Еще при встрече, устроенной европейцам, они могли убедиться, что в войсках царят твердая дисциплина и строгий порядок. В честь прибытия миссии в двух милях от Куки состоялся военный парад. Пятитысячный отряд конницы был выстроен в одну линию, которая «протянулась направо и налево так далеко, насколько позволяли видеть глаза, — рассказывает Денэм. — Отряды стояли совершенно спокойно, без шума и замешательства. Несколько всадников, двигавшихся вдоль линии фронта и отдававших приказания, были единственными, кто находился вне строя. При появлении арабов[42] раздался пронзительный крик, который как бы повис в воздухе. Ему вторил высокий, звонкий звук музыкальных инструментов». «Барка, барка, да благословит вас Аллах, верные сыны своей страны», — неслось вдоль шеренги. Затем ряды незаметно сомкнулись. Начались приветствия, поздравления с благополучным прибытием.
Да, воины шейха действительно «представляли впечатляющую картину, — отмечал Аудни в письме к Уоррингтону 1 апреля 1823 года. — Многие были вооружены и облачены в стальные кольчуги. Когда мы при были в город и направились во дворец шейха, вооруженные всадники выстроились по обеим сторонам улицы, а у дверей было полным-полно стражи». «Ал-Канеми может в настоящее время выставить армию в пятьдесят тысяч солдат, большинство из них — на конях. И если все они так же вышколены, как те, которые нас встречали, — резюмировал Денэм в письме к своему брату 12 марта 1823 года, — то это, несомненно, весьма значительная сила».
Номинально шейх ал-Канеми ограничился должностью главного судьи государства. Но, занимая этот пост, он смог осуществить реформу всего административного аппарата. Многие древние титулы и должности потеряли при нем свое прежнее значение и были ликвидированы, а функции их обладателей перешли к сторонникам шейха. Например, вместо титула кайгама, который жаловался командирам отрядов во время походов, ал-Канеми ввел чин качелла, раньше дававшийся лишь рабам-оруженосцам. Теперь же качелла стали могущественными предводителями хорошо обученных полков, сформированных из приверженцев ал-Канеми. Среди них особенным расположением шейха, как отмечал Денэм, пользовался Барка Гана, возглавлявший походы против восточных соседей Борну.
Аудиенция у султана Борну
К членам экспедиции ал-Канеми проявил благосклонное и даже, как подчеркнул Аудни, «отеческое отношение», которое оставалось неизменным в течение всего пребывания миссии в Борну. Шейх снабжал их пищей, деньгами (если англичане в них нуждались), делал им различные подношения. Во время довольно частых посещений дворца обсуждались самые различные проблемы — от колониальной политики Великобритании и позиции англичан в Индии до различий между религиозными учениями. Неизменным успехом пользовались военные сюжеты. Шейх «никогда не уставал задавать вопросы об осадах и особенно о приводившем его в восторг порохе», — отмечал Денэм в письме Уоррингтону 4 апреля 1823 года. При этом майор рекомендовал прислать шейху тридцать-сорок мушкетов и два верблюжьих вьюка пороха, что, как он полагал, сделало бы ал-Канеми более сговорчивым во всех вопросах, в которых заинтересована Англия. Денэм был не так уже далек от истины. Подлинные причины благосклонного отношения ал-Канеми к путешественникам хорошо видны из послания шейха правительству короля Георга IV. Шейх просил правительство его величества прислать ему две бронзовые пушки, порох, снаряды к ним, а также триста ручных гранат. Он надеялся с помощью членов «миссии в Борну» добиться снабжения своей армии европейским оружием.
Ал-Канеми даже разрешал путешественникам сопровождать его армию в военных походах. Делалось это с единственной целью — использовать имевшееся у них европейское оружие, особенно зажигательные снаряды. В результате Денэм, совершая рейды вместе с войском шейха, смог обследовать области Мандара, Логгун[43] и юго-восточное побережье Чада. Хотя, как показали события в Мандаре, это было далеко не безопасным занятием, даже при наличии и самого совершенного по тем временам вооружения.
