— Я предлагаю народному собранию принять закон о казни мятежников Андронадора и Фемиста! — воскликнул Аполлонид. Толпа отозвалась одобрительным шумом.
— Закон принят, — пробасил вышедший вперед Диномен. — Я тоже скажу, — продолжал он, — ведь меня тираны заставляли служить себе. Помню, когда Гиерон умирал, то хотел дать городу свободу, но Дамаратд, сказала Андронадору: «Только полоумный может отказаться от власти! Пусть правит Гиероним, а ты будешь опекуном». Справедливо говорит Аполлонид, пока живо Гиероново отродье, не будет покоя в Сиракузах! Я тоже предложу закон — казнить всех потомков Гиерона, рассадников тирании!..
Снова толпа согласно зашумела, и Диномен объявил о принятии закона.
Тогда ошеломленный Гераклид увидел, что на площадке стоит Гиппократ. Воины, проложившие ему дорогу через толпу, остались на ступеньках.
— Стойте! — раздался над площадью голос посланника. — Стойте, несчастные, опомнитесь!
Гиппократ обернулся к членам совета, потом к притихшей толпе:
— Что здесь происходит? Суд над заговорщиками? Но где судьи, где свидетели? Почему не допрошены обвиняемые, не выбраны присяжные? Зачем такая поспешность решений? Кто из родных Гиерона может метить в тираны? Андронадор и Фемист мертвы, Зоипп в Александрии. Остались женщины и дети. Я предлагаю отменить закон Дииомена, отменить тотчас же, пока его еще не привели в исполнение…
Гераклиду стало жарко. Страшная догадка поразила его. Он заметил, что толпа поредела, исчез этот Аполлонидов молодчик в голубом. Догадка превратилась в уверенность, и Гераклид стал проталкиваться к колоннаде.
Сперва он увидел на мостовой обрывки дорогой одежды, разбитые вазы, обломки мебели. Потом услышал пьяные крики толпы, грабившей дворец. Гераклид побежал назад вдоль стены сада. Узкая дверь оказалась открытой, задыхаясь, он подбежал к круглому павильону библиотеки. Сердце его билось сильно и часто, ноги подкашивались. Он уже знал, что увидит. У ног статуи музы Урании, раскинувшись, лежала Гармония, немного поодаль Прокл, который, вероятно, пытался защитить ее.
Гераклид долго просидел над телами друзей, пока не появились родственники Фемиста и бабки Гармонии Фелистиды. Разграбленный дворец наполнился народом. Отовсюду слышались причитания и крики женщин, оплакивавших близких. Гераклид вытер слезы полой плаща и вышел.
У Архимеда его ждал Магон.
— Ты заставляешь меня волноваться, — сказал учитель.
— А я уже собрался отправляться на поиски. — Магон пододвинул другу кресло. — Не рассказывай. Все уже известно: о Гармонии, о Прокле, о девочках Гераклии и о ней самой…
Только после того как Гераклида заставили поесть горячего и выпить вина, Магон рассказал о конце собрания. Закон о казни родни Гиерона отменили, хотя и поздно; было решено послать мирное посольство к Марцеллу. Но самое неожиданное — Гиппократа и Епикида избрали в совет на место убитых Андронадора и Фемиста.
— Не могу простить Гиппократу неповоротливости, — говорил Магон. — Ведь он мог захватить власть. С ним было полсотни верных воинов. Он мог арестовать или убить Аполлонида и Диномена, распустить совет, назначить себя временным правителем, и его поддержали бы. У него много сторонников, а толпа, пораженная убийством, была податлива как глина. Но Гиппократ сказал мне, что не желает нарушать законы.
— А ты что, близок к Гиппократу? — удивился Гераклид.
— Да, мы познакомились в Леонтинах. А после отъезда астролога я поступил в войско Гиппократа, когда он по просьбе Андронадора взял на себя командование римлянами и испанцами.
— По-моему, Гиппократ поступил разумно, — сказал Архимед. — Правитель, начинающий с несправедливости, сам становится рано или поздно ее жертвой. Теперь Гиппократ избран в совет и, мне кажется, благодаря своим способностям быстро выдвинется на первое место.
— Неужели ты думаешь, что он хоть раз появится там?
— А что?
— Я боюсь, теперь ни один из стратегов туда и не сунется, — едко заметил Магон, — чего ради, если любому в дверях могут воткнуть нож в спину!
— Пожалуй, — согласился Архимед.
