разделив ночь на четыре вахты (не оставлять же лагерь разбитый в совершенно незнакомом месте без охраны) пошли спать.