— Как вас зовут? — спрашивает моя помощница в коридоре, сжав челюсти.

— Лиллиан Джиллингем.

Она начинает водить пальцем по экрану.

— Я плохо запоминаю имена. Обычно провожу ассоциацию слов, которая помогает, но я так отвлеклась, когда приехала сюда. — Не хочу, чтобы она считала меня бессердечной. — Попала под влияние всего этого декаданса…

— Джулия. — Она произносит это имя так, будто это может помочь мне вспомнить.

Теперь это я со сжатой челюстью.

— Спасибо.

В коридоре раздаются шаркающие шаги, и появляется взволнованная Джулия.

— Мисс Джиллингем, я очень сожалею о недоразумении. Ваша первая процедура будет только через тридцать минут.

— Тогда почему мне пришлось прийти сюда так рано?

Она слегка вскидывает подбородок.

— Гости любят понежиться в своих личных комнатах перед обслуживанием.

— Я не хочу. Я просто погуляю вокруг, если вы не против?

Выражение ее лица профессиональное, но во взгляде читается вопрос почему со мной так сложно.

— Давайте посмотрим, сможем ли мы отправить вас на первую процедуру пораньше. Следуйте за мной.

Я следую за ней, думая, что на самом деле мне это должно нравиться больше, чем есть на самом деле. Какая женщина не отпилит себе руку за возможность оказаться сейчас в моих кашемировых тапочках?

Она ведет меня мимо джакузи и холла, где настоящая женщина играет на настоящей арфе.

Я останавливаюсь и смотрю.

— Настоящая арфа!

Женщина- Альфред-Джулия  вздрагивает и пытается завуалировать потрясение с помощью неуверенной улыбки.

— Сюда, — говорит она бодрым, хотя и напряженным голосом.

— Вы, ребята, не ищите легких путей, не так ли?

— Нет, мэм. — Она ведет меня в комнату, отделанную темным деревом, с белыми кафельными стенами. Единственный свет — от свечей. Я борюсь с желанием заткнуть нос от запаха тухлых яиц.

— Что это? — Очевидно, это ванна, но она наполнена тем, что выглядит и пахнет как содержимое двухсот биотуалетов.

— Грязевая ванна. — Ее улыбка яркая и гордая.

— Хорошо, но что в ней?

Ее выдержка немного спадает, когда она улавливает мое явное недовольство.

— Наши ванны состоят из местной грязи, богатой минералами и…

— А что за запах? — Ничего не могу с собой поделать, затыкаю нос. — Это минералы? — спрашиваю я гнусавым голосом.

Она прочищает горло.

— Да, мэм. Наверное, сера.

Отлично. Представляю, что сейчас делает Хадсон. Он спит? На конференц-звонке? Может быть, играет в гольф или читает хорошую книгу. Чем бы тот ни занимался, я бы все отдала, чтобы поменяться с ним местами.

Хадсон

— Что значит, у тебя еще не было возможности представить второй отель? — Голос Хейса дрожит от гнева. — Ты поехал туда, чтобы сделать одну вещь. Одну. Единственную. Вещь. Господи, Хадсон, чем ты занимался все это время? Создавалось впечатление, что ты сможешь заключить сделку за двадцать четыре часа. В чем проблема?

Сидя в своем номере в отеле, я потягиваю бурбон и смотрю на полную луну. Я весь день пытался разыскать Чатто, чтобы поговорить о делах. Сегодня утром он был недоступен, а после обеда у него назначена встреча. Новогодняя вечеринка будет здесь, в отеле. Обычно я отказываюсь говорить о делах на вечеринке, но сегодня у меня остался один единственный шанс. Потому что Хейс прав, мне следовало быть более инициативным. Нужно было озвучить свою идею и получить хотя бы устное согласие. Я признаю, что потерял концентрацию. Стал рассеянным. Из-за Лиллиан.

— Я поговорю с ним сегодня вечером.

— Надеюсь, у тебя наготове выступление, заслуживающее премии «Оскар», потому что это твой последний шанс, придурок.

— Да. — Та же самая речь, которую планировал с тех пор, как мы приехали сюда. Указать на успех «Цеэ» и напомнить ему, что было бы глупо не построить еще один, хотя и не такими словами.

— Нужно было мне поехать, — ворчит Хейс. — Ты слишком добрый для этой работы.

Я ухмыляюсь, потому что только Хейс считает доброту слабостью.

— То, что эта маленькая идиотка находится рядом с тобой, вряд ли помогает.

