Но здесь его ждало первое разочарование (а сколько их еще будет потом!): о немедленном выходе из Триполи не могло быть и речи. Все было совсем не так просто, как представлялось по отчетам, которые получало министерство колоний. Прежде всего, требовалось получить разрешение паши Юсуфа Караманлы, а для этого немало понадобилось и времени, и усилий, и денег. Затем оказалось, что на предполагавшемся маршруте экспедиции — через гористую область Гарьян — поиска паши уже не первый год безуспешно пытаются справиться с восстанием местных берберов и что, следовательно, Лэнгу не удастся пройти к Гадамесу самым коротким путем, а придется двигаться кружной дорогой через Феццан. Наконец, приказ лорда Батерста гласил: майор Лэнг должен обязательно взять с собой в качестве проводника вождя одного из туарегских племен, Хатиту аг Худена. А поскольку тот еще не прибыл в Триполи и вообще не было известно, когда он появится, путешественнику оставалось только ждать.
Этот Хатита аг Худен был довольно любопытной личностью. Внимание к его особе со стороны министра колоний объяснялось просто: начиная с неудачной экспедиции Ритчи и Лайона Хатита служил проводником всем британским путешественникам в этой стране. В Лондоне о его возможностях были очень высокого мнения, да и сам он, несомненно, старательно набивал себе цену в глазах европейцев, хотя был главой небольшого и не слишком знатного племени, не располагавшего серьезной военной силой. Но к англичанам он, бесспорно, относился очень дружелюбно, и те платили ему взаимностью. А уважение и особенно подарки англичан в свою очередь поднимали престиж Хатиты в глазах кочевых соседей. Как бы то ни было, но на протяжении нескольких десятилетий вождь считался необходимым участником любого британского предприятия, связанного с географическим исследованием Судана с северной стороны. Беда только, что Лэнгу Хатита мог принести лишь небольшую пользу; доставить же майора в Томбукту, к официальной цели его миссии, он был бессилен. Хатита происходил из племени кель-аджер, а на главной дороге к Томбукту располагались кочевья арабов-шаамба и туарегов племен кель-ахаггар и кель-ифора, давних и непримиримых врагов кель-аджер. Впрочем, на Хатиту уповали больше Батерст и Уоррингтон. Сам он вовсе не предполагал сопровождать Лэцга до Томбукту, речь шла только о землях кель-аджер, и встретиться с путешественником он намерен был в Феццане. А добираться туда Лэнгу предлагалось самостоятельно.
В первые недели своего пребывания в Триполи Лэнг еще не знал всех этих подробностей, да и заботил его в основном один вопрос: когда можно будет отправиться из Триполи? Но ответа ему пришлось прождать полтора месяца. Обнаружилось, что и влияние Уоррингтона при дворе паши Юсуфа не так уж велико. Конечно, не считаться с мнением консула самой могущественной (и самой опасной) державы на Средиземном море паша не мог. Не исключено даже, что он испытывал к Уоррингтону и определенную личную симпатию. И все же отсюда было еще далеко до полного подчинения воле британского «друга». Тем более и обстановка в Средиземноморье заметно переменилась: французы мало-помалу оправились после унизительного поражения в 1815 году, и теперь консулу его величества приходилось все чаще сталкиваться с соперничеством французские представителей. Какой бы политик не воспользовался такими переменами! И паша пользовался — причем так усердно, что в письмах этого периода Уоррингтон постоянно жалуется на противодействие со стороны Юсуфа.
Сказалось это и на судьбе экспедиции Лэнга. По сравнению с тем, как относился паша всего за три года до этого к «миссии в Борну», его поведение очень изменилось. И все. что касалось Лэнга, превращалось и предмет долгой и очень раздражавшей майора волокиты. Паша недаром сказал ему при одной из встреч: «Если ты желаешь идти через пустыню, тебе придется открывать дверь серебряным ключом». Серебряный ключ понадобился путешественнику уже в Триполи — во время длительных и трудных переговоров Уоррингтона с Юсуфом смета экспедиции все время «уточнялась», пока не выросла примерно вдвое против того, что предусмотрел Лэнг перед отъездом из Англии. Паша требовал все большие и большие суммы за свое покровительство (фактически он даже в Гадамесе, не говоря уже о Томбукту, ничем не смог бы помочь Лэнгу). Делать было нечего, приходилось соглашаться, но уже 21 мая, всего через две недели после появления в Триполи, майор написал Батерсту письмо, несомненно очень неприятное для такого самолюбивого человека, каким был Лэнг. Он почтительно просил его лордство извинить за то, что вынужден намного превысить составленную в Лондоне смету, поскольку она оказалась заниженной (он при этом еще не знал всей суммы, которую запрашивал паша и которую скрепя сердце посулил тому Уоррингтон).
