Почти прямо на Гераклида шла самбука — два сцепленных бортами пятиярусника несли длинный штурмовой трап, который выдавался далеко вперед. Десятки растяжек крепили это шаткое сооружение к мачтам. Конец трапа качался чуть выше уровня стены и словно плыл перед кораблями по воздуху. А на самом трапе, пригнувшись, закрывшись щитами, вереницей стояли смельчаки, готовые ринуться вверх, едва он ляжет на стену. И еще больше воинов толпились на палубах скрепленных судов. Искаженные злобой лица, орущие проклятия рты, руки, потрясающие оружием…

— Бей! — раздалась команда, и вдоль стены вправо и влево вразнобой застучали метательные машины.

Оглушительно хлопнул стреломет Диона. Стрела, описав дугу, ударилась в плетеную ограду штурмового трапа, пробела ее и сшибла двоих римлян, которые, кувыркаясь, полетели в воду.

— Стрелу! — рявкнул на зазевавшегося Гераклида Дион. Гераклид привычным движением положил в опустевший желоб новую стрелу. А над его головой со свистом пронесся первый выпущенный римлянами камень. Второй сухо стукнул в зубец стены, раскрошив его край.

Страх исчез. Гераклид автоматически опускал левой рукой стрелу и правой нажимал рычаг, помогая быстрее взвести машину. Стрелы одна за другой уносились навстречу врагу, рядом без передышки били соседние катапульты. Дион целился в забитую воинами палубу самбуки. Каждая выпущенная стрела несла нападавшим смерть и увечья, но корабли, несмотря на потери, упорно двигались вперед.

С сопровождающих судов, несших метательные машины, в защитников летели каменные ядра, тяжелые стрелы и дротики. Они молотили по зубцам стены, свистели мимо, скакали по плитам, уже запятнанным кровью защитников.

Корабли подошли совсем близко. В дело вступили римские лучники. Вскрикнув, повалился навзничь воин, который вместе с Ксанфом взводил правый рычаг машины. Вместо него у стреломета встал какой-то кудрявый юноша.

Сиракузские лучники яростно отстреливались. Римляне прикрывались щитами, с палубы полетело несколько дротиков.

Гераклид, на миг подняв голову, увидел, что полный римлянами трап уже навис над зубцами и моряки ослабляют канаты, чтобы опустить его на стену.

В этот момент из-за стены показалась длинная балка с коромыслом на конце. Исполинский журавль грациозно повернул шею и нацелился в середину трапа клювом, на котором раскачивались распахнутые клещи железной лапы. Клюв опустился, острые когти сомкнулись, ломая плетеную ограду, увеча людей, врезаясь в шаткие доски.

Затрещало дерево, в ужасе закричали воины, цепляясь за ломающийся трап. Журавль с непостижимой силой начал поднимать клюв. Конец трапа, облепленный римлянами, обломился и тяжело рухнул в воду. Воины, оставшиеся на его уцелевшей части, покатились вниз, лапа отделилась и вместе с обломками трапа полетела в море.

Разбитая самбука, не разворачиваясь, стала отходить от стены. Ее примеру последовали другие суда; римский флот отошел от стен Ахрадины.

Ополченцы грозили римлянам кулаками, кричали и смеялись, радуясь первой победе. Со стены начали уносить раненых и убитых.

Новый помощник Диона, переводя дух, огромными, очень знакомыми глазами разглядывал Гераклида. Как же звали этого слугу Зоиппа? Парис?

Вероятно, Гераклид произнес имя вслух, потому что юноша ответил:

— Париса больше нет. Я получил свободу и теперь опять называюсь Тиграном.

— Ты ведь из Вифинии? — вспомнил Гераклид.

— Да, — юноша тряхнул черными кудрями, — и я еще вернусь туда.

— Пусть тебе помогут в этом боги! — улыбнулся Гераклид.

От защитника к защитнику передавались вести. Все уже знали, что воины Аппия Клавдия, атаковавшие Тиху, отброшены от Гексапилы, что одна из Архимедовых «железных лап» подняла в воздух бревенчатый навес, под которым укрывались римляне, а потом обрушила его им на головы. Теперь римляне обстреливают стену Тихи, а защитники, посылая тяжелые камни, одну за другой разбивают катапульты врага.