— Сегодня на наших глазах недолговечная республика пала, — продолжал Магон. — Мы снова вернулись к единовластию, только власть военного вождя за-160 менялась властью знатного демагога. А Гиппократ решил пока уйти из Сиракуз, потому что Марцелл никогда не согласится на мир с городом, где послы Ганнибала сидят в совете, а в войсках служат дезертиры из римской армии. Он потребует, чтобы сторонников Карфагена обезвредили или выдали Риму. И лучше нам убраться, пока Аполлонид не устроил по этому поводу какую-нибудь новую резню.
— Ну теперь вряд ли ему удастся застать вас врасплох, — сказал Архимед.
— Гражданская война не лучше, — ответил Магон.
— Куда же вы денетесь? — спросил Гераклид.
— В Леонтины. Есть подходящий предлог. Недавно леонтинцы просили Совет стратегов защитить их от участившихся грабежей римских солдат. Гиппократ решил принять их приглашение.
— Но ведь это на руку Аполлониду, — покачал головой Гераклид.
— По-моему, Гиппократ озабочен здесь больше всего тем, чтобы не дать Аполлониду повода призвать в Сиракузы римлян, — сказал Архимед. — Пока в городе мир, Аполлонид на это не решится, но стоит начаться смуте, он тотчас же позовет Марцелла и сам откроет ему ворота. А Гиппократу нужно, чтобы Сиракузы сохранили самостоятельность если не в качестве союзника Карфагена, то хотя бы как нейтральное государство.
— Надо было нам с тобой, учитель, все-таки уехать тогда с Зоиппом в Александрию, — сказал Гераклид. — Твое счастье, что никто из добровольных палачей не вспомнил о твоем родстве с Гиероном!
— Может быть… Но в моем доме им нечем было бы поживиться, и они это знали, — ответил Архимед. — Нет, Гераклид, мне нельзя покидать город. Нельзя пи теперь, ни тогда. Я верю, что в конце концов разум возьмет верх. Но сейчас главное, чтобы город уцелел и сохранил независимость. А угроза войны только усилилась. Мы ухитрились и поссориться с Римом, и не получить от Карфагена военной помощи.
ФИЛОДЕМ
ерез несколько дней та самая трирема, которую Архимед когда-то сдвинул с места, нагруженная богатыми подарками, отплыла в Катану к Марцеллу. Назавтра послы вернулись. Было объявлено, что консул встретил их благосклонно, подарки принял, и сейчас римляне совещаются об условиях договора. Казалось, Аполлонид мог торжествовать. Весь город восхищался его решимостью, мудростью и прямотой, которые дали наконец Сиракузам мир.
Но прошло совсем немного времени, и город облетела весть о неудачной попытке карфагенян высадиться южнее Сиракуз у мыса Пахин. Вслед за этим в Большую гавань города вошли двадцать крупных судов римского флота с тысячами воинов на палубах. Правда, командир римской эскадры посетил Аполлонида и уведомил его, что цели прихода эскадры самые мирные. Марцелл разрешил воинам, получившим очередное жалованье, потратить свои деньги в Сиракузах, посетить здешние рынки, повеселиться и отдохнуть.
Но римлянам не удалось сойти на берег. Десятки тысяч вооруженных чем попало горожан ринулись в гавань. Гераклид со стены Острова видел, как неистовствовала на пристанях толпа. Люди выкрикивали проклятия и угрозы, швыряли камни в сторону римских кораблей. Огромные суда стояли носами к Полихне, протягивая к берегу окованные медью тараны. Римляне не оставались в долгу, оскорбляли горожан, грозили оружием. Наконец корабли подняли якоря, развернулись и один за другим покинули гавань. Говорили, будто Аполлонид объяснил римскому начальнику, что ничего не может поделать со своим народом.
Потом в Сиракузы прибыл из Леонтин большой, в несколько сотен повозок, обоз с товарами, и город наполнился рассказами о победе Гиппократа над римскими грабителями. Его войско, охранявшее обоз, встретилось на дороге с несколькими манипулами римлян и нанесло им большой урон.
Все понимали, что римляне этого так не оставят. Действительно, на другой день от Марцелла приехал посол и заявил, что консул считает мир нарушенным. Восстановление мирных отношений возможно только в случае, если не позже чем через двое суток Гиппократ и Епикид будут изгнаны из сиракузских владений, а находящиеся под их командованием две тысячи дезертировавших из римской армии солдат выданы римлянам. Аполлонид пообещал, что требования будут выполнены, и срочно отправил одного из стратегов в Леонтины, приказав ему любой ценой добиться изгнания братьев и их отряда.
