Я вздыхаю.

— Расслабься. Я просто хочу знать, ладишь ли ты с ней, учитывая, что в нее влюблены Низа и моя бабушка.

— Лара всегда почтительна. У меня нет причин ее недолюбливать.

Кивнув, я снова открываю дверь.

— Я дам тебе отдохнуть.

Когда я выхожу из комнаты, я начинаю думать, что проблема во мне. Если все в моем доме ладят с Ларой и практически принимают ее как члена семьи, возможно, мне следует ослабить подозрения и дать женщине шанс.

Она не дала мне ни одной причины не доверять ей с тех пор, как начала работать на меня.

Тогда почему Мазур хотел знать, жива ли она?  

Пока мысли о Ларе и Мазуре заполняют мой разум, я принимаю душ и готовлюсь ко сну. Когда я надеваю спортивные штаны, я стою перед окном и смотрю во двор, на уличные фонари, освещающие сад, который так любит моя бабушка.

Мои мысли возвращаются к лихорадке, которая была у Лары, когда я уложил ее в постель.

Неужели она заболела из-за того, что я ее нервирую?

Снова чувство вины выползает на поверхность.

Я издаю недовольный вздох, затем решаю проверить, как она, прежде чем лечь спать. Подойдя к шкафу, беру белую футболку и натягиваю ее через голову.

Босиком я спускаюсь по лестнице на первый этаж и, не желая будить Лару, медленно открываю дверь ее спальни. Прикроватная лампа все еще горит, дав мне возможность хорошо рассмотреть ее мокрое от пота лицо и волосы. Ее ресницы приподнимаются, и лихорадочными глазами она смотрит на меня, выглядя как потерявшийся щенок.

Блять.

Я захожу внутрь и закрываю за собой дверь. Я даже не успеваю пройти и половины пути до кровати, как Лара пытается выбраться из-под одеяла.

— Простите, — начинает она умолять, как будто я приставляю пистолет к ее голове, затем падает на ковер, задыхаясь от сдавленного кашля, который звучит чертовски болезненно.

Я бросаюсь вперед и просовываю руки под нее. Поднимая ее, я кладу ее обратно на кровать.

— Ты чертовски больна, — констатирую я очевидное, и это звучит так, словно я собираюсь обрушить на нее адский огонь.

— Я могу работать, — слабо протестует она. — Я все еще могу работать.

Бьющийся орган в моей груди, который угрожал размякнуть от сострадания и вины, сдается и болит за эту женщину. Даже в лихорадке и явно больная, она, вероятно, уберет весь гребаный дом, если я дам ей хоть пол шанса.

‘Неправильно, когда человек живет в таком страхе’, — я вспоминаю слова Низы.

— Я могу работать, — бормочет она в полубреду.

Я натягиваю одеяло на ее дрожащее тело и, присев на край кровати, кладу руку ей на лоб.

Она вся горит.

— Я могу... — Дыхание застревает у нее в горле, затем ее одолевает еще один болезненный приступ кашля, который сотрясает все ее тело.

Я быстро поднимаю ее, пока она не начинает биться в конвульсиях у меня на груди, и похлопываю ее по спине, надеясь, что это поможет ослабить стеснение в ее легких.

Когда приступ кашля проходит, Лара прислоняется ко мне, хрипя и делая глубокие вдохи.

Я испытываю искушение разбудить Низу, чтобы она могла присмотреть за Ларой, но передумываю. Если Ларе не станет лучше до утра, Низе нужно будет позаботиться о ней.

Я помогаю Ларе лечь обратно, говоря:

— Я собираюсь принести еще лекарств. Не смей вставать с этой кровати, пока меня не будет.

— Простите, — всхлипывает она, ее лицо искажается, как будто она вот-вот заплачет, но слезы не падают.

Взяв поднос, которым я пользовался ранее, я спешу вон из комнаты. Я беру с кухни миску с кипятком, добавляя в него пару капель эвкалиптового масла. Низа заставляет нас вдыхать ее всякий раз, когда мы болеем, и это всегда помогает.

Я также беру лекарство от простуды и бутылку воды из холодильника, не желая, чтобы у Лары было обезвоживание из-за температуры.

Когда я возвращаюсь в комнату, женщина выглядит чертовски больной, и я задаюсь вопросом, не лучше ли отвезти ее в отделение неотложной помощи.