Но рано было торжествовать победу. Передышка оказалась недолгой. Потерпев неудачу, римляне переменили тактику. Теперь самбуки держались на расстоянии, дожидаясь подходящего момента, а к стенам ринулись корабли с катапультами и мелкие суда, где толпились воины с обычными штурмовыми лестницами в надежде осуществить дерзкий план — добраться до зубцов с узкой полоски берега под стеной.

Наверно, Сиракузы имели больше метательных орудий, чем римляне, но защитники, стоявшие на узкой стене, не могли свести их вместе. Зато Марцелл соединил все свои машины в один кулак, направленный правее Львиной башни, в то место, где «железная лапа» разрушила одну из четырех римских самбук.

Обстрел усилился. Камни долбили стену, крошили зубцы, разрушали машины, сбивали со стены воинов.

Катапульты города отвечали меткой стрельбой, на место разбитых машин подъемник Львиной башни подавал другие. Места убитых и раненых воинов занимали новые.

Исполинский журавль, которого целая толпа ополченцев передвигала вдоль стены, протягивал над зубцами длинную шею и обрушивал на приблизившиеся корабли каменные снаряды, пробивавшие суда насквозь.

Гераклид увидел, как невдалеке, около дамбы острова, другая «железная лапа» вступила в единоборство с подошедшей к стене триремой. Громадные клещи вцепились в носовой брус корабля и начали медленно подниматься. Судно послушно задрало нос, корма окунулась, погрузив задние весельные люки, через которые внутрь корабля хлынула вода. Моряки и воины сбежались на передний край палубы, стараясь выровнять корабль, — тщетно: корма скрылась под водой, люди посыпались со вставшего дыбом настила, на миг обнажилось черное дно, потом лапа отделилась от клюва машины, и судно боком ухнуло в воду, выбросив в стороны мутную пенистую волну. Через мгновение на месте, где только что стоял грозный корабль, кружились в водовороте обломки, за которые цеплялись те, кому удалось спастись.

Снова отходили корабли римлян, и опять, перестроившись, с непостижимым, нечеловеческим упорством шли на приступ.

Внезапно среди ударов, крика и стонов, крови и известковой пыли Гераклид увидел учителя, взлохмаченного, в порванном плаще. Он что-то говорил окружившим его воинам, указывая на римские корабли. Заметив Гераклида, Архимед улыбнулся ему и крикнул:

— Держись! Аппий уже отступил от Тихи!

И, не обращая внимания на летящие мимо камни, Архимед со своими спутниками быстро зашагал в сторону Острова.

Место убитого Диона занял другой воин. Гераклид чуть не падал от усталости. Он задыхался, пот застилал глаза, тело было в кровь исцарапано осколками камня, но он не чувствовал боли.

Когда метко брошенный камень вывел из строя Архимедова журавля, над морем пронесся радостный крик римлян. Корабли-метатели расступились, и две уцелевшие самбуки двинулись к стене, не обращая внимания на стрельбу горожан.

Казалось, на этот раз уже ничто не способно помешать разъяренным неудачами римлянам. Качающиеся, словно плывущие в воздухе, трапы были уже совсем близко. Гераклид нащупал за поясом рукоять кинжала, готовясь к смертельной рукопашной схватке.

Но тут перед стеной над морем в пыльной мгле возник удлиненный клубок огня.

Он не был похож ни на что на свете, ослепительный, дымящийся, страшный.

Прекратился стук машин, затихли крики, только весла самбук продолжали бить по воде. Нападавшие и защитники как завороженные глядели на парившее перед ними чудо.

Гераклид вспомнил, что когда-то уже видел такое. Зеркало Архимеда! Значит, учитель не уничтожил его? Или его тайно сберег Гекатей?

Гераклид проводил взглядом луч. Составное зеркало стояло на стене у подъемника.

Гекатей осторожно поворачивал раму, усаженную десятками зеркал. Огонь легко двинулся вправо, навстречу подходившей самбуке и упал на палубу ближнего корабля. Вопль ужаса разнесся вокруг. Прикрываясь щитами, давя друг друга, римляне ринулись к корме. Сотни воинов падали и прыгали с высоких бортов в воду, разбивались о весла и ломали их.