Особенно тщательно за время пребывания в Борну были обследованы озеро Чад и прилегающие к нему юго-западные районы. В феврале 1823 года путешественники подошли к реке Комадугу Иобе, которую они называли Яу. После выхода на берега Чада это було второе важное открытие экспедиции. Денэм описывает Комадугу[44] в дневнике как «довольно значительную реку, ширина которой в отдельных местах достигала 50 ярдов… Как я и ожидал, все арабы говорят, что это Нил и что река несет свои воды в озеро Чад». Аудни был менее категоричен, чем Денэм, но также допускал, что они могли открыть Нигер: «Я не стал строить догадки. Только исследование рассеет сомнения. И все же я с удовольствием смотрел на эту реку, на ее спокойные и полные очарования воды… и не отвергал возможности, что это мог быть знаменитый Нигер». Тем не менее, когда позднее была открыта река Шари, Аудни писал 28 марта 1823 года в Лондон заместителю министра колоний Уилмоту Хортону более определенно: «Нигер— не здесь, если только Яу не является этой рекой».
К этому времени члены экспедиции окончательно рассорились. Последним толчком послужили «подвиги» Денэма, который принял участие в рейде за рабами в грану Мандара. Жители гористых, труднодоступных районов, которых суданские мусульмане называют кирдu, объединяя этим словом всех немусульман, долгое время отстаивали свою независимость, успешно отражая нападения как царей Борну, так и фульбских завоевателей. На этот раз правителю Мандары удалось даже использовать отдельные отряды фульбе для отражения набега трехтысячного отряда конницы шейха ал-Канеми. В битве канури были разбиты и обращены в бегство, причем понесли большие потери. Плачевными оказались результаты похода и для лихого майора: Бу Халум, его переводчик, был убит, а сам Денэм попал в плен, где пережил малоприятные дни, едва избежав гибели.
В результате течение реки Шари Аудни и Клаппертон наносили на карту уже без майора. «Мы установили, что река впадает в великое озеро Чад… — докладывал доктор консулу Уоррингтону, — и обследовали ее на протяжении 50 миль к югу и северу от города Шау… Как утверждают, ее большой приток Багир ми впадает в Нил».
В этом же письме Аудни высказал ошибочное предположение, что «если такая большая река, как Шари, теряет свои воды путем испарения в озере Чад, то и Нигер может исчезать таким же образом в озере Нуффе (Нупе)». Однако одновременно путешественник совершенно определенно утверждал: «Ни одна река с Запада не может пересечь страну Мандара»; тем самым Аудни, по существу, отвергал гипотезу «Нигер — Нил».
Так практика географических исследований подтверждала (хотя самому Аудни и не суждено было это узнать) точку зрения Рейхардта и Лэнга, построенную первоначально на чисто теоретических посылках.
«Миссии в Борну» как единого целого к середине 1823 года по сути дела уже не существовало: путешественники окончательно разделились и вели исследования двумя группами. Аудни и Клаппертон намеревались после обследования низовья Шари отправиться в страны хауса. В отношении выбора этого направления у Аудни были свои соображения. С самого начала экспедиции он очень сомневался, что великую западноафриканскую реку следует искать там, где предполагал Барроу и куда намеревался двинуться Денэм. Эти сомнения со временем все усиливались. «Предпочтительнее отправиться в Судан («Хауса»), — писал Аудни в Лондон тому же Уилмоту Хортону. — При этом, разумеется, поиски в восточных районах не должны остаться незавершенны ми. Как только майор Денэм пойдет в этом направлении, я отправлюсь в Судан».
«Где Нигер? — вновь задает он вопрос в письме к неизвестному корреспонденту. — Яу — единственная обнаруженная река, текущая из Судана, и она слишком мала. Если существует другая река, то она должна находиться далеко к северу от Борну, и даже тогда она, скорее всего, оканчивается в озере Чад».