Возможно, это просто грипп. Не реагируй, блять, слишком остро.

Я придвигаю стол ближе к кровати и все расставляю. Дотягиваясь до плеч Лары, я помогаю ей сесть и притягиваю ее ближе.

— Наклони лицо над миской и сделай пару глубоких вдохов.

В тот момент, когда она делает, как ей сказано, она снова начинает кашлять. Я морщусь от того, как больно это звучит, и начинаю растирать рукой ее спину. С каждым кашлем Лара прижимается ко мне все ближе, пока я не превращаюсь в единственное, что удерживает ее в вертикальном положении. Я обнимаю ее и тянусь за бутылкой воды.

— Сделай пару глотков.

Она пытается кивнуть, пряди волос прилипли к ее липкой коже. Когда она делает пару глотков, я ставлю бутылку и наливаю сироп от кашля на столовую ложку. Лара принимает лекарство, и к ее телу возвращается немного сил.

Как только я помог ей снова лечь, я иду в ванную и смачиваю салфетку для лица под струей холодной воды. В тот момент, когда я снова вхожу в спальню, ее глаза останавливаются на мне.

Я сажусь на край кровати и осторожно протираю прохладной тканью ее разгоряченное лицо.

— С каких это пор у тебя такое состояние?

Она прочищает горло, прежде чем прошептать:

— С сегодняшнего утра. — Она переводит дыхание, затем быстро добавляет. — Простите.

— Прекрати извиняться, — бормочу я. — Ты ничего не можешь поделать с тем, что заболела.

 Это, вероятно, из-за стресса, которому я тебя подверг.

Я беру электронный термометр, чтобы проверить ее температуру. Прибор показывает сто три градуса 13 .

— Блять, — бормочу я. Я беру две таблетки Тайленола и помогаю Ларе снова сесть, чтобы она могла их принять. — Возможно, мне следует отвезти тебя в больницу.

Она начинает качать головой, на ее лице появляется паника.

— Я в порядке. Я все еще могу работать. Я обещаю.

Какого черта?

— Прекрати говорить, что ты можешь работать. Ты больна.

На ее лице появляется умоляющее выражение, сильная паника делает ее еще более лихорадочной. Это заставляет меня потянуться за термометром, просто чтобы убедиться, что ее температура не поднялась еще больше.

— Пожалуйста, — умоляет она, ее глаза блестят от непролитых слез, — мне станет лучше.

Я смотрю на Лару, впитывая ее страх и панику, затем понимаю, что она чертовски напугана тем, что она мне больше не пригодится.

— Убивал ли Мазур сотрудников, когда они больше не могли работать?

Лара кивает, умоляющий взгляд все еще запечатлен на ее лице.

— Вот так умерла моя мама. Она продолжала кашлять, пока не ей не стало трудно дышать, и как только она пошла в больницу, она больше не вернулась.

Ее слова неожиданно сильно поражают меня, и мгновение я могу только смотреть на Лару.

— Иисус, — бормочу я. Качая головой, я говорю. — Ты не умрешь. Это просто грипп. Но тебе нужно отдохнуть, чтобы тебе стало лучше.

— Я могу отдохнуть? — спрашивает она, ее глаза прикованы на мне.

Мое сердце сжимается, когда я киваю.

— Я хочу, чтобы ты отдохнула, Лара. — Я придвигаю миску с горячей водой поближе. — Сделай еще пару вдохов, чтобы расслабить грудь.

Кажется, она немного расслабляется.

После того, как она вдыхает пар, я делаю все возможное, чтобы помочь ей справиться с приступом кашля. Когда она приваливается ко мне, я не могу удержаться от того, чтобы не обхватить ее руками.

— Шшш, — я пытаюсь успокоить ее так, как Низа утешала нас всякий раз, когда мы плохо себя чувствовали. — Скоро тебе станет лучше.

— Вы не сердитесь? — Спрашивает Лара, ее голос наполнен уязвимостью.

— Нет, я не сержусь.

Я провожу рукой вверх-вниз по ее спине, держа другую руку обернутой вокруг ее плеч. Лара сидит неподвижно, и через несколько минут, когда я думаю, что она заснула, я начинаю укладывать ее на подушки, но вижу, что она не спит.

— Ты можешь поспать, — бормочу я, встав, чтобы принести еще кипятку.