— Хейс…

— Она уже споткнулась о собственные ноги и подавилась своим языком?

Наклоняюсь вперед на своем сиденье, готовясь к драке, хотя он не может меня видеть. Сжимаю зубы от желания сломать челюсть своему брату.

— Возьми назад.

— Что?.. О чем ты, блядь, говоришь? Что взять назад?

— То, что ты сказал о Лиллиан.

Меня встречает молчание.

Затем, низкое хихиканье.

— О, черт… — выдыхает Хейс в неверии. — Ты, должно быть, шутишь.

— Ни капельки. — Сжимаю зубы так сильно, что у меня стучит в висках.

Хейс стонет, и я слышу, как скрипят шарниры его рабочего кресла, как будто он только что перенес на него весь свой вес.

— Ты и чертова Джиллингем.

— Ты с ума сошел? — Даже когда слова все еще находятся у меня во рту, меня окатывает вспышка жара. Последние десять секунд нашего разговора прокручиваются у меня в голове, и я вижу их, как кино, у себя перед глазами.

Я защищал ее перед ним. Блядь.

— Ты сумасшедший сукин сын, — усмехается Хейс.

Прижимаю кончики пальцев ко лбу, глаза закрыты, благодарный, что он меня не видит.

— Ты ведь понимаешь, что только что назвал свою собственную мать сукой?

— Расскажи мне, что случилось. Мне нужно хорошенько посмеяться.

— Ничего.

— Дай угадаю… Она напилась и набросилась на тебя.

— Нет.

— Вы вдвоем, наедине на прекрасном курорте, изысканная еда и дорогая выпивка. Ты не был с женщиной сколько? Десятилетия? Я не виню тебя за то, что ты поддался…

— У меня не было секса с Лиллиан.

— У нее соблазнительное тело…

— Хейс. — Внутри меня нарастает гнев. — Она твой работник. Прояви хоть немного гребаного уважения.

— Ты говоришь мне проявить гребаное уважение? Это не я ее шпилю.

— Я ее не шпилю — кто вообще так говорит? Тебе тридцать два, а не двадцать три.

Меня встречает тишина, за которой следует низкий свист.

— Да, ты точно ее трахаешь.

— Я не сплю со своей коллегой. А теперь, пожалуйста, заткнись, или кто-нибудь тебя подслушает и продаст эту историю тому, кто больше заплатит. Как будто тебе нужно больше работы, чтобы сексуальные саги «Норт Индастриз» не попадали в «Таймс». Или Август не дает тебе достаточно работы?

— Ха! Так ты признаешь…

— Ничего не происходит! — Я сжимаю свободную руку в кулак и представляю, как врезаю ею по носу Хейса. — Я защищаю ее, потому что ты злобный мудак, который издевается над уязвимыми женщинами. И всегда был таким. А Лиллиан этого не заслуживает.

— И что, блядь, это значит?

— Я думаю, ты знаешь.

Несколько секунд молчания тянутся между нами.

— Ты снова поднимаешь старое дерьмо, да? — Из его голоса пропал всякий юмор, и в нем слышится скрытая ярость, которая делает его слова резче.

— Старое дерьмо… — Я смеюсь, но звук далеко невеселый. — Ты реально бессердечный.

Тишина.

Хейс повесил трубку.

Я воспринимаю это как победу и допиваю остатки своего напитка.

Через тридцать минут нам с Лиллиан нужно быть внизу на новогоднем празднике. Еще одна ночь, и мы снова будем в Нью-Йорке. Конечно, мы сможем пережить это, платоническая дружба и рабочие отношения останутся нетронутыми.

Новый год необязательно должен быть романтичным.

Чем быстрее мы переживем эту ночь и разойдемся в разные стороны, тем лучше.

 ГЛАВА 9

Лиллиан

Мы прибыли в «Йия» пятнадцать минут назад и сразу отправились в бар. Там больше народу, чем мы видели с момента нашего приезда — раза в три больше, чем сейчас есть на курорте, если верить моим предположениям. В итоге мы знакомимся с мужчиной и двумя женщинами, которые вовлечены в какой-то аспект воплощения плана курорта в жизнь — дизайн интерьера, освещение, двери и окна. Мы заказываем напитки и включаемся в непринуждённую беседу, которая в основном крутится вокруг курорта, но мне трудно расслабиться, потому что я чувствую на себе пристальный взгляд Хадсона. Ловлю его на откровенном разглядывании, и хотя он выглядит немного застенчивым, что его поймали, мужчина, кажется, далек от извинений.