Впрочем, сам консул был настроен весьма оптимистично и совершенно серьезно уверял Лэнга, что предстоящий тому путь «столь же прост и безопасен, как и дорога от Лондона до Эдинбурга» (или: «столь же безопасен, как дорога из Лондона в Париж»). И Лэнгу ничего не оставалось, как в одном из своих инеем на родину грустно пошутить, что в таком случае, как ему кажется, подсчитать путевые расходы было бы не труднее, чем определить стоимость места в почтовой карете или на пароходе. Надо сказать, что полковника Уоррингтона вообще отличало редкое невежество в представлениях о политической реальности, существующей за пределами Триполи. Все ему представлялось простым и легким, и путешествия через Сахару — в том числе. Так он думал сам, и это же стремился внушить своим соотечественникам, когда те собирались отправиться из Триполи на юг.
Пожалуй, больше, чем трудности и опасности пути через пустыню, полковника беспокоили отношения, завязавшиеся между Лэнгом и Эммой Уоррингтон, средней дочерью консула. За два дня до отправления Лэнга из Триполи полковник своей консульской властью об венчал молодых людей. Кстати, этой трагической любви Уоррингтон был впоследствии немало обязан той известностью, какую он получил в европейской литературе о путешествиях по Африке.
Лэнга помимо неопределенности собственных дел угнетало еще отсутствие известий с другой стороны Африканского материка. Для него Нигер всегда оставался главной целью путешествия, несмотря на официальное наименование экспедиции — «миссия в Томбукту». И перспектива продвижения к Нигеру наперегонки с Клаппертоном нисколько не радовала. К тому же Лэнг чувствовал, что Клаппертон относится к нему точно так же. Недаром тот всячески оттягивал момент ознакомления соперника с результатами своего путешествия, хотя имел на сей счет категорическое распоряжение самого лорда Батерста. Соперничество с Клаппертоном нередко заставляло Лэнга быть несправедливым в суждениях о нем. Только гораздо позднее, в конце долгого и трудного пути по пустыне, запоздалое сознание общности цели заставило Лэнга изменить свое отношение к этому тоже незаурядному человеку, с которым ему так и не суждено было встретиться.
В начале июля Лэнг перебрался из Триполи в поселок Таджура, примерно в восемнадцати километрах от города, и здесь заканчивал последние приготовления. К этому времени стало очевидно, что придется нарушить инструкции Батерста: министр считал, что экспедиция обязательно должна пройти через Мурзук, столицу Феццана, а оттуда — прямо двинуться к Томбукту. Конечно, сегодняшние карты показывают нам, что, следуя по такому маршруту, пришлось бы пересекать самые трудные для путешествия области Сахары. Но в министерстве колоний в 1825 году карту Африки представляли себе еще довольно приблизительно. И к тому же Батерст довольно логично полагал, что удачный опыт Миссии в Борну», двигавшейся на юг этим путем, как-то повышает шансы Лэнга на успех. Но в июне в Триполи появился некий Бабани, купец родом из Гадамеса, который, как он утверждал, долго жил в Томбукту. Сколько времени он в действительности там провел, мы, пилимо, так никогда и не узнаем, но несомненно одно: желая набить себе цену, купец в разговорах с Лэнгом и Уоррингтоном все увеличивал продолжительность своею пребывания в этом городе. И если в переписке по поводу экспедиции вначале говорилось о девяти годах, то в первом письме Лэнга лорду Батерсту, отправленном с дороги, речь шла уже о тридцати…
